– Тогда начинай. – Леший глянул на часы. – А мы тем временем строительством займемся, время-то поджимает.

– Чаусова ко мне пришли, – потребовал я. – Мне сейчас колеса ворочать, откровенно сказать, не по силам.

– Ладно, пришлю, – пообещал подполковник, явно расстроенный утратой такого ценного работника.

На месте Лешего я бы не жался и отдал в мое распоряжение не одного морпеха, а еще как минимум человека два. Баррикада ведь теперь не главное. На кой черт ее строить на века! Этому редуту Одинцовской обороны, как, впрочем, и самому поселку, осталось продержаться всего один день. А вот БТР… Сейчас «триста второй» – это самая большая, если не единственная наша надежда.

В убежище теперь было далеко не так спокойно и уютно, как прежде. Оставшийся без топлива дизель-генератор молчал, а стало быть, об электричестве можно было забыть. В столовой горели лишь пара керосиновых ламп да пяток масляных коптилок. Собственно говоря, и сама столовая уже не походила на тот зал, где обычно собиралась шумная толпа поселенцев, где стоял гул сотен голосов, звучали шутки и смех, разгорались жаркие споры. Она превратилась в мрачную вонючую пещеру, своды которой тонули во мраке. Почти все столы и стулья были сдвинуты к стенам и поставлены один на другой. Освободившееся пространство, которое по большей части примыкало к проходу на кухню и в коридоры, ведущие в жилые помещения, было занято лежавшими прямо на полу матрасами, подушками и прочими частями мягкой мебели. На них сидели и лежали люди. Практически все они были с окровавленными бинтами и самодельными шинами. Неверный трепещущий свет делал всех, кто находился в убежище, участниками какого-то жуткого спектакля, повествующего то ли о конце света, то ли куда хуже – о самой преисподней.

Подавленный этим зрелищем, я тихо спросил:

– Сколько человек осталось в поселке?

Нестеров медленно и устало повернул ко мне голову.

– Тридцать шесть раненых и шестеро здоровых, включая меня. – Милиционер тяжело вздохнул. – Еще утром раненых было тридцать восемь, но мне сообщили, что двое уже умерли.

– Почему вместе с Крайчеком не ушли здоровые люди? – поинтересовался слышавший наш разговор Загребельный.

– Есть пара придурков типа меня, – Анатолий грустно усмехнулся. – Остальные родственники раненых.

– Все люди здесь, в этом зале? – уточнил подполковник.

– Да, здесь, – кивнул майор. – Перебазировали санчасть в столовую. Так удобней. Все вместе, все на виду. Рядом еда, вода и отхожие места.

– И выход, – встрял в разговор Костя Соколовский.

– И выход, – согласился Нестеров.

– Кстати, насчет выхода… – Леший резко обернулся к капитану. – Костя, пока еще не расположились на ночлег, надо кое-что тут модернизировать.

По усталому лицу Соколовского пробежала болезненная волна, но Загребельный ее словно не заметил.

– Входную дверь видел? – продолжил он. – Это не дверь, а ворота прямо какие-то, да к тому же весьма хилые. Так что возьми ребят и завали их как следует.

– Нормальная дверь, подполковник. Чего ты… – начал было милиционер, но Леший не дал ему договорить.

– Это когда она внутри освещенного и охраняемого периметра была, тогда да… тогда нормальная. А вот сейчас… – Загребельный сокрушенно покачал головой.

– Делайте как хотите, – сдавшись, махнул рукой Нестеров и тут же проворчал себе под нос: – От больной головы ногам покоя нету.

Анатолий обессиленно пожал плечами и поплелся к старому обшарпанному столу, на котором стояла большая масляная коптилка, сделанная из стеклянной полулитровой банки. Глядя ему вслед, я подумал, что майор очень устал. Пятьдесят пять лет, плюс недавнее… – как бы лучше выразиться? – довольно близкое знакомство с призраком. Да уж… Анатолий держался на ногах только благодаря невероятно сильному чувству долга и пролетарской злости. Как тогда… в ангаре, где мы с ним прятались.

Завязнуть в воспоминаниях мне не дал голос Соколовского:

– Я пошел, товарищ подполковник. – Костя уже хотел повернуться, но на секунду притормозил: – Андрей Кириллович, вы разузнайте тут, пожалуйста… Может, пожрать у них чего найдется? Вкалывали ведь как лошади. А попрыгунчик, он уже того… давно переварился.

– Я узнаю, Костя, – пообещал Леший.

Мы разошлись в разные стороны. Константин отправился поднимать людей, а мы с Лешим на негнущихся ногах подковыляли к милиционеру. Нестеров сидел за столом. Он сложил руки перед собой и уткнулся в них лбом. На мгновение даже показалось, что пожилой одинцовец уснул.

– Э… милиция, подъем, экстренный вызов. – Загребельный не стал церемониться.

– Чего еще? – пробубнил майор, не поднимая головы.

– Хотели узнать. С оружием у тебя вроде как порядок, а вот как насчет харчей?

– На кухне… Все, что есть… – голос Анатолия стал еще на полтона тише, и я понял, что он и в самом деле отключается.

Проявить заботу об одинцовском ветеране мне не дал Леший. Он остановил мою руку, протянутую к плечу Нестерова, и отрицательно покачал головой:

– Оставь.

– Его лучше уложить.

– Оставь, – повторил подполковник. – Сперва накормим, а то утром у него сил и вовсе не будет.

Резонно. Мне ничего не оставалось, как согласно кивнуть.

На кухне оказалось гораздо темнее, чем в общем зале. Свет исходил лишь от одной масляной коптилки да от грубо сваренной железной плиты, заслонка которой была распахнута. Сразу стало понятно, что здесь уже кто-то хозяйничает. Кто? Мы с любопытством огляделись. Из мрака выглядывали стеллажи с кастрюлями, жаровнями и сковородками, разделочные столы, какие-то шкафчики, похоже, от обычных кухонных гарнитуров, мойка, емкости с водой, по углам грязные картонные коробки и засаленные мешки. И ни единой живой души.

– Кто-то должен был разжечь огонь и поставить на плиту кастрюлю. – Леший кивнул на уже начинавшую выпускать пар двадцатилитровую алюминиевую емкость с полустершейся надписью: «Салаты».

– Согласен.

Я отыскал большую крышку и накрыл кастрюлю – закипит быстрее и парить не будет. А то тут и так дышать нечем. На кухне стоял спертый тяжелый дух, наполненный дымом, влагой, запахами прогорклого жира и гнили. Единственный плюс – здесь было тепло.

– Ладно, – принял решение Загребельный, – начнем тут кашеварить, а нагрянут помощники… что ж, милости просим. – Подполковник бросил вещмешок и автомат на один из разделочных столов.

– В наряде по кухне я уже лет так двадцать семь как не бывал, – я устало усмехнулся.

– Это ты намекаешь, что жрать готовить не умеешь? – сделал вывод Леший и снял бронежилет, а затем и камуфлированный бушлат.

– Все зависит, из чего готовить. Суп из топора у меня получается отменный. – Я последовал примеру приятеля. Повесил автомат на вделанный в стену крюк и стал расстегивать телогрейку.

– Сейчас поглядим, что тут у нас имеется в наличии. – Леший принялся за ревизию местных запасов и жестом пригласил меня ему помочь.

Буквально через пять минут мы поглядели друг на друга с некоторым недоумением, которое все больше и больше пропитывалось горечью и возмущением.

– Здесь почти ничего нет, – я первым обрел дар речи.

– Крайчек им ничего не оставил, – подполковник ФСБ более точно обрисовал ситуацию. – Только соль и немного перловки.

– Может, в подвале… – начал было я, но осекся, видя, как Андрюха отрицательно покачивает головой.

Несколько минут мы молчали. Булькала закипевшая вода, в плите потрескивали дрова, где-то у главного входа слышался размеренный стук. И все… больше ничего. Только холодные атрибуты неживой материи. Это место словно само открещивалось от людей. Все человеческое покинуло его навсегда.

– Может, не стоит?.. – Загребельный заговорил первым.

– Что не стоит?

– Не стоить спасать этот гребаный мир. Сдохнем, так нам и надо. Недостойны!

– Запасов провизии в Одинцово было совсем мало. Именно поэтому местные с таким рвением и принялись искать тот проклятущий магазин. – Я не оправдывал Крайчека, я просто пытался поставить себя на его место.