— Тут может помочь только Зорчиха, — упрямо повторил Игнат, мотнув головой. — Только она одна. Но если вам ваша старая обида намного дороже жизни вашей жены, то сидите и ждите ее здесь в одиночестве!

Анатоль со всей силой вцепился в волосы. Позвать Зорчиху в этот дом означало для него предать память матери, но не попросить ее о помощи означало потерять Марину. Разве его честь превыше жизни его любимой?

— Будь по-твоему, Игнат, кликни Зорчиху, — прошептал он едва слышно. Старый дворецкий аж подпрыгнул от радости.

— Да тут она уже! Узнала от крестьян, что барыне совсем дурно, и сама пришла. У ворот усадьбы дожидается, — Игнат тут же открыл дверь и вышел вон столь быстро, словно боялся, что Анатоль переменит свое решение. Вернулся же он через несколько минут да не один. В комнату ступила вслед за ним женщина, на ходу разматывающая платок с головы. Анатоль невольно встретился с ней глазами и обомлел — столько лет прошло, а та по-прежнему молода лицом да ни единого седого волоска в роскошной гриве смоляных волос, сейчас стянутых в узел на затылке. Она была слишком красива для крестьянки, и теперь Анатоль смог понять, почему его отец был так влюблен в эту статную женщину. Ее красота, а не умения привлекли к ней сердце барина. Зря шептались местные кумушки, что предыдущего графа она приворожила к себе — ее красота не требовала какой-либо ворожбы.

Зорчиха поклонилась барину в пояс и после, отвернувшись от него, перекрестилась на образа в углу кабинета.

— Пошто сюда привел, Игнат Федосьич? — раздался ее мелодичный голос. — Мне сюда не надо. Мне бы к барыне молодой. Тут я вовсе не нужна.

С этими словами она отодвинула в сторону Игната, стоявшего в дверях, и вышла вон, оставив позади ошеломленного Анатоля.

— Побежал я, барин, помочь надо. С вашего позволения, барин.

Но Анатоль не желал оставаться в одиночестве. Он хотел быть в курсе того, что происходит сейчас в половине его супруги, и последовал прямиком туда, правда, остался дожидаться в Маринином кабинете. Там через полуоткрытую дверь он мог слышать все, что происходило сейчас в спальне, а через щель даже иногда и видеть.

Едва войдя в спальню графини, Зорчиха приказала подать ей горячей воды руки ополоснуть да принести водки.

— Ты что, пить будзешь? — настороженно спросила ее Агнешка, не выпускавшая до сих пор Марининой руки. Зорчиха окинула ее внимательным взглядом, потом кивнула своим неведомым остальным мыслям.

— Руки ополосну. Надо так.

Ополоснув руки, она подошла к Марине и, задрав той рубашку, обнажая ее до пояса, ощупала аккуратно ее живот. Потом опять кивнула сама себе и обернулась к Дуняше.

— Принесите мне подогретого масла льняного или подсолнечника, что есть, в общем. Подогретого, но теплого. Варваре скажи, она знает, как надо. Воды горячей принеси да полотна. И еще мне нужна длинная спица. И мигом все, мигом!

Дуняша унеслась прочь выполнять поручения, а Зорчиха опять прощупала живот Марины, что-то при этом шепча. После она отодвинула от постели Агнешку и, склонившись к Марине, начала шептать ей что-то ухо. Потом выпрямилась и проговорила:

— Нить мне алую надо. Шерстяную.

Агнешка, видевшая в Ольховке не единожды, как шептуньи помогают больным, бросилась к корзине с рукоделием и принесла Зорчихе красную толстую нить. Та взяла Маринино тонкое запястье и обмотала его этой нитью, шепча при этом никому неслышные слова. Тем временем, принесли подогретое масло, воду, полотно и длинную спицу для вязания. Зорчиха потрогала кончик спицы, убедилась, что она достаточно подходит для ее целей, потом накалила ее докрасна в огне камина спальни. После она остудила ее и подошла со спицей к Марине.

— Что ты будзешь робить? — с подозрением спросила Агнешка, наблюдая за действиями Зорчихи. Та даже не обернулась к ней.

— Воды-то еще не отошли до сих пор, надо их спустить. Подложите под барыню несколько простыней, а то воды, думаю, будет достаточно.

Когда ее приказы были выполнены, она подошла к Марине и аккуратно ввела спицу в ее чрево. Из той прямо волной хлынула жидкость на подложенные простыни, которые тут же убрали, чтобы роженица не лежала на мокром. Меж тем Зорчиха обмакнула руки в подогретой масло и щедро смазала кисти.

— Сядь за спиной барыни, — сказала она Дуняше. Но та в испуге отшатнулась от нее, мотая головой. Зорчиха повернулась к Агнешке, но тоже отказалась.

— Слаба я стала, не здержу боюся.

— Я смогу, — шагнул из-за спины Зорчихи Анатоль. Он перевел взгляд на Марину, лежащую на постели, совсем обессиленную, потом посмотрел шептунье в глаза. — Я сделаю это.

— Только потом уйдешь, — кивнула та. — Не мужское это дело при родах быть.

Анатоль сел позади Марины, слегка приподняв ее, и по знаку Зорчихи крепко схватил за хрупкие плечи.

— Отвернись, барин, негоже тебе смотреть, — приказала Зорчиха, и он послушно отвел взгляд в сторону, уткнувшись носом в спутанные волосы жены. Шептунья тем временем подошла к Марине и приступила к действию, аккуратно помогая младенцу внутри чрева занять необходимое для выхода положение. Марина же при этом вдруг так дернулась из рук Анатоля, что он еле удержал ее, при этом издав такой вопль, что присутствовавшие в комнате почувствовали ее боль, как собственную. Все, кроме Зорчихи — как акушерка она уже стала привычна к крикам и стонам рожениц. Она деловито завершила процедуру и знаком показала Анатолю, что тот может отпустить жену и выйти прочь из спальни.

— Дайте ей нашатыря, — приказала она Агнешке и, едва Марина более-менее пришла в себя, проговорила роженице. — Ну, же, барыня, теперь твоя помощь мне нужна. Тужься, как скажу, только тогда, а не иначе. Теперь только ты нам помочь можешь, только ты. Да не отлынивай — нам в три-четыре потуги надо выйти, а то дите совсем притомилось уже. Давай, милая, немного осталось-то.

Марина из последних сил приподнялась с помощью Агнешки, придерживающей ее за плечи, и согнув ноги, принялась по команде Зорчихи тужиться. Один раз та даже прикрикнула на нее: «Нет, не так сильно! Порвешься!». Но Марине было уже все равно, ей хотелось поскорее вытолкнуть из себя ребенка и прекратить муки последних часов. Наконец Зорчиха подняла голову среди ее раздвинутых ног и улыбнулась:

— Молодец, графиня. Уже головка показалась. Еще немного, и целиком выйдет дитя.

Марина стиснула зубы и опять напрягла свое тело, из последних сил толкая из себя ребенка на руки Зорчихи. Ее губы, искусанные в кровь, нещадно болели, и она не могла сдержать стонов боли из-за сомкнутых плотно губ. Наконец она почувствовала, как из нее выскользнуло что-то большое, и услышала голос Зорчихи.

— Умница ты моя, умница… а тут у нас красавица…, — Марина в изнеможении, в какой-то эйфории, что наконец-то этот кошмар закончился, откинулась на подушки. Последнее, что она слышала, был тихий шепот Зорчихи. — Сейчас мы ее вымоем, прочистим ушки, носик… Красавица у нас какая…

Агнешка обеспокоенно склонилась над Мариной, заметив, что она резко упала на перину и закрыла глаза.

— Что с ней? Она живе?

Зорчиха, в это время смывшая с ребенка кровь и слизь, передала его Дуняше, чтобы дитя завернули в пеленки. Потом повернулась и осмотрела новоявленную мать.

— Все с ней в порядке. Ни единого разрыва, умничка твоя графиня, нянька. Ты лучше пошли за кормилицей, если подобрали уже. Если нет, то у Елисея Чернобровового недавно жена родила. Она девка здоровая, молодая. Молока у нее хватит на двух детей.

Она повернулась к Дуняше, которая держала на руках перепеленатого ребенка, и взяла у той младенца и направилась в комнату рядом, бросив на ходу горничной:

— Барыню вымойте, переоденьте да белье здесь смените.

Анатоль же в соседнем кабинете слышал все это время все происходящее в спальне, как Марина несколько раз громко, но слегка приглушенно стонала, видимо, сквозь стиснутые зубы. Затем вдруг установилась какая-то странная тишина, давящая на напряженные нервы Анатоля с двойной силой. Неужели случилось то, что предрекал доктор? Неужели Марина, как и его мать не перенесла тягот родов?