Но мужчина вдруг отстранился от Марины и коснулся лбом ее лба, заглядывая в ее замутненные страстью глаза, словно преграду помещая меж ними ворох цветов, немного резковатый аромат которых тут же закружил Марине голову. А быть может, ее голова шла кругом вовсе не от этого запаха, а совсем по другой причине? По той причине, что заставляла ее ладони, которыми она накрыла его руки, сейчас легко трястись, а сердце бешено колотится в груди.

Они молчали и смотрели друг другу в глаза, которые только и были видны им из-за цветов меж ними. Марина видела, как играет в противоположных очах улыбка, как радостно они сверкают, выражая ей только одним этим взглядом то, что она хотела услышать от него. А потом эти стальные глаза вдруг потемнели, посерьезнели вмиг.

— Я приехал за тобой, — тихо прошептал он. — И увезу тебя, что бы ты ни решила! Моя жизнь без тебя — ничто, только ты способна наполнить ее радостью и эмоциями. Я хочу жить и хочу жить с тобой. Только с тобой, мое сердце… моя душа… моя жизнь…

Краски вокруг начали тускнеть, а его глаза, в которые Марина смотрела, не отводя взгляда, растворяться, будто дымка или утренний летний туман. Нет, хотелось закричать ей, не уходи! Но из ее горла не вырвалось ни звука, лишь какой-то странный звук, будто кто-то чем-то прошуршал над ее ухом. Нет! Нет, не уходи! Беззвучно плакала Марина и, уронив цветы, протянула руки, словно пытаясь ухватить последнее мгновение сна, задержаться в нем еще ненадолго.

Миг, и Марина распахнула глаза и тут же прикрыла их, так как яркий солнечный свет, впущенный в комнату рукой Тани, сейчас раздвигающей плотные занавеси спальни хозяйки. Потом она подошла к Марине, держа в руках капот, чтобы помочь ей совершить утренний туалет.

— Прошу прощения, барыня, но вы просили разбудить вас около полудня, — тихо проговорила Таня, видя недовольное лицо барыни. А затем, когда та милостиво кивнула, помогла ей облачиться в капот, и понесла столик с фарфоровым тазиком и умывальными принадлежностями. — Дурной сон, ваше сиятельство? Быть может, стоит его «на волю выпустить» [462]?

— Нет, — покачала Марина головой, а потом заметила, что плачет, когда дотронулась до своих щек, умываясь.

— Вот и ладненько, — улыбнулась горничная, поливая Марине воду на ладони. — Сон в святочную ночь — вещий. Хорошо, что не дурной.

Нет, подумала Марина, не вещий это сон. Просто очередное напоминание о том, что могло бы быть, но так и не случилось. Ей сейчас вдруг захотелось прижаться к Агнешке, чтобы та растолковала, что опять сулит ей видение. Не очередной ли виток тоски?

Но Марина не стала долее размышлять над тем сном, что ныне ночью привиделся ей. Она спустилась в одну из комнат первого этажа, где под руководством хозяйки девушки наполняли корзины рождественскими пряниками, солониной, небольшими мешочками муки и соли. Немного погодя Марина приказала добавить в некоторые из них леденцов, а в остальные положить по куску простой беленной материи. Эти корзины готовились для ее посещений богаделен в эти святочные дни. Строго следуя наставлениям полученным еще в отрочестве и памятуя о словах Агнешки о милосердии к страждущему, Марина всегда в эти праздничные дни посещала тех, кому в эти благостные дни повезло менее, чем ей и ее дочери, что жили в благосостоянии.

После, убедившись, что все корзины готовы для следующего дня, Марина скоро перекусила в столовой и ушла к себе переменить платье, чтобы ехать на рождественский праздник в Аничков дворец, что императорская чета из года в год устраивала для своего наиболее приближенного круга. Флигель-адъютант граф Воронин входил в их число, и потому его семья имела право присутствовать тут, в этой зале, подле высокой елки, украшенной на немецкий манер. Леночка сначала оробела, заметив эту большое дерево, огромную залу и столько незнакомых ей людей. Она то и дело жалась к матери, хватая ту за юбки, что разозлило Анатоля:

— Правильно, мы рассчитали бонну. Ребенок совершенно невоспитан!

— О, Анатоль, ей всего три года от роду! Не забывайте об этом, прошу вас, — тихо прошептала Марина, сжимая немного потную ладошку дочери.

Но когда Воронины приблизились к императорской семье, чтобы поприветствовать их, Леночка вдруг забыла о своих страхах и сделала реверанс так мило и грациозно для такого маленького дитя, следуя примеру матери, что Их Величества не смогли сдержать улыбки, а вслед за ними заулыбались и остальные гости этого праздника.

— Quelle délicuse enfant! [463]— воскликнула Ее Величество и подала руку маленькой Леночке, помогая ей выпрямиться. — Маленькое чудо!

— Merci, madam, — тихо проговорила девочка в ответ и улыбнулась. Она еще не понимала по малому возрасту, что перед ней сама императорская чета, хотя и мама, и папа неоднократно повторили ей это, упирая на то, что выше их только Господь Бог. И государь с супругой казались ей другими, будто сошедшими прямо из сказок, которые мама читала Леночке перед сном, ведь на них было столько драгоценностей, так ярко блестевших ныне, и все им кланялись, даже мама и папа, а ведь только им и ее тетушке Катиш кланялись в их доме.

А еще Леночке очень запомнилась большая елка, на ветвях которой висели ангелы с пушистыми крыльями из ваты. Они так запали в душу девочке, что она попросила мама тоже сделать таких для их дерева, и мама обещалась. А потом было представление для собравшихся гостей на библейскую тему Рождества Христова. Их показывали специально приглашенные артисты, и хотя Леночка не все понимала из их речей (представление было на французском языке), само действо и кукольный новорожденный Христос очень впечатлили ее. Она так долго и бурно хлопала в ладошки, выражая свой восторг, что сидевший рядом мальчик в темно-синем бархатном костюме на нее шикнул с высоты своих восьми лет.

Затем детей снова позвали к мужчине и женщине в ярких драгоценностях, которые поздравляли их с Рождеством и вручали небольшие подарки. Леночку женщина позвала к себе поближе и погладила, улыбаясь по ее льняным локонам.

— О, ma bonne, ручаюсь, вы разобьете еще немало мужских сердец своей обворожительной улыбкой, — проговорила она. А ее супруг шутливо поцеловал ладошку Леночки, показывая своим видом, что он первый покорен очарованием девочки, и все вокруг засмеялись вслед за ним и его женой. Потом мужчина протянул Леночке маленькую коробочку и сказал:

— Я слышал, что ваши родители, Эллен, ввели нынче новую традицию — ставить на Рождество Weihnachtsbaum [464]. Так вот, я дарю вам еще одну от нашей императорской семьи.

Леночка приняла коробочку из его рук и присела в реверансе, тихо прошептав: «Merci, sir», как подсказала ей мама, также как и Леночка, и папа, склонившаяся перед императорской четой. Этот грозный на вид мужчина немного пугал девочку, потому она поспешила отойти к родителям, стоявшим немного поодаль за ее спиной.

Подарком оказалась небольшая, но красивая жемчужина. По пути домой Анатоль объяснил, что в царской семье было принято на именины, Пасху и Рождество дарить дочерям по жемчужине, таким образом, к совершеннолетию девушки собиралось целое ожерелье.

— А на совершеннолетие закажем бриллиантовый фермуар к нему, — улыбнулся Анатоль дочери и жене.

По пути Леночка, получившая от сегодняшнего дня больше впечатлений, чем за последние несколько месяцев, заснула в карете, прислонившись к плечу матери. Ее не стали будить при прибытии, а только подняли на руки (причем, Анатоль не доверил эту повинность лакею, вызвав довольную улыбку жены) и отнесли в детскую, где уложили в постель прямо в платье, чтобы случайно не потревожить.

Марина же не стала ложиться отдыхать, как сделала Катиш, а прошла к себе и принялась перебирать свои драгоценности. Она уговорила Анатоля вывезти сестру на Рождественский бал в Дворянское собрание, билеты на который она приобрела и для своей матери и сестры.