Я убеждал его отказаться от операции, поскольку мысль о ней его угнетает. Но он отрицательно покачивал головой: мол, с этим уже решено…»

В расширенных воспоминаниях И. Гамбурга, изданных отдельной книгой в 1965 году, это место дается в уточненной редакции: «Но он отрицательно покачивал головой: Сталин настаивает на операции, говорит, что надо раз и навсегда освободиться от язвы желудка. Я решил лечь под нож…».

27 октября он был переведен из Кремлевской больницы в Солдатенковскую (ныне Боткинскую), где через два дня профессор Розанов сделал операцию. На больного не действовал наркоз, он долго не засыпал. Увеличили дозу хлороформа вдвое. И тогда не выдержало сердце. 31 октября 1925 года в 5 часов 40 минут Фрунзе умер.

За день до переезда в Боткинскую больницу, 26 октября, он написал письмо жене. Оно тоже свидетельствует о том, что Фрунзе не хотел делать операцию и предпочитал консервативное лечение (при язве желудка сначала применяют этот способ, а уж потом, при отрицательных результатах — хирургическое вмешательство). «Ну вот… и подошел конец моим испытаниям, — читаем в последнем письме полководца. — Завтра утром переезжаю в Солдатенковскую больницу, а послезавтра (в четверг) будет операция. Когда ты получишь это письмо, вероятно, в твоих руках уже будет телеграмма, извещающая о ее результатах. Я сейчас чувствую себя абсолютно здоровым и даже как-то смешно не только идти, а даже думать об операции. Тем не мене оба консилиума постановили ее делать… У меня самого все чаще и чаще мелькает мысль, что ничего серьезного нет, ибо в противном случае как-то трудно объяснить факт моей быстрой поправки после отдыха и лечения».

Правительственное сообщение о смерти в ночь на 31 октября от паралича сердца после операции председателя Реввоенсовета М. В. Фрунзе имело эффект взорвавшейся бомбы. В связи с внезапной кончиной сорокалетнего полководца по Москве поползли глухие слухи. Обильные публикации в газетах — довольно туманное заключение об операции, беседа с профессором Грековым, участвовавшим в операции, а также воспоминания друзей и соратников, протоколы обоих консультаций у постели больного — должны были развеять сомнения и дать исчерпывающие ответы на возникшие у общественности вопросы. Но слухов от этого не поубавилось — опубликованные материалы были противоречивыми и еще больше усиливали подозрения.

Как и описывается в «Повести непогашенной луны», операция выявила ее ненужность. Профессора увидели, что язва зажила, на ее месте они обнаружили небольшой рубец — свидетельство результативности консервативного способа лечения. И тем не менее они продолжали операцию. «Можем ли мы упрекнуть бедное сердце, — красиво живописал Михаил Кольцов, — за сдачу перед шестьюдесятью граммами хлороформа, после того, как оно выдержало два года смертничества, веревку палача на шее».

Надо ли было продолжать операцию, когда обнаружилось, что больной плохо засыпал, наркоз на него действовал слабо? Тем более — убедившись, что язва зарубцевалась? Это невероятное для опытных врачей решение можно объяснить только давлением извне, — такова точка зрения известного историка Роя Медведева. Он приводит такой аргумент: вопрос о болезни Фрунзе обсуждался даже на Политбюро, причем именно Сталин и Ворошилов настаивали на проведении операции.

Случайно-нелепой или скрыто-загадочной была смерть полководца?

«Обстоятельства, связанные с неожиданной смертью М. В. Фрунзе после сравнительно несложной операции, а также крайне путанные объяснения врачей, проводивших эту операцию, вызвали недоумение в широких партийных кругах, — пишет Р. Медведев. — Иваново-вознесенские коммунисты требовали даже создать специальную комиссию для расследования причин его смерти. В середине ноября 1925 года под председательством Н. И. Подвойского состоялось также заседание правления Общества старых большевиков по поводу смерти М. В. Фрунзе. На это заседание был вызван нарком здравоохранения Н. А. Семашко. Из доклада Семашко и его ответов на заданные вопросы выяснилось, что ни лечащий врач, ни проф. В. Н. Розанов не торопили с операцией и что многие участники консилиума не были достаточно компетентны. Все дело шло не через Наркомат здравоохранения, а через Лечебную комиссию ЦК, во главе которой имелись люди, о которых Семашко отозвался весьма неодобрительно. Выяснилось также, что перед консилиумом В. Н. Розанова вызывали к себе Сталин и Зиновьев. От Семашко же стало известно, что уже во время операции от слишком большой дозы наркоза возникла угроза смерти Фрунзе на операционном столе…»

Правление Общества старых большевиков после обсуждения этого вопроса в своем решении подчеркнуло безобразное отношение к старым большевикам. Было даже условлено довести это решение до сведения съезда партии. Но на очередном XIV съезде, который состоялся в декабре 1925 года, вопрос об обстоятельствах смерти Фрунзе не обсуждался.

Б. Бажанов был неправ, утверждая, что после кончины Фрунзе его жена покончила с собой. Она умерла через год от туберкулеза, от которого лечилась в Крыму, когда мужа увезли на операцию. Скорбную весть ей доставил специально посланный в Крым адъютант Фрунзе Сиротинский, с которым она приехала в Москву на похороны.

Последнее желание полководца о захоронении его в Шуе было доложено генсеку. Однако он распорядился по-иному: похоронить у Кремлевской стены.

Не по своей воле лег Фрунзе на операционный стол, лишившись жизни. И после смерти им продолжали распоряжаться другие.