Однако сейчас она… ну, скажем, девушка охвачена смятением, потому что радость и печаль наполняют ее одновременно, и она сама не знает, которая возьмет через минуту верх.

— Как фамилия Элен? — спросил Оскар.

— Арчер, — ответил Френсис. — Элен Арчер.

Руди удивился:

— Как же ты сказал мне, что у нее нет фамилии?

— Мало ли кто чего тебе скажет, — ответил Френсис. — Замолчи давай и слушай.

— А теперь, — объявил в свой микрофон Оскар, — вас порадует парой песен испытанная артистка. Милая Элен Арчер.

И, не сняв обтрепанного черного пальто, чтобы не показывать еще более рваную юбку и блузку, на тонких ногах, упершись в стойку микрофона выпуклым животом, придававшим ей вид беременной на шестом месяце, являя себя публике олицетворением женской катастрофы и прекрасно сознавая очевидность своего образа, Элен стильно надвинула берет на бровь. Она схватила микрофон с уверенностью, отодвигавшей катастрофу по крайней мере до конца песни, и запела «Он мой друг» — песню бойкую и короткую, запела воодушевленно и насмешливо, и в посадке головы, во взмахах кисти, в движении глаз читалась горделивая добродетель. Характером он крут, пела она, зато не плут. И он поделится с ней последним. Ей не нужен даром никакой миллионер. Лишь бы друг ее был рядом с его пятнадцатью долларами в неделю. Эх, Френсис, если бы ты зарабатывал хоть пятнадцать.

Если бы.

Аплодисменты были громкими и длительными, и ободренная Элен запела «Моего любимого», приняв факел от Фанни Брайс и Элен Морган. Тезки. Эх, Элен, ты пела по радио, и куда это привело тебя? Какая судьба увела тебя от вершин, тебе предназначенных по праву таланта и образования? Ты родилась, чтобы стать звездой, — так многие говорили. Но на вершины взошли другие; тебе же досталась лишь горечь. Как научилась ты завидовать тем, кто поднялся вместо тебя, незаслуженно, не имея ни школы, ни таланта. Подобно однокласснице Карле, которая простого мотивчика не могла спеть, а снялась в кино с Эдди Кантором, или Эдне, прямиком из Вулворта попавшей в бродвейское шоу Кола Портера только потому, что научилась вилять задом. Но и сладостью Элен не обнесли: Карла свалилась с обрыва в автомобиле, а Эдна взрезала себе вены и истекла кровью в ванне у любовника, так что Элен смеялась последней. Элен поет в эту минуту на эстраде — и только послушайте, какой она сохранила голос после всех невзгод. Посмотрите на этих нарядных людей, жадно ловящих каждую ноту.

Элен закрыла глаза, слезы рвались наружу, и она сама не могла понять — блаженной ли это радости слезы или же смертной тоски. В какую-то секунду чувства слились, и это стало неважно: тоска или радость, радость или тоска, жизнь для Элен от этого не менялась. Любимый, как она обожает тебя. Ты не можешь себе представить. Бедная девочка, она само отчаяние. Если она ушла, то вернется к тебе на коленях. Когда-нибудь. Она твоя. На веки вечные.

И гром! Гром аплодисментов. Нарядные люди встают перед ней — когда это было в последний раз? Еще, еще, еще, кричат они, и теперь она рыдает от радости — или от утраты, — и, глядя на нее, Махоня с Френсисом тоже плачут. И хотя слушатели просят еще, еще, еще, Элен изящно спускается по трем ступенькам, идет с гордо поднятой головой и неописуемо мокрым лицом к Френсису и целует его в щеку, чтобы все знали: вот он, о ком она пела, если вы сами не поняли этого, когда мы сюда вошли. Вот он, любимый.

Ей-богу, это было прекрасно, говорит Френсис. Ты лучше всех.

Элен, говорит Оскар, это первый класс. Хочешь петь у нас — завтра подходи к хозяину, и обещаю, он берет тебя на жалованье. У тебя замечательный голос. Замечательный.

Благодарю вас душевно, говорит Элен, я глубоко вам всем благодарна. Как приятно, когда твой дар получает признание — и твоя превосходная школа, и врожденная грация. Я благодарна вам и приду петь вам снова, можете не сомневаться.

Элен закрыла глаза, слезы рвались наружу, и она сама не могла понять — блаженной ли это радости слезы или же смертной тоски. Какие-то странного вида люди вежливо хлопали ей, а остальные сидели хмуро. Раз они хмурые, значит, им не понравилось твое выступление, Элен. Элен изящно спускается по трем ступенькам, с высоко поднятой головой подходит к Френсису, и он чмокает ее в щеку.

— Очень славно, старушка, — говорит он.

— Неплохо, — говорит Оскар. — Может, как-нибудь еще разок споете?

Элен закрыла глаза, слезы рвались наружу, и она понимала, что жизнь не переменилась. Если она ушла, то вернется на коленях. Приятно получить признание.

Элен, ты — как черный дрозд, когда ненадолго выглянет солнышко. Ты встрепенулась, Элен, как черный дрозд на солнышке. Но что с тобой будет, когда солнышко зайдет.

Благодарю вас.

И я приду к вам петь еще.

Ах ты, птичка черная! Встрепенулась!

Руди, пьяненький после шести стаканов пива, отправился один искать ночлег, а Френсис, Элен и Махоня пошли назад по Грин-стрит и по Медисон к миссии. Проводим Махоню домой и снимем комнату в гостинице «Паломбо», согреемся, ляжем, вытянем ноги. Потому что у Френсиса и Элен есть деньги: пять долларов семьдесят пять центов. Два остались от тех, что Френсис дал ей прошлой ночью, да три семьдесят пять из кладбищенского заработка — в «Позолоченной клетке» истратили мало, две трети выпивки поставил Оскар.

К полуночи город замер, и луна была белой, как первый снег. По Пёрл-стрит медленно проезжали редкие автомобили, в остальном все было тихо. Френсис поднял ворот пиджака и поглубже засунул руки в карманы. Возле приюта луна осветила Сандру, сидевшую на прежнем месте. Они подошли посмотреть. Френсис сел на корточки и потряс ее.

— Ты уже протрезвела, леди?

Сандра окуталась молчанием. Френсис сдвинул назад ее капюшон и при ярком свете луны увидел на ее носу, щеке и подбородке следы зубов. Он помотал головой, чтобы яснее видеть, — и увидел, что на руке у нее отгрызен один палец и мясо между большим и указательным.

— Собаки до нее добрались.

Он повернул голову: на той стороне улицы, в полуосвещенном углу, сидела и ждала красноглазая дворняга. Он кинулся к ней, схватив по дороге камень, псина побежала в проулок, а Френсис подвернул ногу на высунувшемся из тротуара кирпиче и растянулся во весь рост. Потом встал, тоже раскровененный из-за дворняги, и пососал ссадины.

Когда он переходил улицу обратно, с Бродвея налетели домовые в тряпье и масках и заплясали вокруг Элен. Махоня, склонившийся над Сандрой, выпрямился, а домовые заплясали еще свирепее.

— Две ноги, два уха и большое брюхо, — закричали они Элен. Она попробовала подобрать живот, но домовых это только раззадорило.

— Эй, ребята, — крикнул Френсис. — Отстаньте от нее.

Они продолжали плясать, и домовой с черепом вместо головы ткнул ее в живот палкой. Она хотела стукнуть его по черепу, а в это время другой домовой выхватил у нее сумочку, и они бросились врассыпную.

С криком «Чертенята, паршивцы!» Элен погналась за ними. Френсис с Махоней пустились следом, топая по ночной мостовой и уже потеряв из виду мальчишку с черепом. Домовые разбежались по проулкам, попрятались за углами и стали недосягаемы.

Френсис обернулся к далеко отставшей Элен. Она плакала и задыхалась, согнувшись почти пополам в приступе горя.

— Сучьи дети, — сказал Френсис.

— Ой, деньги, — простонала Элен. — Деньги.

— Он ушиб тебя палкой?

— Кажется, нет.

— Да какие там деньги? Завтра еще достанем.

— Большие.

— Что большие?

— Там, кроме этих, было еще пятнадцать долларов.

— Пятнадцать? Откуда у тебя пятнадцать?

— Твой сын Билли дал. В тот вечер, когда нашел нас в «Испанском» Джорджа. Ты уже валялся, а он дал нам сорок пять долларов — все, что при нем было. Тридцать я тебе отдала, а пятнадцать у себя оставила.

— Я смотрел в сумке. Там не было.

— Я их за подкладку засунула, чтобы ты не пропил. Я хотела выкупить чемодан. И комнату снять на неделю — передохнуть.