«Если ты этого не сделаешь прямо сейчас, у тебя обнаружат опухоль мозга», — угрожала Катарина.
От одного слова опухоль у Герберта начинала болеть голова. К тому же из-за вероятного облучения компьютерную томографию нельзя делать слишком часто; по крайней мере, пока нет еще ни одного врача, который бы выразил готовность при малейшем подозрении регулярно отправлять Герберта на вышеупомянутую процедуру. Герберт был не просто ипохондриком, а ипохондриком суеверным.
«Возьми свои слова насчет опухоли обратно. По-моему, у тебя не все дома!» — начинал он злобно орать на Катарину. Но затем, скрипя зубами, выполнял требуемое, потому что никогда нельзя быть уверенным, что подобная угроза не окажет, пусть и невольно, воздействия на состояние здоровья.
Если не принимать во внимание, что Герберт, услышав, например, про эболу, тотчас же начинал ощущать соответствующие симптомы и готов был мчаться на всех парах в приемный покой городской больницы (требовалось все красноречие собеседника, чтобы сдержать его), то можно сказать, у него все было в полном порядке, к тому же он постоянно снабжал Катарину перспективными кандидатами.
— У тебя, Лилли, есть кто-нибудь новенький?
— Откуда ему взяться, новенькому? Так в помру старой девой, меня будут приглашать в гости в качестве бабы-яги. «Смотрите внимательнее, дети это тетушка Лилли, которая живет с кошкой. Нет, у тети Лилли детей нет. Она вполне здорова, она могла бы иметь детей, но не сумела найти мужа, к сожалению».
Раньше я никогда не понимала Элли Макбил, удивлялась: почему она мечтает о толстом веселом младенце? А сейчас я сама не могу спокойно пройти мимо карапуза, одуреваю, когда по телику крутят рекламу «Хипп», мне так хочется купить все эти соки в пюре для собственных детей, которых у меня никогда не будет. А больше всего я боюсь, что в один прекрасный день выйду замуж за какого-нибудь придурка, только чтобы завести детей. А ведь я хочу получить самые хорошие гены, а не дрянной набор от жалкого сотрудника сберкассы. Лилли чуть не расплакалась.
— Лилли, когда у тебя месячные? Это предменструальный синдром, вот и все. — Замечания Катарины не всегда отличаются тактом.
— Тогда он длится уже целый год, — взорвалась Лилли. — Я знаю, что ты не хочешь детей. Ты даже, похоже, и мужа-то не хочешь, ведь тогда придется делиться с ним вниманием, которое сейчас целиком и полностью достается тебе. Конечно, это удобнее — выдавать пищу для восхищения порциями, — продолжала она, и в глазах у нее появился хорошо мне знакомый блеск. Я задержала дыхание.
— Лилли, возьми себя в руки! Я в курсе твоих фантазий, понимаю, что ты мечтаешь порвать с прошлым. Жить с мужем в Тоскане среди виноградников, покупать трем своим дочкам одежки от Лоры Эшли и параллельно писать детские книги. А теперь серьезно. Как ты думаешь, кто из твоих знакомых мужчин готов пойти на это? Лучше уж тебе прямо сейчас сходить вместе с Пией к фрау Корнелиус.
О черт! Она не забыла про мою консультацию.
— Нет уж, Катарина, я никуда не пойду, — ответила Лилли, — я верю, что большая любовь существует, и ты не заставишь меня разувериться в этом. Лучше уж я буду тетушкой Лилли, чем таким прожженным циником, как ты.
Беседа приобрела неприятный оборот. И конечно же, Катарина фон Штейнбек просто так этого не оставит.
— Господи, Лилли! Ты же не можешь всерьез полагать, что муж и ребенок способны изменить твой характер или твою жизнь. Иначе в один прекрасный день ты и действительно окажешься со своей рамаяновской семьей на винограднике и вдруг разревешься, потому что тебе снова захочется остаться одной. А замечание насчет моего прожженного цинизма пропустим мимо ушей, спишем это на твой нынешний гормональный фон.
Катарина вся в этом: сплошные эмоции, а через секунду — достоинство и величие.
— Может быть, ты и права, — всхлипнула Лилли. — Но что мне делать, как найти настоящего мужчину? Несколько дней назад я купила книгу про фэншуй. Теперь у меня вся спальня в дельфинах и уточках, мебель пришлось переставить, понавесить противных картинок и хрустальных финтифлюшек. Вдобавок ко всему выяснилось, что мой туалет находится в точке партнерства чи (В учении фэншуй этим китайским словом обозначают разновидность жизненной энергии, перетекающей в пространстве). Так чему же тут удивляться! Я все переворошила, расставила по ванной всякие хрусталины и соль. И все равно до сих пор никого не нашла, хотя теперь в квартире такая активная мужская чи! — Тут она прыснула, и уже через секунду ржали мы все втроем.
После еще двух бутылок белого вина в мир снова вернулись краски. Мы заверили друг друга, что каждая из нас потрясающе хороша, а моя подпись, соответствующая имени Пия Бергландт, оказалась разборчивой и была увековечена на всех пивных подставках. Кстати, больше всего нам понравился длинный завиток в букве «г».
К сожалению, следующее утро оказалось не таким розовым, как завершение предыдущего вечера.
По дороге на работу я вспомнила, что сегодня возвращается Штадер, а еще нужно позвонить ассистентке Леандера Бергландта, чтобы определиться со сроками.
Я мечтала, как эта ассистентка будет организовывать наши ужины, помолвку и свадьбу. Леандер и Пия Бергландт — желанные гости на любом благотворительном вечере и, конечно же, вызывающие общее восхищение объекты для фотографа из «Gala». Заголовок: «Семья, в которой любовь все так же сильна, как в самый первый день». А под ослепительной фотографией подпись: «Они уже дважды родители, хотя по ним этого не видно. Чета Бергландт рассказывает о своем отпуске на острове Барбадос: без детей, снова только ты и я. Загорелые и счастливые, они заговорщицки подмигивают друг другу.
Едва я подошла к двери кабинета, как смех Штадера вернул меня в мою одинокую действительность.
— Пия, я слышал, что тебе придется заняться позером по имени Бергландт. Мои соболезнования. Если этот тип окажется слишком скользким, я передам договор Шрёдеру, все равно я его терпеть не могу.
Штадер среди курильщиков входил во фракцию самокрутчиков, пришел с радио, состоял в поклонниках Герты и не мог иметь ничего общего с вольнодумцем типа Леандера Бергландта.
— Добро пожаловать, шеф. Вижу, никакой отпуск тебя не изменит. А что касается предстоящего задания, Леандер Бергландт — один из самых талантливых специалистов в нашем шоу-бизнесе. Кстати, я очень рада, что представилась возможность познакомиться с ним.
Ого, я и сама заметила, что выступила чересчур патетично.
Штадер снова разразился смехом:
— Только не говори, что ты одна из его фанаток, они все такие противные. Мне казалось, что он обслуживает целевую группу моей матери.
Милая Вера пришла мне на помощь:
— Ничего подобного, Штадер, тут я с тобой не соглашусь. Не случайно журнал «Мари Клэр» назвал его самым сексуальным мужчиной. Я, кстати, тоже считаю, что он весьма привлекателен, и с удовольствием бы сопроводила Пию на какое-нибудь интервью.
Штадер чуть не задохнулся от хохота:
— Господи, рассадник поклонниц! Ты, Вера, прекрасно посидишь на работе. У Пии уже есть сопровождающий, весьма талантливый фотограф. Его зовут Макс, он неоднократно делал снимки для биографических очерков. Да, Вера, он сейчас в приемной. Пришли-ка его сюда.
Вскоре Вера с хихиканьем и красными щеками вынырнула из-за угла, таща за собой того самого фотографа. Стоит признать, выглядел он потрясающе и, похоже, прекрасно знал, на какие рычаги нажать, чтобы поразить Веру в самое сердце. Он рассыпался в благодарностях и одарил бедняжку двусмысленным подмигиванием, что заставило ее нервно потупиться.
Максимилиан Вангунтен, именуемый просто Макс, спустившийся с небес тип из рекламы сигарет «Голуаз», тот самый, небрежно сующий в рот сигарету, искоса поглядывая на очередную жертву, которую можно затащить в постель. Взгляд Макса сулил: «Я покажу тебе настоящую жизнь». Растрепанные темные волосы, загар, но не из солярия, а ореховый, завоеванный в трудной борьбе, явно после плавания под парусом или покорения горных вершин. Я знаю этот сорт мужчин, в конце концов, я сама не раз попадала под обаяние этого лживого взгляда. Казалось, Штадер возлагает на фотографа большие надежды. Он продолжал валять дурака:
