Летучая мышь растворилась из воздуха и материализовала у дверей Замка Графа-Вампира в вечерней накидке. La Contessa de Franziano, отпрыск валлийских додонов, свалившаяся с триремы у побережья Ливорно в те времена, когда там еще были средневековые стражи на стенах, но утверждавшая, что она чистокровная Франкони из потомков тех еще Медичи, подошла к дверям, озолоченная быстро ветшающим старым кружевом, где паутинки сплетали нити и спекалась грязь, когда она гнула спину, с жемчужиной в подвеске, на которой спал паук, глаза все ох-долу, в голосе сплошь пустословье в резонансном чане – «Дражайший Граф, вы прибыли!» – она целит в двери всхлипывающими дланями, распахивает их дождливой ночи и редким тусклым огонькам Лоуэлла о другой край котловины – Кондю же стоит твердо, сурово, чопорно, бесстрастно, нацистски, стягивает перчатку – втягивает вдох, чуть пшикая губами и вссапывает – с хрипом —

«Дорогая моя, как бы я ни был якобы невозмутим, уверен, выходки маленьких гномих не чета вашим, когда старый Сахарный Пудинг возвращается домой».

«Как же, Граф, – журчит Одесса, девочка-рабыня (Контесса в лагере), – как вам удается такая живость еще до вечерней крови – Рауль только начал мешать Ныряльщиков —» (Ныряльщиков из Всяко-Всячины).

«Он со своим прежним Пшютом на колокольне, имея в виду, разумеется, миссис Колдун Ниттлинген[19], будь проклята к чертям ее ветхая шипастая пердель».

«Ну я полагаю —»

«Прибыл ли из Будапешта мой ящик?» – осведомляется Граф (а в миле от него Джо Плуфф успевает к углу Риверсайда, опередив порыв дождя).

«…бюрократические проволочки, Граф, предотвратили всякое подобие прибытия вашего ящика до исхода Круговорота».

«Пфуй! – хлопнув перчатками. – Я вижу, это станет еще одной провальной миссией – искать пук для старой пукорожи – тощешеяя личность – кто еще есть?»

«Блук. Шпляф, его чокнутый громила-ассистент. Мряф, его отпадший дятел с крабьей башкой —»

«И?»

«Кардинал Акры… предлагает свою сарабандовую брошь на кожу Змея – если можно вырезать кусочек… в обмен на брошку…»

«Так скажу, – Вамп-Граф склабится, – они внай чертовски удивятся, когда крестьянству достанется… подливка от этого змея».

«Считаете, выживет?»

«Кто пойдет его убивать, чтоб оживить?»

«Кто захочет его убить, чтоб выжить?»

«Парижаки и Попы – найдите им то, с чем единоборствовать лицом к лицу, да еще чтоб ужас и кровопролитие в перспективе – они удовольствуются деревянными крестами и разойдутся по домам».

«Но старый Колдун хочет жить».

«С той формой, что он принял в последний раз, я бы не брал в голову —»

«Кто такой Доктор Сакс?»

«В Будапеште мне говорили – старый сбрендивший дурень. От него никакого вреда не будет».

«Он здесь?»

«Здесь – предположительно».

«Ну а – как долетели?» (умеренно) «Разумеется, теперь у меня для вас есть ящик с доброй американской почвой, где можно спать, – Эспириту вам ее накопал – за вознаграждение – взымет с вас наверху – а эквивалент К (поскольку денег он никогда не увидит, стало быть, жаждет лишь крови) можете оставить у меня, когда раздобудете, и я ему уплачу – он все ноет и ноет —»

«У меня и сейчас К есть».

«Где достали?»

«У молоденькой девушки в Бостоне, когда сошел в сумерках на берег, около 7, на Милк-стрит снежок вьется, но потом пошел дождь, весь Бостон в слякоти, я втолкнул ее в закоулок и куснул под самой мочкой, высосал с пинту, а половину сберег в золотой банке, чтоб утром на сон грядущий приложиться».

«Счастливец – я себе нашла славного шестнадцатилетнего мальчика в мамином окошке, он считал птичек в послеужинных синих сумерках (солнце на западе толькотолько закатилось), и я его ухватила за самое адамово яблоко и съела половину его крови, он был сладок – а на прошлой неделе у меня —»

«Довольно, Контесса, вы убедили меня в том, что я мучительно верно поступил, сюда приехав, – Конвент долго не продлится – Замок, несомненно, задребезжит – но (зёв) я хочу двинуться дальше – если, разумеется, Змей и впрямь не возникнет, в таком случае я, само собой, задержусь посмотреть кошмарное зрелище собственными глазами – с немалого расстояния в воздухе —»

«Тогда это должно произойти ночью, дорогой граф».

«Увидите Матер, передайте, что я зайду навестить ее утром».

«Она увлечена карточной партией с Тесаком Утробом в Синей Колокольне – принимает Пламеюнца, Посла с широченными полными мощами… тот недавно вернулся из Жадостау, где украл лошадку для поло и отправил ее Магарадже Шпорникспура, который прислал поздравления – В Бенгальских горах, знаете, обнаружили нового Голубка. Считают его Духом Ганди».

«Эта свистопляска с „голубками“ совсем вышла из-под контроля, – нахмурился Граф. – Голубисты… серьезно?.. впрямь? Религия мне нравится практичной: кровь – это хорошо, кровь есть жизнь, – а они пускай себе сбоят со своим прахом, урнами и масляным фимиамом… бескровные теософы лунного света – экскалобурые тягомотные маразмудки на неистовой бельмене, хреномоты враскоряку на сдобных лошках и ссакоплошках, костеглавые погремки и ядосплинные яйцастики, отщепенцы, тьфу, блядослужки и чернобрадые пропойные закорюкопоклонники салотяги. Жирь. Сушь. Тупь. Смерть. Влеть! – он харкнул. – Но я сделаю все, чего желает Верховное Командование, разумеется. – Имеется ли у нас что-либо выдающееся для украшения моего ящика?»

«О, – выпалила ночеокая Контесса, стекая заушный карниз с пыли своего плеча, – сказочное уродство из нефрита – не то пряжка, не то рыжка, не то брошка какая-то, держится крепко, спаяна добротно, но главный ящик – роскошный шедевр XII века, я полагаю – из последних от делла Кверча[20] —»

«Делла Кверча! – Ах! – Граф встанцевал, пальцечмокнул, – пусть не говорят, – он потанцевал сам с собой по всему загнивающему вестибюлю, с которого повсюду стекала пыль, а там и сям вели слежку летучие мыши, в обширном же центре залы свисали африканские лозы паутин, – будто Граф Кондю отправляется на свой заслуженный отдых свежей и росистой зарею (после ночных не сказать что непродуманных загулов), отправляется к своей —»

«– тихой блевоте —»

«– без показухи, без шарма и достоинства».

«Все дело во вкусе».

«И средствах, дорогая моя, деньгах в банке крови».

Двери огромного Замка закрыты ночи. Лишь сверхъестественному взору ныне предстает фигура в дождевых накидках, гребущая через реку (разведывая эти надутые покровы туманов – столь искренне). Листва кустов и деревьев во дворе Замка посверкивает под дождем. Листва Потакетвилля посверкивает по ночам – железные колья Текстильного, столбы на Муди, все посверкивает – заросли Мерримака, галечные отмели, дерева и кустики на моих мокрых и душистых песчаных откосах посверкивают дождливой ночью – из болот восходит маниакальный хохот, шагает Доктор Сакс со своим посохом, дует соплею из носа, кидает ликующие чокнутые взгляды на лягушек в лужах грязи… вот он, старый Доктор Сакс, подходит. Дождь посверкивает у него на носу, как и на черной широкополой шляпе.

На сегодняшний вечер он уже нарасследовался – гдето в лесах Дракута подымает из земли дверь, входит и укладывается спать… на миг мы видим огни горнов, сияющие до верхушек сосен, – прогорклый, густой, богатый грязью ветер овевает луну – Тучи спешат за дождем и наперегонки с лихорадочной Дамой в ее лунной спешке, она выходит, медитируя истерические мысельки в разреженном воздухе, – затем люк захлопывается на тайнах Доктора Сакса, он громыхает внизу.

Он отдаляйствует под низом в собственных громадных фантазиях о конце света. «Конец света, – говорит он, – Грядет…» Он пишет его на стенах своего подземного дома. «Ах, Марва моя», – вздыхает он… Марву упекли в дурдом, Доктор Сакс вдовец… бобыль… полоумный Властитель всей грязи, за коей надзирает. Он топтал тростники мартовской полночи в полях Дракута, злобно косился на Луну, пока она скакала вперегонки с мергелевыми облаками (что надувает от устья реки Мерримак, от Марблхеда, с Сев-Запада), – он был невообразимым дурнем, вечно искал золотого идеального решения, бродил повсюду, не жизнь себе устроив, а малину, выискивал таинственные комья земли по всему свету ради штуки до того фантастической – отыскать точку кипения зла (что в его —, было штукой вулканической… вроде чирья) – в Южной Америке, в Северной Америке, Доктор Сакс трудился, отыскивая загадку Нового Света – змея зла, чей дом родной в глубинах Эквадора и амазонских джунглей – где он жил продолжительно, разыскивая идеального голубка… белую джунглевую разновидность, нежную, как белая летучая мышка, вообще-то мышь-Альбинос, но у этого голубка змеиный клюв, и обитает он поблизости от Змеиной Головы… Доктор Сакс вычислил по этому идеальному Голубю, который летал ради него в Тибет по своей воле (и вернулся с пучком трав, привязанным к лапке Героическими Монахами Мира Севера) (Г. М. М. С., постфеллахская организация, впоследствии Папой признанная варварской) (а его грамотеями – примитивной)… вычислил, что у Змея часть тела – в джунглях… Пригруковал с гор Снежного Севера Доктор Сакс, образованный в комиссии льда и в комиссии снега, обученный Пламенами, в страннейшем Монастыре на Свете, где Узрел Сакс Змея а Змей узрел Сакса —