Сначала я работала только по субботам, а потом стала выходить и по пятницам, а иногда и по средам. Только ради денег. Только ради… вы скажете – власти, которую они дают.

Однажды в октябре в «Шуманс-Парк» устраивали вечеринку для членов гольф-клуба. После горячего я вышла покурить и у восемнадцатой лунки увидела Вильюна с бутылкой в руке. У него был такой… понимающий взгляд. Он предложил мне выпить глоточек.

Наверное, его обкололи какой-то дрянью, потому что, когда он проснулся, было уже утро. Гриссел медленно, с трудом разлепил глаза и увидел перед собой стену больничной палаты. Он не сразу сообразил, что в его руку воткнута игла, к которой присоединена трубка капельницы. Его уже не трясло.

Вошла медсестра; она о чем-то спросила его. Когда он ответил, голос его был хриплым. Наверное, он говорил слишком громко, потому что ее голос доносился словно издалека. Она взяла его за запястье, нащупала пульс и взяла в другую руку часы, висевшие у нее на груди. Странное место для часов, подумал Гриссел. Потом медсестра сунула в его пересохший рот термометр и негромко заговорила. Это была чернокожая женщина со шрамами на щеках – последствием подростковых прыщей. Она мерила его ласковым взглядом. Потом она записала что-то на белоснежной карточке и ушла.

Две цветные сестрички принесли ему завтрак, придвинули столик к кровати. Они были оживленные, щебетали, как птички. Поставили дымящийся поднос на столик и сказали:

– Вы должны поесть, сержант, вам необходимо хорошо питаться. – Потом они исчезли.

Когда пришел врач, поднос стоял на прежнем месте, нетронутая еда остыла. Гриссел свернулся в позе зародыша, сунув руки между ногами. Голова налилась свинцовой тяжестью. Думать не хотелось, потому что его разум мог предложить ему только неприятные мысли.

Врач оказался пожилым человеком – низкорослым, сутулым, лысым очкариком. Редкие седые пряди падали на шею. Прочитав историю болезни, врач присел на стул у кровати.

– Я накачал вас витаминами и валиумом. Так легче будет пережить синдром абстиненции. Но вам необходимо и поесть, – тихо сказал врач.

Гриссел ничего не ответил, даже не пошевелился.

– Вы смелый человек, раз решили бросить пить. Наверное, так ему сказал Матт Яуберт.

– Вам говорили, что меня бросила жена?

– Нет, не говорили. Она бросила вас из-за пьянства? Гриссел чуть приподнялся на кровати.

– Когда я был пьян, то ударил ее.

– Давно у вас алкогольная зависимость?

– Четырнадцать лет.

– Тогда хорошо, что вы бросили. Печень-то не железная.

– Не знаю, сумею ли я.

– Я тоже сомневался в себе, но вот не пью уже двадцать четыре года.

Гриссел сел.

– Вы были алкоголиком?!

Глаза врача за толстыми линзами замигали.

– Именно поэтому сегодня меня и послали к вам. Можно сказать, я – специалист. Целых одиннадцать лет я пил не просыхая. Пропил и свою практику, и семью, и «мерседес». Три раза я клялся, что брошу, но не мог удержаться. Наконец у меня не осталось ничего, кроме панкреатита.

– Жена приняла вас назад?

– Да. – Врач улыбнулся. – У нас родилось еще двое детей – так сказать, отметили примирение. К сожалению, они похожи на своего отца.

– Как вы это делали?

– Секс играл важную роль.

– Нет, я имею в виду…

Врач взял Гриссела за запястье и засмеялся, закрыв глаза.

– Я знаю, что вы имеете в виду.

– Понятно. – Гриссел впервые за несколько дней улыбнулся.

– Не загадывал надолго. Жил одним днем. И ходил на собрания «Анонимных алкоголиков». И еще понял, что я упал на самое дно. Мне больше не помогали никакие лекарства, кроме дисульфирама – такая дрянь, которая в сочетании с алкоголем вызывает рвоту. Но я читал специальную литературу и знал, что это ерунда, – если ты в самом деле хочешь выпить, ты просто прекращаешь принимать лекарство.

– А сейчас есть лекарства, которые могут заставить тебя не пить?

– Ни одно лекарство не заставит человека бросить пить. Нужно действовать самому.

Гриссел разочарованно кивнул.

– Но с лекарствами ломка проходит легче.

– Лекарства убирают белую горячку?

– Друг мой, у вас еще не было белой горячки. Она начинается через три—пять дней после начала ломки. Вчера у вас были сравнительно нормальные судороги и галлюцинации для пьяницы, который бросил пить. Вам мерещатся странные запахи?

– Да.

– Вы слышите странные звуки?

– Да, да!

– Острый период, но отнюдь не «белочка», за что вам стоит поблагодарить судьбу. Белая горячка – это ад, и пока еще никто не научился снимать все ее симптомы. В самом худшем случае могут начаться эпилептические припадки. Иногда у пациентов бывает также инфаркт или инсульт. Любое из трех последствий может оказаться роковым.

– Господи!

– Гриссел, вы в самом деле хотите завязать?

– Да.

– Тогда считайте, что сегодня вам повезло.

Она была цветной женщиной с троими детьми; муж ее сидел в тюрьме. Она работала администратором в автосалоне «Дельта» на Парден-Айленде и не собиралась портить себе жизнь.

«Аргус» выходил ежедневно в 12.30, в зал ожидания клали четыре экземпляра для клиентов – пусть не скучают, пока им ремонтируют машины. У нее вошло в привычку быстро пробегать глазами первую полосу, чтобы узнать главные новости. Сегодня она читала внимательнее, потому что надеялась кое-что найти.

Она нашла то, что искала, на первой полосе, прямо под сгибом. Судя по заголовку, она все предположила правильно.

«К убийству насильника предположительно причастна полиция».

Она быстро прочитала статью и прищелкнула языком.

«Возможно, к предполагаемому самосуду над Энвером Дэвидсом, обвинявшимся в изнасиловании ребенка, причастны сотрудники Южно-Африканской полицейской службы (ЮАПС).

Дэвид Розенталь, председатель Кейптаунского комитета по правам человека, сказал, что его организация получила „достоверные сведения из весьма надежных источников, близких к полиции“. Источник отметил, что к убийству имеют отношение люди из отдела особо тяжких преступлений (ООТП).

ВИЧ-положительный Дэвидс обвинялся в изнасиловании и убийстве малолетнего ребенка. Три дня назад его освободили в зале суда после того, как выяснилось, что сотрудники ООТП потеряли важную улику – пробирку с анализом ДНК. Сегодня рано утром Дэвидс найден мертвым на улице Крайфонтейна.

Начальник ООТП Матт Яуберт назвал предположение о том, что двое его подчиненных выследили Дэвидса и убили его, „злобной клеветой, лишенной всяких оснований“. Однако он признал, что сотрудники его отдела были огорчены и раздосадованы после того, как судья резко раскритиковал их за халатность, а затем освободил подозреваемого в зале суда…»

Женщина покачала головой.

Ей надо что-то предпринять. Сегодня утром, выйдя на кухню за бутылочкой «Викса» – у одного из детей был кашель, – она увидела в окно какое-то движение. Она стала свидетельницей страшного танца на тротуаре. При свете уличного фонаря она узнала в лицо Дэвидса. Но в одном она была совершенно уверена. Человек с коротким ассегаем не был полицейским. Полицейских она перевидала много и могла раскусить полицейского издалека. Ее часто допрашивали, к ней являлись с обыском. Вот и утром к ней явились с расспросами, видела ли она что-нибудь. Она заявила, что ничего не видела и не слышала.

Она посмотрела вверх страницы, нашла номер редакции «Аргуса» и позвонила. Попросила позвать к телефону журналиста, который написал ту статью.

– Энвера Дэвидса убили не полицейские, – сказала она без всякого вступления.

– С кем я говорю?

– Не важно.

– А откуда вам известно, мадам, что его убили не полицейские?

Она ждала этого вопроса. Но ничего не могла сказать – иначе ее бы выследили. Ее вычислят, если она будет вдаваться в подробности.

– Можете мне поверить, у меня сведения из первых рук.