— У него отказали почки.

— Отказали?

— Отказали, — подтвердил доктор.

Он повернулся к юноше, который трясся всем телом.

— Вы придерживаетесь неестественных вкусов?

Юноша закрыл ладонями лицо. Ратна ответил за него:

— Послушайте, он заразился от проститутки. Вкусы у него самые естественные. Он просто мало что знает о мире, в котором мы живем.

Доктор кивнул, повернулся к схеме, ткнул пальцем в почки и сказал:

— Отказали.

Назавтра Ратна и юноша встретились в шесть утра на автобусной станции, чтобы поехать в Манипал, — Ратна слышал, что в тамошнем Медицинском колледже есть доктор, который специализируется на почках. Сидевший на скамье в помещении станции мужчина в синем саронге сказал, что автобус до Манипала вечно опаздывает — бывает, на пятнадцать минут, бывает, на полчаса, а бывает, и больше.

— С тех пор как застрелили миссис Ганди, все в этой стране разваливается на части, — сказал, болтая ногами, мужчина в синем саронге. — Автобусы опаздывают. Поезда опаздывают. Все разваливается. Я вам точно говорю, рано или поздно нам придется вернуть страну в руки англичан, если не русских или еще кого. Мы не созданы для того, чтобы быть хозяевами нашей судьбы, это я вам точно говорю.

Велев юноше подождать его, Ратна сходил к лотку и купил за двадцать пайс кулечек арахиса, а возвратившись, сказал:

— Ты ведь не завтракал, верно?

Однако юноша напомнил Ратне, что доктор не велел ему есть острое, это раздражает пенис. Ратна вернулся к торговцу, обменял орешки на несоленые. Они пожевали немного, а затем юноша вскочил, подбежал к стене, и его вырвало. Ратна стоял рядом с ним, похлопывая его по спине, а юношу все рвало и рвало. Мужчина в синем саронге с алчным любопытством наблюдал за ними, а после подошел к Ратне и шепотом спросил:

— Что это с мальчиком? Что-нибудь серьезное?

— Ерунда, — ответил Ратна. — Грипп.

Автобус опоздал на час.

Опоздал он, и когда они возвращались назад. Им пришлось больше часа простоять в набитом людьми проходе, пока прямо перед ними не освободились два места. Ратна скользнул по сиденьям к окну и жестом велел юноше сесть с ним рядом.

— Нам повезло — видишь, сколько народу в автобусе? — сказал, улыбаясь, Ратна.

Он мягко отнял у юноши свою руку.

Юноша все понял: кивнул, достал бумажник, одну за другой уронил на колени Ратны три бумажки по пять рупий.

— Это за что?

— Вы же сказали, что даром мне помогать не станете.

Ратна засунул деньги в его нагрудный карман:

— Не надо так со мной разговаривать, приятель. До сих пор я помогал тебе — и что получил? Я просто исполнял мой человеческий долг, не забывай об этом. Мы же с тобой не родня, у нас нет общей крови.

Юноша молчал.

— Послушай! Я не могу так и таскаться с тобой от доктора к доктору. Мне нужно дочерей замуж выдать, а я не знаю, где взять приданое…

Юноша повернулся к Ратне, прижался лицом к его ключице и зарыдал; губы его терлись о ключицу, потом начали целовать ее. Пассажиры смотрели на них во все глаза, а Ратна смутился до того, что и слова не мог выдавить.

Прошел еще час, и на горизонте замаячили очертания черного форта. Мужчина и юноша вместе сошли с автобуса. Мужчина постоял на обочине дороги, дожидаясь, когда юноша просморкается. Он смотрел на черный прямоугольник форта и ощущал отчаяние: кто, как, когда и где решил, что Ратнакара Шетти обязан помогать сыну торговца фейерверками? И в этот миг ему явилось на фоне черного форта видение белого купола, он услышал согласное пение калек. Ратна сунул в рот биди, чиркнул спичкой, затянулся.

— Пойдем, — сказал он юноше. — До моего дома еще топать и топать.

Баджпи, огромный лесной район Киттура, был назван отцами-основателями «легкими города», и это позволило в течение тридцати лет ограждать его от алчности застройщиков. Великий лес Баджпи, который простирался от Киттура до самого Аравийского моря, граничил со стороны города с «Мужской индусской школой Ганапати» и примыкавшим к ней маленьким храмом Ганеши. Вблизи храма проходила улица Епископа, единственное здесь место, где разрешалось строить дома. За улицей лежала пространная пустошь, а за пустошью поднимался темный частокол деревьев — лес. Обитатели улицы Епископа, когда их навещали жившие в центре города родственники, обычно располагались с ними на террасах или балконах, наслаждаясь прохладным ветерком, которым вечерами тянуло от леса. И гости, и хозяева любовались цаплями, орлами и зимородками, взлетавшими над темной массой леса и возвращавшимися в нее, точно кружащие в великанском мозгу мысли. Солнце, к этому времени уже опускавшееся за лес, горело в узких прогалах листвы оранжевым и охряным огнем, словно подглядывая из-за деревьев, и у зрителей возникало отчетливое впечатление, что кто-то наблюдает за ними из леса. В такие мгновения гости обыкновенно принимались уверять обитателей Баджпи, что они — счастливейшие люди на свете. В то же самое время многие полагали, что, если человек построил для себя дом на улице Епископа, значит, у него имелась причина убраться подальше от цивилизации.

Гиридхар Рао и Камини, бездетные супруги с улицы Епископа, были, по уверениям их друзей, одним из неприметных сокровищ Киттура. Ну разве они не чудо? Только эта бездетная чета, поселившаяся в стороне даже от Баджпи, на самой границе девственной природы, и поддерживала жизнь, еще теплившуюся в почти уже мертвом искусстве браминского гостеприимства.

Стоял вечер четверга, и полдюжины членов созданного Рао кружка «наперсников» направлялись по грязной и слякотной улице Епископа к месту их еженедельных встреч. Впереди гигантскими шагами шествовал мистер Анантха Муртхи, философ. За ним поспешала миссис Ширтхади, супруга служащего «Индийской компании страхования жизни». За нею — миссис Паи, мистер Бхат и, наконец, миссис Айтхал, всегда выходившая из ее зеленого «Амбассадора» последней.

Дом Рао стоял в самом конце улицы Епископа, всего в нескольких ярдах от первых деревьев. Построенный на опушке леса, он выглядел беглецом из цивилизованного мира, готовым в любой миг скрыться в лесной чащобе.

— Все слышали?

Мистер Анантха Муртхи обернулся, приложив к уху ладонь и приподняв брови.

От леса веяло прохладным ветерком. «Наперсники» остановились, стараясь расслышать то, что донеслось до слуха мистера Муртхи.

— По-моему, где-то в лесу стучит дятел!

Сердитый голос пророкотал сверху:

— Может, вы сначала подниметесь к нам, а уж потом будете дятлов слушать? Мы старались, готовили еду, а теперь она остывает!

Голос принадлежал мистеру Рао, склонившемуся к гостям с балкона своего дома.

— Хорошо, хорошо, — проворчал мистер Анантха Муртхи, вновь начиная мерить шагами грязную улицу. — Не каждый же день человеку случается услышать дятла.

Он обернулся к миссис Ширтхади:

— Мы, горожане, забываем обо всем, что есть значительного в жизни, не правда ли?

Она хмыкнула. Все ее внимание было сосредоточено на попытках не испачкать в грязи сари.

Философ ввел «наперсников» в дом. Вытерев кожаные сандалии и туфли о кокосовый мат, гости увидели старую Шарадху Бхатт — она, прищурясь, разглядывала их. Ей, вдове, единственный сын которой проживал в Бомбее, и принадлежал этот дом. Считалось, что Рао не покидают их тесную, столь удаленную от центра города квартирку отчасти и потому, что они вынуждены опекать миссис Бхатт, которая приходилась им дальней родственницей. Взглянув на старуху, можно было сразу сказать, что женщина она очень религиозная. Гости услышали, как из стоявшего в ее комнате маленького черного магнитофона несется записанный на пленку голос М. Ш. Суббалакшми, поющий стихи «Супрабхата». В такт этой священной музыке старуха, сидевшая скрестив ноги на деревянной кровати, ударяла себя по ляжкам то тылом, то исподом левой ладони.

Некоторые из гостей, еще помнившие ее мужа, прославленного преподавателя карнатской музыки, которому случалось выступать и по Всеиндийскому радио, отдали старухе дань уважения: вежливо покивали ей.