Нездоровый они народ. У одного фурункулёз — непонятно как он с такими нарывами вообще может двигаться. У второго глаз заплывает от ячменя. У двоих раны никак не зарастут. Вроде с виду не особенно опасные, но гноятся и гноятся. Да и другие болезни нашлись, да такие, при которых добрый горожанин или селянин дома бы на постели стонал, а эта шатия в лесных шалашах ютится, да ещё и с места на место через день переходит. Кого они вообще способны ограбить, я просто не поняла. И каша-то у них жидкая, да пустая, и одеяла рваные. Оружие — дубины в основном. Ножи ещё из-за голенищ выглядывают, да кистени за поясами.

При мне они удалью или удачливостью не похвалялись, буйных пирушек не устраивали, а вычерпали ложками котёл не особенно сытного варева, и спать улеглись. Одеяло мне дали целое — у остальных или рвань всякая, или вообще полой армяка укрываются. Правда, у дочки атамановой тоже одеяло хорошее. Но все, как один эти лесные разбойники, немытые, нечесаные, неопрятные.

Утром, когда проснулась, никого на поляне не было. Костёр остыл — и ни души вокруг. Видно, перед рассветом снялись с места, и неслышными тенями ускользнули на поиск удачи. Одеяло, которым я укрывалась, тоже унесли. Даже пузырьков с настойками, и тех я в своей корзине недосчиталась. Слямзили.

До дома я добралась к полудню. Тут меня ждала на крылечке молодая картошечка, судачок висел на гвоздике у двери, пучок морковки и несколько луковиц. Уха вышла наваристая, сытная, да и хороший ломоть окорока в погребе сохранился. Бывают в жизни и неплохие минуты.

Никогда бы не подумала, что моя жизнь — это сплошной кошмар. Раньше бесчисленные ритуалы, наполняющие всё моё существование, не раздражали до такой степени. Причёсывание и одевание, утренний визит к матушке — это я переносила легко. Но необходимость вести себя величественно при выслушивании бесконечных приветствий почему-то выводила из себя. И эти церемонные поклоны, реверансы, книксены. Заискивающие взгляды и льстивые восхваления — просто до печёнок доставали.

А при мысли о женишке моём высокородном откуда-то из живота прямо к горлу поднималась ярость и буквально душила. Поэтому я старалась о нем не думать. Нет, как умница Улька не смогла разглядеть в нём чванливого пустозвона, ничего, кроме презрения не заслуживающего?! И теперь, чтобы не вызывать подозрений я должна показывать ему отсутствие пренебрежения и быть учтивой!

Благо, на пару дней сей дурашлёп лишил меня счастья лицезреть свою персону, куда-то запропастившись в сопровождении грума. Зато молочно-творожно-сырная диета успела встать мне поперёк горла. Когда каждый день одно и то же, это становится невыносимо. Маменька тоже жалуется на однообразие, но признаки болезни на её лице становятся всё слабее и слабее, и она уже не выглядит измождённой после многочасовых бесед со своими министрами.

Это обстоятельство ужасно радовало, особенно посреди скучной дворцовой жизни. Матушка уже спокойно вставала с постели и проводила чуть ли не весь день на ногах. Я искренне улыбалась, встречая ее в коридорах дворца. Правда не забывала посматривать по сторонам: злобный отравитель наверняка где-то поблизости! Пожалуй, именно это держало меня дома: не будь его, давно бы рванула в лесную избушку!

Но отравитель не спешил приходить с повинной, а я понятия не имела, с чего начать поиск преступника. Пару раз мелькнула мысль привлечь Доминика, но все же я пока была не готова принять его помощь. Наоборот, при мысли, что он бы точно смог найти злодея, в душе поднималась ярость и желание все сделать самой! Я что, хуже что ли?!

Потребовался почти целый день, чтобы понять, насколько я взвинчена. От меня перепадало и придворным, и челяди. Нет, я их не наказывала, но встретившись со мной взглядом, люди бледнели и спешили куда-то по совершенно неотложным делам. Даже Отец-Настоятель, обычно старающийся всегда маячить поблизости, теперь не попадался на глаза как-то уж слишком долго.

И ещё я поняла, что хочу мяса. Необходимо было что-то с этим делать, и я отправилась в библиотеку с тетрадью сестры. Почитаю, что ли, о примочках, применяемых при угреватости. Возможно, это ослабит раздражающий зов желудка.

К счастью Доминик меня на этот раз не подкарауливал, сидя на столе с видом ужасно занятого человека, поэтому я смогла занять свою любимую позицию: в промежутке между окончаниями двух шкафов стояла скамейка-подставка. Если сесть на неё, то боковая стенка резного бюро совершенно скроет тебя от взоров со всех сторон. Вот тут, разложив на коленях записи сестры, я и углубилась в изучение таинства излечения прыщиков.

Всё оказалось значительно сложней и интересней, чем я думала. А главное, у меня возникали вопросы, для записывания которых пришлось завести другую тетрадь. Никогда бы не подумала, что кожа настолько сложно устроена и так много особенностей возникает при лечении разных видов её повреждения!

Одним словом, я сделалась затворницей, и мне в этом никто не препятствовал. Придворные вздохнули с облегчением, а я отвлеклась, занявшись интереснейшим делом. Познанием.

Узнавать, не подкарауливает ли меня Доминик, делая вид, что листает очередной томик, я приспособилась. Оба его пажа обычно занимали места в малой приёмной, чтобы пощебетать с фрейлинами, как раз в те моменты, когда принц избавлялся от них, отправляясь в библиотеку или просто намереваясь отыскать меня. А, поскольку в остальное время хотя бы один всегда следовал за своим господином, то и отсутствие любого из них в обществе самых прелестных дворянок королевства служило знаком, что на меня охотятся.

Приходилось удваивать осторожность, пробираясь в своё убежище, которое именно в период отсутствия пажей в приёмной оставалось свободным. Зато сам принц меня, затаившуюся за бюро, никогда не замечал. Несмотря на то, что не по разу в день заглядывал в библиотеку и даже звал.

Наивный! Так я и откликнусь!

Во-первых, мне не нравится, когда меня называют Оркой. А именно так именовал меня этот негодяй после того, как вернулся из двухдневной отлучки. Естественно, иначе как к Домику, я к нему не обращалась. Уж очень обиженными становились его глаза, просто одно удовольствие смотреть на него, такого пристыженного.

Однажды за обедом он ухитрился незаметно посолить моё молоко, за что жестоко поплатился за ужином. В ломтик сыра, что положил на его тарелку слуга, я заранее поместила тончайший слой злейшей горчицы, после чего тщательно склеила мягкие кромки кусочков. А в молоке, которым он бросился это запивать, оказалась изрядная примесь соды. Хозяйка дома имеет заметные преимущества в противостоянии такого рода, а, если он вздумает продолжать свои выходки, вместо творога получит казеин.

Довольно улыбнулась. Так-то! Я уже отнюдь не маленькая растерянная девочка, а принцесса, способная постоять за себя! Привыкайте, Ваше Высочество, теперь поиздеваться надо мной всласть у вас не получиться!

— Не угодно ли Вашему Высочеству составить мне компанию в чудесной прогулке по окрестным лесам? — надо же! Попалась. Сразу после утренней молитвы Доминик подкараулил меня на выходе из дворцовой часовни. Нет, так не честно! И самое нечестное то, что прогуляться верхом мне действительно хочется, но не в его компании.

— Благодарю вас, Ваше Высочество, за столь лестное предложение, но сегодняшний день я должна провести в молитве и покаянии.

— Представить себе не могу, сколько же прегрешений необходимо совершить, чтобы на покаяние пришлось потратить целый день, — Домик в присутствии других людей язвит изыскано-вежливо.

— Уверена, ваше воображение столь же обширно, как и учтивость, — вот ему. Пусть поломает голову, любезность это с моей стороны, или шпилька. И это восхитительно обиженное выражение, промелькнувшее в глубине его глаз! Откуда это в нём? Раньше только злость сверкала. Вот пусть и мучается! А я, пока он скачет по лесам, прекрасно проведу время в библиотеке.