– Его отец этого хотел, потому что Руперт отправлялся на войну, – осторожно подбирая слова, произнесла Оливия.

Молчание.

– Кантервик заставил тебя переспать со своим простофилей-сыном вне брака, потому что боялся, что у него не будет наследника?

Это была ужасная правда.

– Меня не заставляли.

– Ты вызвалась сама?

– Нет.

– Это изнасилование, – категорично отрезал Куин.

– Нет! Руперт никогда бы…

– Значит, это было изнасилование вас обоих.

Оливия с шумом выдохнула.

– Ты говоришь так, будто это было что-то из ряда вон выходящее. Я очень привязана к Руперту, а он ко мне. Мы сделали все возможное. И он прочел мне свое стихотворение. Мне оно очень понравилось.

– Какое?

– О смерти воробья, упавшего с дерева. «Быстрая, пестрая птица упала на землю, и деревья окутала тьма».

Куин нахмурился.

– Непонятно, как и лимерик, что рассказал мне Перегрин. Что значит «окутала тьма»? Я изучаю свет и могу сказать, лучи ничего не окутывают.

Оливия поправила платье и оперлась на руку Куина, чтобы видеть его лицо.

– Стихотворение Руперта, как и лимерик, нельзя расчленять на части. Они были написаны под напором чувств.

– «Окутала тьма» – чувство? – В голосе Куина слышалось недоумение, и это было так мило.

– Он говорит о горе. Горе, которое испытал, когда воробей упал с дерева. Быстрая, веселая птица, и вот ее уже нет. Деревья, где она когда-то чирикала, окутала тьма.

Его взгляд изменился.

– Да, как Альфи. – Оливия прижалась щекой к груди Куина. На его лице отразилась такая боль, что невозможно было смотреть.

Они молча посидели – Оливия в объятиях Куина. Тишину нарушили звуки контрданса. Музыка была жизнерадостной и прелестной, словно пришла из иного мира, где с деревьев не падали воробьи и не умирали маленькие мальчики.

Куин откашлялся.

– Ты ведь понимаешь, что Монтсуррей…

– Руперт, – поправила она. – Он терпеть не может, когда к нему обращаются официально. Если бы мог, то дружил бы с каждым.

– Ты ведь понимаешь, что Руперт вызывает все большую неприязнь? Он написал единственное стихотворение, которое мне удалось понять, он защищает нашу страну, пока я спокойно сплю дома, а я украл его невесту.

– Руперт был бы в восторге, узнав, что ты ревнуешь. Возможно, он не очень умен, но он хорошо разбирается в чувствах и терпеть не может равнодушных людей.

– Он точно разбирается в чувствах.

– Думаю, поражение мозга в какой-то мере сделало его свободным. Он плачет, когда растроган, когда слышит или видит что-нибудь печальное.

Куин промолчал. Наконец он поднялся и помог встать Оливии.

– Ты уверена, что хочешь выйти за меня замуж? Я ничего не почувствовал, услышав это стихотворение, пока ты не разъяснила его мне. Почему нельзя было написать его полными предложениями?

– Руперт очень редко говорит полными предложениями.

– Но он мог бы выражаться яснее. Почему было не написать: «Когда быстрокрылый воробей погиб, видимо, от старости и упал с дерева, мне показалось, будто мое сердце окутала тьма»?

Оливия обняла его.

– Ты забыл про «пестрый». А с тьмой получилось очень хорошо.

– Пестрый не имеет смысла. Птицы семейства воробьиных окрашены в серый или коричневый цвет. Понимаю, моя версия намного длиннее, но зато более точная. И грамматически верная.

– Но твоя версия имеет отношение к чувствам Руперта, в то время как Руперт говорил о твоих чувствах к Альфи.

– Ясно. Но мне все равно кажется нелогичным сочетание некоторых слов.

– Пусть это будет поэтическим эквивалентом математической функции. Значит, мы должны войти в зал и притвориться, будто ничего не случилось? Тебе надо завязать волосы.

– Нет.

– Не будем заходить в зал или не будем притворяться, будто что-то случилось?

– Я не возражаю против того, чтобы войти в зал, поскольку это единственный способ добраться до моей спальни. И я передумал.

Оливия ахнула.

– Ты хочешь сказать? Нет! Будет ужасный скандал. Никогда!

Он крепче обнял ее.

– Воробьи падают каждую секунду, Оливия. – Куин властно поцеловал ее.

Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы высвободиться из его объятий.

– Твоя мать будет в ужасе от такого скандала. Ты останешься здесь на полчаса. Я постараюсь проскользнуть в зал, и, надеюсь, люди подумают, что я просто приходила в себя после разговора с твоей матерью.

– За дверью стоит слуга.

– Что?

– Моя мать оставила его там после своего ухода, чтобы обеспечить нам уединение. Посмотри на дверь и увидишь тень от его башмаков. Слуги моей матери приучены стоять у стены, если ты откроешь дверь, то ударишь его по спине, и это привлечет внимание.

Оливия прикусила губу.

– Я не собиралась так быстро бросаться во все тяжкие.

Куин подошел к окну, распахнул его и подозвал Оливию.

– Хорошо, что ты умеешь лазить по деревьям.

– При чем тут это? Мы совсем невысоко от земли.

Куин перекинул ногу через подоконник и спрыгнул на землю. Протянул к Оливии руки и ухмыльнулся, в его глазах пылала страсть.

– Я только что сообразил, что для того, чтобы пройти в спальню, нужно миновать кухню.

Оливия осторожно подняла подол платья и перекинула ногу через подоконник. Это оказалось сложнее, чем она думала, и в конце концов она просто свалилась на Куина.

– Итак, – сказал он, крепко обнимая ее, – мы не станем возвращаться в дом. Думаю, вместо этого мы залезем повыше.

– Залезем? Куда? – Оливия огляделась. Они стояли у угла дома, напротив комнаты, где устроили бал. За исключением желтых пятен света от окон, весь сад был окутан прохладным серебристым светом полной луны. – В твою спальню ведет лестница? Знаешь, я отказываюсь по ней подниматься. Я не какая-нибудь глупышка, собирающаяся сбежать со своим женихом при свете луны.

– Разве ты мне не говорила, что я могу так смотреть на тебя, только когда мы высоко на дереве?

– Я больше не хочу лазить по деревьям, Куин! А вдруг ты снова упадешь? Тебе повезло, что ты не погиб.

Куин лишь усмехнулся.

– Даже в моем преклонном возрасте я могу взобраться вон туда. – Он указал на дерево.

Оливия попятилась.

– Прохладно. Не знаю, что ты задумал, но уверена, ничего хорошего.

– Верно. И не бойся холода. Я захвачу из конюшни пару попон.

– Ты хочешь остаться на улице?

Оливия собиралась уже возразить, но Куин поцеловал ее. В итоге она снова сидела на подоконнике, и Куин мог любоваться ее грудью.

– Хорошо, что дверь закрыта, – грубоватым голосом произнес он.

Оливия пришла в себя. Ее шпильки давно где-то потерялись, и волосы рассыпались по плечам. Корсет платья сполз почти до талии, и в лунном свете блестела обнаженная кожа.

– О нет! – воскликнула она, подтягивая платье.

– Да. – Куин удержал ее руки. – Я никогда не смогу налюбоваться тобой, Оливия. – Он отпустил ее и склонил голову.

Оливия коснулась его черных шелковистых волос, щекотавших ее кожу, и от его обжигающих, страстных поцелуев сладкая волна пробежала по телу.

– Мне уже не холодно, – прошептала она, собравшись с духом. Единственно верное решение.

Она сама выбирала своего герцога.

– Где твое дерево?

Оливия последовала за Куином. На самом деле она последовала за еле сдерживаемым смехом, промелькнувшим в его глазах, когда она поправила платье, за нежным жаром его губ, за звуком его чувственного голоса, шептавшего ее имя.

Она последовала бы за ним куда угодно.

Их дерево оказалось прямо за конюшней. И на нем был построен домик.

Оливия остановилась у корней, изумленно глядя вверх.

– Что это такое?

– Дом на дереве. Дом Альфи.

– У Альфи был свой дом? – Глупый вопрос, ведь маленький домик находился прямо у нее перед глазами. В нем были даже окна и дверь.

– Альфи любил задавать вопросы, – ответил Куин, не выпуская руки Оливии. – Он спрашивал обо всем: что держит луну на небе, почему яблоки становятся коричневыми, кто придумал алфавит. Однажды он захотел знать, почему мы живем на земле, а не на деревьях.