На столе прямо на виду лежали несколько пачек зеленых купюр, которые американцы называют greenbacks;[130] они имеют хождение на всех рынках мира.
Бессребреник, жестом пригласив гостя сесть, сказал без околичностей:
— Вы командир Родригес…
— Да, капитан, и…
— И вы проиграли позавчера кругленькую сумму — пять тысяч долларов.
— Это не имеет никакого отношения к моей миссии. Не понимаю, с какой стати вас интересуют мои личные дела.
— А почему бы и нет? На досуге я занимаюсь благотворительностью. Мне не безразлична судьба храброго офицера, если он, проиграв под честное слово, не знает, чем рассчитаться.
— Как же вы об этом узнали?
— Ба! В Ки-Уэсе о Кубе знают все до мелочей. Итак, вы стои́те перед выбором: отдать долг или пустить пулю в лоб.
Испанец опустил голову, не отвечая.
— Так что́ бы вы сделали, — продолжал спокойно Жорж, — если бы кто-нибудь, не требуя никаких гарантий и расписок, одолжил вам эту незначительную сумму?
— Все, что́ не входит в противоречие с моими обязанностями…
— Хорошо!.. Вот пачка. В ней двадцать пять купюр по тысяче долларов…
— Да, но я-то проиграл только пять тысяч…
— Неужели я сказал пять тысяч?.. А не двадцать пять?.. Что-то я не в ладах с арифметикой… А впрочем, немногим больше, немногим меньше… Берите же, это вам на игру…
Испанец побледнел. Какое-то время он стоял неподвижно: явно внутренне боролся сам с собой. Потом, тяжело вздохнув, потной рукой взял пачку.
— Ну-ну, не стесняйтесь! — благодушно сказал Бессребреник.
Командир нервно сжал greenbacks и, будто движимый таинственной силой, быстро засунул их в карман.
— Что вы от меня потребуете? — спросил он резко. — Знайте… Я не пойду на сделку с совестью…
Бессребреник взял еще одну пачку денег.
— Двадцать три… двадцать четыре… двадцать пять… — подсчитывал он вслух. — Двадцать пять тысяч долларов… Да я ничего не требую… Я рад оказать услугу такому достойному и приятному джентльмену, как вы. Вот, возьмите еще пачку… Я подумал… У вас был бы слишком тощий кошелек… Чтобы попытать по-настоящему счастье, еще раз испытать судьбу, нужен какой-то запас денег.
По лбу офицера катился пот. Он смотрел на купюры, ими соблазнитель похрустывал, разжигая еще большую алчность. Испанец уже перестал сопротивляться, думать о сделке с совестью и долгом. Едва не выхватив пачку, он спросил прерывающимся голосом:
— Так чего же, в конце концов, вы хотите, капитан?
— О, пустяк. Мы с женой ездим туда, куда нам в голову взбредет. Так вот, нам взбрело в голову — а это для нас что путеводная звезда — посетить Кубу. А сейчас там война. Могут возникнуть всякие осложнения. Мне бы хотелось получить пропуск…
— И все?
— И все!
— Ну вы хоть скажете, что у вас на борту? Военной контрабанды нет?
— Да ну что вы, командир! Разве графиня де Солиньяк и я, ее муж, похожи на пиратов?
— Нет, разумеется.
— Послушайте, командир, могу поклясться, что, как человек предусмотрительный, вы запаслись при отъезде документом за подписью главнокомандующего морскими и наземными войсками Вайлера. Там не хватает только вашего росчерка.
— Вы правы. Увидев яхту, мы решили, что вы вряд ли принадлежите к числу нарушителей блокады…
— Прекрасно! Вот перо и чернила. Будьте любезны, заполните бумагу.
Родригес, думая о том, что у него в кармане лежит кругленькая сумма в пятьдесят тысяч долларов, судорожно вынул бланк, начертал несколько строк и протянул Бессребренику. Тот внимательно прочел:
«Нижеподписавшийся, капитан второго ранга испанского морского флота, штабс-капитан крейсера «Гуадиана», свидетельствует и удостоверяет, что яхта «Бессребреник», порт приписки Ки-Уэст (Северо-Американские Штаты), не имеет на борту никаких предметов, входящих в список контрабандных военных грузов.
В удостоверение чего выдается настоящий сертификат.
Подпись: РОДРИГЕС.
Пропустите в любое время предъявителя сего документа.
Подпись: ВАЙЛЕР».
Поскольку бумага была составлена по всем правилам — на бланке, с указанием должностей и печатями, — Жорж с удовлетворением мотнул головой. Мужчины поднялись на палубу.
Граф, соблюдая правила этикета, проводил офицера до наружного трапа, где и распрощался. Когда шлюпка отчалила, капитан, повернувшись к лоцману, сказал:
— Ну вот, мистер Адамс, теперь видите: нас не схватили, не отдали под суд, не повесили. Вы можете теперь вести судно в бухту, где ждут люди Масео, а быть может, и сам генерал. Встреча назначена на девять пополудни, а я — вы знаете — ни сам не люблю ждать, ни других заставлять.
— Но, капитан, мне все это кажется каким-то наваждением.
— Вам, янки?.. Да неужели?
— Так что же вы все-таки сделали?
— Просто немного облегчил свой сейф. А теперь в путь!
Лоцман взялся за штурвал и скомандовал:
— Go ahead![131]
И шхуна, теперь уже без всяких помех, снова пустилась в путь, чтобы доставить свой важный груз по назначению.
ГЛАВА 23
Масео и Бессребреник. — Благодетельница свободной Кубы. — На борту яхты. — Выгрузка сокровищ. — Управляемый воздушный шар. — Осмотр владений. — Отъезд Масео. — Предчувствия. — Отсутствие доктора и его возвращение. — Важное сообщение. — Изменение маршрута.
Благодаря официальной бумаге, так ловко добытой Бессребреником, яхта получила возможность пришвартоваться в заранее определенном месте — в середине опасной для мореплавателей гряды подводных камней на северо-западе провинции Пинар-дель-Рио.
Корабль сначала стал на якорь в небольшой бухточке. Он замер с погашенными судовыми огнями, под парами и мог в любой момент выйти в открытое море.
Наступила ночь, яхта приблизилась вплотную к берегу. Издали доносились звуки ружейных выстрелов, их нет-нет да и перекрывал грохот пушек. Так продолжалось часа два, затем все стихло.
На борту яхты, укрытой плотной тьмой, явно ощущалась тревога: чем закончится битва, от которой зависел успех экспедиции? Ожидание становилось с каждой минутой все тягостнее для тех, кто не ради наживы, а из самых благородных побуждений рисковал своей жизнью.
На берегу, над разбивающимися о скалы волнами замелькали едва различимые тени. Матрос на катбалке тихо спросил: «Кто идет?» В ответ прозвучало: «Свободная Куба!», и кто-то стал насвистывать мелодию «Yankee doddle»[132]
— Причаливайте! — раздался голос, судя по французскому акценту принадлежавший Бессребренику.
Рифы в этом месте образуют нечто вроде отвесной стены, своего рода естественную набережную. Туда вместо трапа перекинули широкую доску. На нее с берега смело вступил высокий человек. Оказавшись на палубе, он, слегка привыкнув к темноте, увидел силуэт мужчины с протянутыми к нему руками.
— Вы генерал Масео, герой кубинской независимости? — спросил Бессребреник.
— А вы тот добрый француз, который поддерживает угнетенных, наш друг, граф Жорж де Солиньяк?
Они обнялись, и Бессребреник повел партизана в салон, откуда не проникало ни лучика света из-за плотно закрытых люков.
Посередине роскошного помещения стояла несколько заинтригованная миссис Клавдия.
— Генерал Антонио Масео, — представил Бессребреник. — Графиня де Солиньяк.
Гость учтиво поклонился, осторожно притронулся к протянутой женщиной руке и, растрогавшись, сказал:
— Мадам, я не нахожу слов выразить бесконечную признательность благодетельнице свободной Кубы. Да благословит вас Бог за то, что вы вкладываете свое состояние в благородное дело! Ваш королевский подарок для нас особенно дорог, потому что вы здесь сами, среди мамбисес. Невзирая на опасности, вы дарите им теплоту своего сердца и улыбку!
