– Ясно. – Я убрал палец. Картинка снова ожила. Пропустил я не очень много. Отец уже вовсю нахлестывал ребенка, не разбирая, куда попадает его ремень.

– Я из тебя сделаю человека! Я сделаю из тебя человека!

Мальчик уже даже не плакал, просто стонал, пытаясь закрыться от ударов руками. Вот он что-то прошептал.

– Стоп! – закричал я. Картинка моментально замерла. – Ну-ка отмотай чуть назад. – Папка молча выполнила мою просьбу. – А теперь включи звук на максимум. Я хочу услышать, что сказал мальчик.

– Могу прочитать по губам, поскольку даже на максимуме звука ничего не услышишь. Слова он не произносил.

– Тогда читай!

Картинка снова ожила.

– «Я убью тебя», – начала говорить папка. – «Клянусь, убью! За мамку убью!» Все. Больше он ничего не говорил. Продолжать показывать дальше?

Я захлопнул папку.

– Не надо. Суду все ясно. Теперь понятно, почему душа этой Зои носится между мирами. Насколько мальчик был серьезен, когда произносил те слова?

– Он был совершенно серьезен.

Я поморщился.

– Я не так спросил. Какова вероятность того, что он выполнит свою угрозу?

– Если бы в этот момент у него в руке был нож, то он выполнил бы ее моментально. А так… я тебе не аналитический отдел.

– О, перестань! Ты ведь уже столько, наверное, насмотрелась на людей, что и без аналитического отдела можешь все сказать.

– Тогда скажу так. – Обложка папки слегка покраснела от смущения. – Когда-нибудь этот воспитатель своего сына доведет. И либо Алеша прирежет своего папашу во сне, либо убьет, когда подрастет.

– Ясно. И отправится этот Алешка после этого прямой дорогой к нам. И одну реинкарнацию его душа потеряет. Гм… – Я задумался. – Мать его, понятно, этого не хочет. Но и сделать ничего не может. Да-а, дела. А что он там говорил про мамку? Типа за мамку убью?

– А-а, это. Как-то два года назад муженек Зои напился и избил жену. Избил на глазах сына. В общем, отбил ей печень. Тогда она долго болела.

– Вот как. – Я задумчиво побарабанил пальцами по подушке. – А в смерти Зои есть вина мужа?

– Прямая. Ее смерть – следствие того избиения.

– Ясненько.

Я отложил папку и соскочил с кровати. Заходил по комнате. Ну, дядечка, спасибо тебе за мою летнюю практику. Низкий тебе поклон за нее. Это что же выходит, чтобы душа Зои нашла упокоение и, соответственно, мне поставили зачет за практику, надо решить проблему ее мужа и сына? Ну, просто замечательно. Я что, похож на ангела-хранителя? Я подошел к зеркалу. Совсем не похож.

– Огромное спасибо тебе, дядя! – крикнул я в потолок. В бешенстве я запустил в стену подушкой. Может, еще ногами потопать? Истерику закатить? Нет, для меня это уже пройденный этап. Родители не поймут-с. Интересно, а от этой практики отказаться можно? Нет, вряд ли. Викентий точно не допустит. Да и с директором школы после этого у меня будут отношения натянуты. А ссориться с директором не годится. Викентий тогда меня точно со свету сживет. Хоть школу меняй. Но это будет признанием поражения. Фиг им. Что же мне все-таки, заниматься семейными разборками? Ну, просто прелесть.

Я плюхнулся на кровать и надел подушку себе на голову.

– Мама, роди меня обратно, – буркнул я. – Я, в конце концов, черт, а не семейный психолог. И я, как черт, заинтересован, чтобы в Ад попадало как можно больше душ! Да ни фига я не заинтересован, – тут же поправился я. Уже прошли те времена, когда между чертями устраивали соревнования, кто больше людей совратит с пути истинного. Такие войны тогда происходили из-за этого с Раем. Сейчас по договору эти соревнования уже лет семьсот как отменены. Чтобы не накалять обстановку, так сказать. Тем более один клиент уже точно наш. Но на кону еще две души.

– И что ты решил? – поинтересовалась папка, которой, видно, надоело созерцать меня с подушкой на голове. Я скинул подушку туда, где ей место, и убрал папку в ящик стола.

– Не твое дело, – буркнул я, захлопывая крышку. – Можно подумать, у меня есть выбор. И зачем я тогда напросился с дядей в это министерство? Не ходил бы туда, не встретил бы ту душу…

Я глянул на часы. Батюшки! Уже три часа утра. А мне завтра надо быть в архиве, чтобы успеть положить личное дело Зои Ненашевой на место. Я поспешно разделся и залез под одеяло. Главное – завтра не проспать.

«Завтра» я, конечно, проспал. И никто меня не разбудил. Ну конечно, раз у родного сына каникулы, то будить его не надо! И папа, и мама уже благополучно забыли, что у меня идет летняя практика. Впрочем, глупо винить кого-либо в собственных ошибках. Застегивая на ходу рубашку, я ворвался на кухню, вытащил из холодильника бутерброды и тут же стал запихивать их в рот.

– Ты куда это? – крикнула мне вслед мама. – Сядь поешь нормально!

– Некубу-бубу, – внятно ответил я.

– И сначала прожуй, а потом говори! – сделал мне замечание брат.

Я с трудом проглотил еду.

– Некогда, говорю! Мне уже на практике надо быть!

– Опять вчера до полночи читал свои приключения, а сейчас проспал! – проворчал брат.

Я показал ему язык и скрылся за дверью прежде, чем он успел что-либо ответить.

– Мать, ты видела?! – услышал я его крик. Я поспешно выскочил на улицу и бросился по лужайке к воротам, спеша поскорее покинуть наш дворик. Вдруг еще остановят.

– А ну стой! – донесся крик отца.

Я сделал вид, что не услышал, и махнул рукой такси.

– К министерству наказаний, – попросил я, плюхаясь на сиденье. Машина тут же стронулась с места и скрылась за поворотом. Догнать меня никто не успел.

Подъезжая к главному подъезду министерства, я мечтал увидеть там дядю. Вот тогда я ему выскажу все, что о нем думаю. Все, что накипело. Я ему все объясню…

Дяди у входа, конечно же, не оказалось. Так. Я подошел к ближайшему столбу, где сидел ворон.

– Дай Рай! – буркнул я.

– Кого тебе? – прокаркал ворон.

– Дядю. Номер шестьдесят три шестьсот.

Ворон склонил голову набок, к чему-то прислушиваясь.

– Абонент временно недоступен, – прокаркал он.

– Тьфу. – Я понял, что сегодня ничего высказать дяде не смогу, и направился к министерству.

– А платить кто будет? – сердито спросил мне вслед ворон.

– За что платить? – обернулся я.

– За разговор!

– За какой разговор?! – взвился я. – Вымогатель! Вот пожалуюсь на тебя в министерство связи.

– Паду-у-умаешь, – протянул ворон, – какие мы важные!

Я отвернулся и стал уходить.

– Хам, – крикнул мне вслед ворон.

– Сам, – бросил я через плечо.

Показав на входе свой пропуск, я направился сразу в архив. Уже на спуске в подвал я услышал чей-то могучий рык:

– И что с тобой теперь делать, болван!!! Ты понимаешь, что ты едва не перепутал всю отчетность?!! Да хрен с ней, с отчетностью!! Как ты посмел?!! Я тебя спрашиваю, как ты посмел переставить папки и положить личное дело живого человека в отдел мертвых?!! Ты своими куриными мозгами понимаешь, ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ?!!

Я осторожно приоткрыл дверь и пронырнул в архив. Там я застал довольно интересную картину. Бледный от ужаса Ксефон был прижат могучего сложения чертом в угол. Этот черт угрожающе качал перед носом Ксефона довольно увесистой тростью. Ксефон же прижимал к груди папку.

– О-о, – протянул я. Кажется, Ксефон что-то натворил. Настроение начало медленно подниматься. В этот момент Ксефон заметил меня и поспешил громко сообщить об этом, надеясь отвести от себя грозу. Черт развернулся ко мне. Его глаза грозно сверкнули.

Я поспешно заговорил так вежливо, как только мог.

– Доброе утро, господин. Вы, наверное, архивариус? Мне господин администратор говорил, что вы будете только сегодня. А я практикант из школы. Мое имя Эзергиль. Мне необходимо поработать в архиве, вы позволите?

Лицо черта разгладилось. Он заметно подобрел.

– Вот! Сразу видно хорошее воспитание! Эзергиль, ты должен получить пропуск у администратора. Хотя, – голос архивариуса взлетел на две октавы, – я думаю, что администратор уже становится неразборчив, когда выдает пропуска!!!