– То есть там были не только ваши покойные родственники, но и ныне живущие? – Кантор сам не знал, зачем ему понадобилось это уточнять. Наверное, инстинктивно почуял, что либо папа, либо дядюшка об этом спросят.

– Проще спросить, кого там не было, – невесело ухмыльнулся король. – Ты, кстати, тоже был. И, что удивительнее всего, в эту компанию близких и дорогих мне людей странным образом затесался наместник Харган. Забавно, не правда ли?

Кантор вспомнил Ольгины рассказы и плюнул в сердцах:

– Да что вы все в нем нашли?! Урод уродом, и это я, между прочим, не о рогах его говорю.

– Будь он действительно таким, каким ты его считаешь, ты больше никогда не увидел бы Ольгу живой.

– Это не его заслуга, а ваша. А от него в данном случае требовалась только неустойчивость к манипуляциям, ах, какое достоинство!

– Ничего ты не смыслишь в манипуляциях, товарищ Кантор, – насмешливо бросил Шеллар с высоты своего роста. – Дело не в том, насколько сильно человек поддается манипуляциям, а в том, за какие ниточки при этом дергать. Как лично дергающий заверяю: ниточки эти вполне позитивны. Если только мне удастся вдолбить этому дитяти природы, что не на все в этой жизни можно класть, а что-то стоит уважать и ценить, из него получится нечто… не особенно добродетельное, но вполне приспособленное к жизни в обществе.

– Да зачем оно вам? Проще же убить.

– О, я заметил, это твой любимый метод решать проблемы. Однако мы увлеклись беседой на абстрактные темы, а между тем есть дела более насущные. Во-первых, ко мне пришла Азиль. Пришла сама, прямо во дворец, и высказала желание повидать меня, господина с крыльями, которого, заметь, ни разу не видела, и лично Повелителя.

– Зачем? – Кантор даже приостановился, но король не последовал его примеру, и пришлось догонять.

– Я тоже не смог понять. Единственная приемлемая версия – она что-то знает. Не от Элвиса и не от других людей, а из того магического источника, который дает ей уверенность в том, «как надо и как правильно». И во-вторых, найди сейчас Элмара и скажи, чтобы срочно просыпался, хватал коня и вещи и убирался прочь из города. Сегодня на него уже получили донос и установили слежку в надежде выйти на городское подполье, через пару дней арестуют. Заодно расспроси, где он был и кого видел, возможно, мне удастся вычислить, кто на него донес. О своих планах спасать Азиль пусть забудет, спасать надо было до того, как она явилась во дворец. Теперь он ее не достанет. Пусть оставит это мне, я что-нибудь придумаю. С Ольгой же получилось. Растолкуй ему доступно, что мне крайне сложно будет спасать еще и его, особенно учитывая, что живой Элмар очень тут всем мешает.

– Да, – послушно кивнул Кантор. И добавил, мысленно укрыв себя в три этажа за абсолютно свинскую забывчивость: – Спасибо.

– Не за что. – Они добрались до противоположной трибуны, относительно целой, и его величество наконец остановился, высматривая место, чтобы присесть. – Это была услуга скорее Ольге, чем тебе. У вас там как? Все в порядке?

– Пока да. – Это была почти правда, так как внезапное прибытие кузины значимым событием не являлось и без информации об этом безобразии некоторые господа вполне могли обойтись. – Что-то новенькое для нас есть? Ваши соратнички не решили напасть?

– Пока ничего. Я опасаюсь, что они вообще не сочтут нужным ставить меня в известность, поэтому будьте начеку постоянно, особенно в часы перед рассветом. Как много времени займет подкоп?

– Несколько дней. Точнее никто сказать не может.

– Возможно, мне удастся оттянуть момент операции… Например, уговорить дождаться Харгана… или что-нибудь уточнить, выяснить, подготовить… Я подумаю. Но вы все равно будьте ко всему готовы, хорошо?

– Я передам, – кивнул Кантор. – Что-то еще, или можно отправляться к Элмару?

– Пожалуй, все… разве только… не говори мэтру Максимильяно, что мне снилось. Если спросит, соври что-нибудь невинное. Я заметил, он отчего-то ужасно нервничает из-за моих снов.

Кантор еще раз оглянулся на жертвы и разрушения и вслух предположил:

– А у него точно нет оснований… э-э-э… нервничать?

– С равной вероятностью возможно и то и другое. Но даже если они и есть, ни переживания мэтра Максимильяно, ни осознание мною их обоснованности не могут ничего изменить. Именно сейчас обстоятельства требуют моего присутствия в центре событий независимо от того, чем это может для меня закончиться.

– А вам не кажется, что папа больше переживает, как бы это не закончилось печально для всего дела, а не для вас одного? – Не хотелось напоминать самоуверенному теоретику о некоторых обстоятельствах, наверняка для него болезненных, но, похоже, его величество собрался наступить на те же грабли во второй раз. – Если вас действительно разоблачат, то не просто возьмут и сразу убьют. Сначала обязательно кое о чем спросят. И они уже из собственного опыта знают, как вас спросить… эффективно.

Король помрачнел, но все же поражения не признал.

– По-твоему, я из этого опыта ничего не вынес?

– И какая вам с того польза? Если не считать то, что вы уяснили для себя пределы своих возможностей?

– Ты действительно не догадываешься, как можно воспользоваться полученным знанием в комплексе с заработанной репутацией?

– Просветите недогадливого? – Кантор прекрасно понимал, что его язвительный тон можно воспринять и как оскорбление (что было совсем неправда), и как защитную реакцию (что было очень даже правда), но ничего не смог с собой поделать.

Похоже, король все же обиделся, так как просвещать отказался под странным предлогом, что Кантору это все равно не пригодится. После чего весьма сухо и прохладно сообщил, что у него на этом все, а Кантора ждут еще несколько важных визитов, посему не смеет задерживать.

Развеивать заблуждения его величества было бесполезно – он даже не потрудился привести аргументы, которые можно было бы опровергнуть. Объяснять, что он не то хотел сказать, и извиняться за свой тон Кантор не пожелал. Но когда он уходил, на душе было донельзя паршиво.

Отчего-то навязчиво лезли в голову воспоминания о прошлой весне, когда он считал короля погибшим и искренне сожалел о каждом недобром слове в его адрес. И одолевала нехорошая уверенность, что о сказанном сегодня тоже придется пожалеть.