А ведь это жилище его друга Лазаря, брата Марфы и Марии, которые неизменно давали ему пристанище, когда он бывал в Иерусалиме[83]. И означенный Симон — все еще прокаженный[84].

Эпизод вызова Моисея и Илии на горе Фавор — главное перепутье в жизни Иисуса. До тех пор он был, после своего отца Иуды из Гамалы, законным претендентом на царский трон Давида. Его ученики, друзья, братья «по плоти» иногда называли его «господи» (adonai), потому что он был им господином. Во всех государствах Ближнего Востока в то время и веками это слово было равнозначно слову «сир» в средневековой Европе. Публично супруга короля называет его «мой дорогой сеньор» или «сир».

Но после этой странной церемонии, проведенной в присутствии Петра, Иакова и Иоанна (они же будут сопровождать его на церемонию в Гефсимании), он будет уже не тем. Видимо, он один понял, что политическое, земное мессианство бесперспективно. В планы провидения не входит возвращение потомков Давида ни на какой престол. После этого вызова духов в нем поселилось нечто, им овладело некое высшее существо, которое отныне будет его использовать для переустройства мира. Для него оно носило имя Илии. Что удивительного? Он знал только собственную национальную мифологию. Для легионов, марширующих впереди своих армий, это существо уже веками носило другое имя: Митра.

Этот феномен психической «одержимости» Иисус в полной мере сознавал. Отсюда его трезвая фраза, обращенная к Симону Зелоту, его брату «по плоти» и законному наследнику по праву первородства, относившаяся к тому времени, когда его, Иисуса, не будет:

«Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состареешься, то прострешь руки свои, и другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь» (Иоан., 21:18).

И на Голгофе, прибитый к позорному кресту, он снова обратится к Илии:

«А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! лама савахфани?» (Матф., 27:46).

Безымянные писцы, составившие подложные Евангелия, всегда это переводили так: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Матф., 27:46). Но иудеи, присутствовавшие при распятии, не ошибались, говоря: «Илию зовет он» (Матф., 27:47)[85].

Некоторые экзегеты и лингвисты, специалисты по мертвым языкам, сочли, что это финикийская фраза и означает: «Господи! Господи! Тьма… тьма…», что может объясняться постепенным угасанием зрения умирающего или появлением перед его взором в медиумическом состоянии, вызванном последними мгновениями, страшных образов, которые описаны в тибетской «Книге мертвых» или в апокрифе «Книга плотника Иосифа» и представляют собой не более чем внутренние фантазмы, вышедшие из подсознания умирающего.

Оставим ответственность за этот перевод на них, потому что, по нашему мнению и как скоро станет ясно, эти последние слова имели совсем другое значение.

Верующие постоянно и до бесконечности повторяют фразу (которая, как мы утверждаем, представляет собой вставку, сделанную греческими писцами IV века), где Иисус провозглашает себя царем неземного царства:

«Иисус отвечал: Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда» (Иоан., 18:36).

Если мы вдумаемся в слова этой фразы, мы сделаем из нее один очень важный вывод: самим своим ответом Иисус признает, что обманулся. До ареста он верил, что его царство от мира сего; но поскольку его сторонники покинули его, предали, захватили в плен, быть царем ему уже не судьба. Отныне, если на этом свете он не царь, он будет им в другом месте, среди мертвых, и, заявляя это, он бессознательно использует и относит к себе легенду, которую не мог не знать, — легенду об Осирисе. Отсюда странная форма заключительной фразы: «Но ныне (в смысле: „я понимаю“) Царство Мое не отсюда» (Иоан., 18:36).

Если мы усомнимся в верности такого толкования, нам достаточно обратиться к другой фразе из канонических Евангелий:

«Когда же пришли они в Капернаум, то подошли к Петру собиратели дидрахм и сказали: Учитель ваш не даст ли дидрахмы? Он говорит: да. И когда пошел он в дом, то Иисус, предупредив его, сказал: как тебе кажется, Симон? цари земные с кого берут пошлины или подати? с сынов ли своих, или с посторонних? Петр говорит Ему: с посторонних. Иисус сказал ему: итак, сыны свободны…» (Матф., 17:24–26).

Таким образом, этой простой фразой Иисус дает понять, что отнюдь не считает себя сыном некоего небесного царя, но вполне считает себя сыном одного из царей земных, в данном случае — земли Израиля, потому что как «сын Давидов» он имел права только на нее.

К тому же есть и еще стихи канонических Евангелий, которые сохранились и ускользнули от цензоров, несмотря на строгие проверки в течение первых пяти веков. Сделаем их последовательный обзор:

«Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока, и говорят: где родившийся Царь Иудейский? ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему» (Матф., 2:1–2).

Здесь ни мессианское пророчество, ни сам евангельский текст не говорят ни о царе Мира, ни о воплощенном божестве; речь идет только о царе иудеев, который будет царствовать над Израилем, что подразумевает важное политическое событие для того времени — восстановление единства еврейской земли, расчлененной сначала из-за отпадения Самарии, потом вследствие создания тетрархий и римского протектората над остальной частью.

Но текст Иоанна очень ясен; судите сами:

«Тогда Пилат опять вошел в преторию, и призвал Иисуса, и сказал Ему: Ты Царь Иудейский? Иисус отвечал ему: от себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе обо Мне?» (Иоан., 18:33–34).

Эта простая фраза показывает, что Иисус остерегается. Прежде чем признаться, что он хочет быть царем Израиля, каковое желание может стоить ему жизни, он хочет знать, насколько с этим притязанием знаком Пилат. Но отсюда также следует, что молва воспринимала Иисуса как царя — в качестве «сына Давидова». Отсюда последующее признание:

«Пилат сказал Ему: итак, Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь…» (Иоан., 18:37).

Синоптические Евангелия еще яснее:

«И спросил Его правитель: Ты Царь Иудейский? Иисус сказал ему: ты говоришь» (Матф., 27:11; Марк, 15:2; Лук., 23:3).

Не может быть никаких возражений — развитие событий показывает, что Иисус предстал перед Пилатом как царь иудеев, царь Израиля:

«Он (Пилат) сказал им в ответ: хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского?.. Что же хотите, чтобы я сделал с Тем, Которого вы называете Царем Иудейским?» (Марк, 15:9 и 12).

Эта фраза демонстрирует, что для большой части населения Иисус был законным царем.

Тем же он был и для римских солдат. Смеясь над ним в претории, они называли его этим титулом; над «царем иудейским» жестоко глумилось шесть центурий ветеранов, составляющих легионерскую Когорту; они также в курсе всего, ни о колебаниях, ни о неведении и речи нет:

«Тогда воины правителя, взявши Иисуса в преторию, собрали на Него весь полк и, раздевши Его, надели на Него багряницу; и, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь перед Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский!» (Матф., 27:27–29).

Марк (15:18) и Иоанн (19:2) описывают ту же сцену, но у Иоанна плащ пурпурный [в русском синодальном переводе везде «багряница»], а не алый, чем он подчеркивает намерение римских легионеров облачить Иисуса в мантию, напоминающую мантии государей. Потому что легионерские хламиды были, очевидно, красными, а не пурпурными.