— Но ведь ты продаешь себя негодяю с машиной!

— А ты все равно меня любишь!

Он молчал, а Лютфия смеялась:

— Пускай мои дела и мое замужество тебя не беспокоят. Сердце мое принадлежит тебе одному.

И Амр понял, что, пока они вместе, он приговорен разрываться надвое — между любовью и здравым смыслом. И не освободиться ему от этих адских мучений, пока светит над ними красный абажур.

Он стоял на балконе, ловя тихие порывы ветерка летней ночи.

— К вам гости, — неожиданно раздался голос старой служанки.

— Кто там?

— Не знаю. Сказали: «Открой», я пришла спросить у вас.

Он заглянул в дверное окошечко — там стоял человек, которого он никогда раньше не видел. Сердце Амра сжалось. Он покорно открыл дверь, мужчина вошел, за ним еще трое.

— Просим прощения, нам необходимо произвести у вас обыск. Вот санкция прокурора, — сказал первый. Остальные тут же приступили к делу. Амр сдавленно произнес:

— Что вы хотите найти?

— Пишущую машинку.

Он вынес машинку. Офицер рассмотрел ее и заключил:

— Письмо было напечатано на этой.

Он достал то самое письмо, которое Амр добровольно написал и отослал, и спросил:

— Ваше?

В отчаянии Амр ответил:

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Когда вы приобрели эту машинку?

— Я купил ее, а не украл, и не собираюсь отчитываться перед вами.

— Вам устроят очную ставку с работниками винного и кондитерского магазинов… Отпираться бесполезно. И не имеет смысла, если вы невиновны.

Уже сидя в полицейской машине, Амр спросил, на каком основании у него производили обыск, но не был удостоен ответом. Только теперь он понял, какую непоправимую ошибку совершил, напечатав письмо на машинке. Ведь получилось, что, скрывая свой почерк и не подписываясь, он боялся быть обнаруженным, а это, по мнению полиции, свидетельствовало о его виновности. Следователь, подозревая коллег Лютфии, узнал их адреса, в том числе и его адрес, и велел произвести обыск, в результате которого и была обнаружена пишущая машинка и, таким образом, стал известен владелец коньяка и конфет.

— И тем не менее я невиновен, и все, о чем говорится в письме, сущая правда, — продолжил он свои мысли вслух.

— Нам с самого начала было известно о вашей связи с убитой, — заявил полицейский.

Образ дядюшки Сулеймана мелькнул в его голове.

— Я сам признался в этом в письме, и все-таки я повторяю: я невиновен.

— У вас богатое воображение, — усмехнулся офицер.

— Вы упустите настоящего преступника.

— Все, кого мы подозревали, оказались ни при чем.

— Так кто же тогда убийца?

— Выходит, что вы, — хладнокровно ответил полицейский.

Патрик аль-Хамави, не успев выйти из детского возраста, уже оказался женатым. Его отец, строительный подрядчик, человек малограмотный, почувствовав приближение своего конца, решил еще повеселиться на свадьбе сына и сам выбрал ему невесту, хотя тому было только четырнадцать лет и он ходил в школу.

Патрику очень понравились ночные игры с молодой женой. Своими впечатлениями он делился с товарищами, и его рассказы разжигали в сердцах одноклассников страстные мечты, воспламеняли воображение.

Семейная жизнь не помешала способному ученику успешно окончить школу и институт. Потом его отправили в Англию на два года. По возвращении домой ему было трудно вновь привыкать к своему прошлому и особенно к жене. Они ссорились по любому поводу, ни в чем не находя согласия. Ее невежество, ее глупая болтовня, предрассудки и суеверия были для него невыносимы. С тоской вспоминая время, проведенное на чужбине, он повторял своим друзьям:

«Так жить невозможно!»

После долгих переживаний и сомнений он принял жестокое решение — дать жене развод.

В нашем квартале все языки принялись поносить его и упрекать в безнравственности. Но он с безразличием встретил эту волну осуждения. Более того, опять бросил вызов кварталу, появившись в один прекрасный день с новой женой — иностранкой. Патрик утверждал, что она француженка, но соседи, которые всегда все знают, настаивали, что она родом всего-то из сирийских греков. Молодые везде ходили вместе, и женщина бесстыдно демонстрировала свое непокрытое лицо. И глаза жителей квартала смотрели на них с презрением и осуждением, призывая милосердие Аллаха на покойного старика аль-Хамави. Во всех углах и закоулках только и говорили о нахальных повадках новой жены и ее раскованности в общении с мужчинами. Говорили еще о ее пристрастии к вину, сомневались, можно ли считать ее настоящей мусульманкой. Как она будет воспитывать своих детей? Неужели христианами?

Патрик аль-Хамави терпел все это, прячась за маской пренебрежения и высокомерия. Но его подстерегали и другие трудности, которые вскоре безжалостно обрушились ему на голову в собственном доме. Дело в том, что жене скоро надоел наш квартал и его обитатели с их нравами и привычками и она принялась поносить их днем и ночью, не скупясь на едкие замечания и насмешки. Бедняга Патрик увяз по уши в этой обоюдной вражде, не находя от нее покоя. Ему говорили:

— Дай ты ей развод и положись на Аллаха!

Но он упрямо возражал:

— Нет, это бы значило, что я смирился с поражением.

Жена, со своей стороны, тоже предлагала развестись, но он гордо отказывал ей в этом. Так продолжалось какое-то время, пока, однажды проснувшись, Патрик не обнаружил, что она сбежала из дома, из квартала и даже из страны.

Когда волнения и пересуды в квартале улеглись, друзья стали советовать ему вернуть первую жену, но он с негодованием отвергал такое предложение:

— Что может быть глупее!

— Ты что же, намереваешься вернуть вторую?

— А уж это было бы настоящим безумием!..

…Прошли годы. Патрик облысел и состарился, но так и остался одиноким. Когда при нем говорят о женщинах, он кряхтит, тяжело вздыхает и глубокомысленно произносит:

— Да, мне бы следовало жениться. Это необходимо. И надо поторопиться… Но мой опыт не пропал даром. Теперь я по крайней мере знаю, чего хочу…

Али, мой друг, — торговец кофе. У него в нашем квартале лавочка и маленькая кофейня, доставшиеся ему в наследство от отца. Однажды, когда я зашел в кофейню, он подсел ко мне и спросил:

— Ты знаешь девицу, дочь Амины из пекарни?

— Конечно, знаю, — отвечал я, с наслаждением вдыхая крепкий и острый запах кофе. — Весь наш квартал ее знает.

— Что ты о ней думаешь?

— Девочка редкой красоты, помогает матери в работе…

— А еще что ты о ней знаешь?

Я улыбнулся.

— Много чего говорят!

Али поправил на голове чалму и вздохнул.

— Я и сам все знаю. Знаю, например, что она впервые согрешила с Хамданом, мальчишкой-истопником.

Я утвердительно кивнул головой. А он продолжал скорбным тоном, словно исповедуясь в собственных грехах:

— Потом бегала на свидания с аль-Ханафи, мальчишкой из лавки пряностей…

— Ты слишком близко принимаешь все к сердцу. Стоит ли из-за этого расстраиваться?!

— Еще говорят о ее связи с полицейским!

— Уж не собираешься ли ты писать ее биографию? — спросил я, смеясь.

— А еще с Хасанейном, водоносом.

Я расхохотался:

— Да, поведение непохвальное.

— А может быть то, что мне не известно, еще хуже.

— Кто знает. Но, наверно, она не единственная такая в нашем квартале.

Али опять вздохнул.

— Но она единственная, которую я люблю.

Я удивленно хмыкнул.

— И ты тоже хочешь примкнуть к колонне ее любовников?

Он посмотрел на меня долгим взглядом.

— Нет, я намерен на ней жениться!

— Не верю…

Он еще больше посерьезнел и нахмурился.

— Это решение далось мне нелегко. Но оно бесповоротно. Неважно, что будут говорить в нашем квартале!..