Я гадала, сказать ли мне графу о записке, попавшей в замок с камнем, или нет. Мне казалось, что это только прибавит ему забот, к тому же я не хотела заводить об этом разговор в присутствии Марго. Я надеялась увидеться с графом наедине перед нашим отъездом, но понимала, что за нами внимательно следят. Графу тоже наверняка было известно, что все говорят, будто бы он ускользнул от правосудия только потому, что имеет влиятельных друзей.

Я ушла к себе, чтобы приготовиться к отъезду. Достала из ящика письменного стола клочок бумаги и посмотрела на него, гадая, как мне поступить. Я не могу оставить его здесь, а если возьму с собой и кто-то обнаружит его? Как всегда, я приняла поспешное решение. Разорвав бумагу на мелкие клочки, я вынесла их в зал, где горел огонь. Я смотрела, как пламя побежало по скорчившимся почерневшим краям. Мне показалось, клочки образовали зловещее лицо, и я тотчас вспомнила о том лице, которое увидела за окном во время бала.

Леон! И эта бумага - возможно, взятая в замке!

Все это совершенный вздор. Леон никогда не предаст человека, столько сделавшего для него. Меня так вывели из себя последние события, что я дала излишнюю волю воображению.

Мы рано выехали - почти на рассвете.

Граф вышел проводить нас во внутренний дворик. Крепко сжав мою руку, он сказал:

- Берегите мою дочь… и себя. Затем добавил: - Наберитесь терпения.

Я поняла, что он имел в виду, и эти слова наполнили мое сердце трепетным волнением и тревожными предчувствиями.

Париж! Что за чудесный город! Как бы я полюбила его, если бы попала туда при других обстоятельствах. Мы с мамой частенько обсуждали, какие места хотели бы посетить, и список их неизменно возглавлял Париж.

Это король городов, полный красоты и уродства, живущих бок о бок. Изучая план Парижа, я думала, что остров на Сене, на котором стоит город, очертаниями напоминает колыбель, но, когда я обратила на это внимание Марго, ее это почти не заинтересовало.

- Колыбель, - сказала я. - Это так примечательно. В этой колыбели пробудилась красота. Франциск Первый и его любовь к прекрасным домам, его преданность литературе, музыке и искусству легли в основу самого просвещенного двора Европы.

- У тебя все это звучит словно урок истории! - оборвала меня Марго. - Что ж, сейчас в этой колыбели пробуждается революция.

Я была поражена. Не в духе Марго было вести серьезные разговоры.

- Взять хотя бы эти камни, которые бросали в окна замка, - продолжала она, - я постоянно думаю о них. Десять лет назад никто бы не посмел сделать такое… а теперь это мы не смеем ничего предпринять. Минель, грядут перемены. Это ощущается повсюду.

И я чувствовала это. На улицах, где сновали толпы народа и где торговцы выкрикивали свой товар, меня не покидало чувство, что город застыл в ожидании.

Дворец графа находился в пригороде Сент-Оноре, среди других дворцов знати. Они стояли здесь по двести - триста лет, надменные, роскошные. А неподалеку, как я выяснила, начинался лабиринт улочек - зловонных, узких, где шатались люди, взиравшие на каждого чужака как на возможную жертву, - войти туда нечего было и думать без сопровождения нескольких крепких мужчин.

Однажды мы отправились туда в сопровождении Бесселя и еще одного слуги. На этом настояла Марго. Вдоль улиц сидели женщины с безвкусно размалеванными лицами, выставляя напоказ свое тело в платьях с глубокими вырезами. Я запомнила названия этих улиц: Бобовая, Жуври, улица Коландр, улица Мармузеток. Эти улицы принадлежали красильням, позади многих домов стояли чаны, в которых смешивались краски, и красные, зеленые и синие ручейки струились по водосточным желобам.

Моя комната во дворце оказалась еще роскошнее той, которую я занимала в замке. Она выходила на прекрасный сад, за которым ухаживал целый сонм садовников. В оранжереях цвели экзотические растения, которыми украшали комнаты.

Спальня Марго располагалась по соседству с моей.

- Это я так устроила, - сообщила мне подруга. - Мими поселилась в прихожей, а Бессель - с конюхами.

Я напрочь забыла, что наш замысел включает в себя участие этих двух слуг. И вообще, я никогда не воспринимала этот план всерьез, а Марго заговорила о нем вновь только спустя два или три дня после нашего приезда в Париж.

В первый же день нас навестили граф и графиня де Грассвиль. Мне показалось, что Марго в качестве хозяйки приняла их очень учтиво. Она водила гостей гулять в сад, и все были торжественно печальны. Как напомнил нам граф, мы были в трауре.

Задумавшись, не означает ли это, что свадьба откладывается, я пришла к выводу, что да, безусловно означает.

Меня представили графу с графиней. Они обошлись со мной довольно прохладно, и я подумала, не дошли ли до них сплетни о моем положении в доме графа.

Позднее я заговорила об этом с Марго.

Та ответила, что не заметила ничего, и граф с графиней отзывались обо мне весьма любезно.

- Мы говорили о бракосочетании, - сказала Марго, - по правилам мы должны ждать год. Не знаю, станем ли мы делать это, но я буду вести себя так, словно свадьба не откладывается.

Нужно было сделать много покупок. Нас всегда сопровождали Мими и Бессель, а если мы отправлялись в карете, с нами, кроме того, выезжал лакей. Иногда мы выходили пешком, и это мне нравилось больше всего. В таких случаях мы не сговариваясь одевались очень скромно.

Я никогда не забуду запах Парижа. Казалось, грязи в нем больше, чем в любом другом городе. Грязь была черной, с металлическими осколками. Если она попадала на одежду, то проделывала дыры. Я вспомнила, что древнеримское название Парижа - Лютеция, что означает «Город грязи», и что раньше я удивлялась этому. На улицах стояли мальчишки с метлами, готовые за су расчистить дорогу для перехода на противоположную сторону.

Мне нравилось наблюдать, как каждое утро в семь часов город пробуждается к жизни, когда отправляются на работу опрятно одетые служащие и появляются крестьяне, катящие на рынок тележки. Постепенно весь город охватывало трепетное, волнующее оживление. Я сказала Марго, что это напоминает мне пробуждающихся на заре птиц. Вначале расправляет перья одна, другая, затем еще и еще, и вот уже весь хор заводит многоголосую песнь.

Марго не понимала моего восторга. Впрочем, она уже давно знала Париж и, как это часто бывает со знакомыми вещами, перестала замечать его.

Но до чего же захватывающе было наблюдать, как начинают день представители различных ремесел. Цирюльники, усыпанные порошком, которым они пудрят парики, торговцы прохладительными напитками, открывающие двери своих заведений, мальчишки-половые, спешащие с подносами с кофе и булочками в дома тех, кто сделал заказ с вечера. Затем появлялись правоведы, своими развевающимися черными мантиями напоминающие воронов, и направлялись в Шатле и другие суды.

В кругах знати обедали в три, и забавно было наблюдать, как франты и дамы - некоторые в экипажах, но некоторые и пешком - осторожно пробирались по грязи, направляясь в гости. Тогда улицы наполнялись шумом и гомоном, замиравшим на время обеда и возобновлявшимся около пяти вечера, когда праздные толпы отправлялись в театры и сады развлечений.

Я хотела видеть все, а Марго находила это ребячеством. Она не знала, что я столь рьяно стремилась как можно лучше познакомиться с этим прекрасным, чарующим городом прежде всего потому, что пыталась таким способом отрешиться от тревог обо всем том, что могло происходить в замке графа.

Оглядываясь назад, я радуюсь тому, что успела тогда рассмотреть Париж. В точности таким он уже не будет никогда.

Мы ходили за покупками. Сколько превосходного товара было в многочисленных лавках! Их витрины поражали взор. Готовые платья, ткани, мантильи, накидки, муфты, ленты, кружева. Мы радовались, покупая все это. Вероятно, самыми поразительными были шляпы. В соответствии с установленной королевой модой они были экстравагантными и вычурными. Роза Бертэн, портниха королевы, шила только для самых избранных. Она милостиво согласилась сделать что-нибудь для дочери графа Фонтэн-Делиба.