— Ты стал каким-то другим, — сказала Тамара. — Тебя как будто подменили.

Я промолчал.

— А теперь о чем ты думаешь? — спросила Тамара.

Странно. Мне отчего-то захотелось сказать ей правду.

— Мне не понравилось, — сказал я. — По-моему, ты переигрываешь, как вот этот саксофонист. Наверно, это действует видовая программа выживания.

— Что? — возмутилась Тамара. — Что-о?

Я затянулся сигаретой.

— Расслабься, — сказал я. — Я и вправду стал другим. Можешь считать, что мы незнакомы. Я вызову тебе такси?

Администратор кивнул, будто прочитал мои мысли. Тамара взяла бокал за ножку. Повертела перед глазами, разглядывая вино на свет. А затем изящным движением кисти выплеснула мне в лицо:

— Cв-волочь.

Черная молния вспыхнула и погасла. Я пожал плечами и потянулся за салфеткой. Взглянул на часы: полпервого ночи.

Расплатившись, я вышел. Охранники распахнули передо мною дверь на площадь.

Было прохладно; откуда-то издалека долетал влажный ветер, не по-московски свободный, насмешливый, средиземноморский. Поток машин поредел, и рубиновые фонари перемещались в темноте, как блуждающие звезды. Реклама переливалась и подмигивала. А я просто стоял и любовался лиловым бархатным ночным небом. Шумело в ушах. Мне никуда не хотелось спешить. Я был один в этом мире, я был спокоен и тверд, я не ждал никого, и меня никто не ждал, и это было превосходно.

— Угостите сигареткой? — спросила девчонка в белой курточке.

Я угостил.

У нее были беленькие зубки. Она жевала мятный «стиморол». Она коснулась моей руки, откинула челку и только тогда узнала.

— Ой, — испугалась она. — Это вы.

В синем свете фонарей она казалась почти взрослой. Я думаю, взрослым парням она говорила, что ей уже есть шестнадцать. А еще более взрослым — что нет.

— А у вас правда дача в Жуковке, — проговорила она.

Это был то ли вопрос, то ли предложение.

— Ага, — отвечал я, глядя на ее губы. Довольно красивые. А она смотрела на меня.

Засмотревшись, она чуть не потеряла сигарету. Интересно, думал я, кто был ее первым. Уж точно не директор. Какой-нибудь ублюдок из старшей группы.

Мне стало весело. Вино было лишним.

— Не хочу туда возвращаться, — призналась Анечка, глядя в асфальт. — Можно, я побуду с вами немножко?

В кармане завибрировал коммуникатор. Я достал трубку: мне пришла смс-ка.

Я смотрел на экран, Анечка — на меня. Где-то далеко выла милицейская сирена.

— Это от вашей девушки? — поинтересовалась Анечка.

Пожав плечами, я удалил сообщение.

— Не задавай вопросов, — сказал я. — Слушай. Сколько тебе нужно приносить за ночь?

Она не ответила. Бросила сигаретку и отвернулась.

Тогда я полез в карман. Отчего-то деньги в кармане слиплись во влажный комок. Одну или две бумажки я выронил, девчонка легко присела и подняла. Получилось очень грациозно. Я вложил деньги ей в ладошку, она побледнела и даже не догадалась улыбнуться. «Вот дурочка», — подумал я. Мне захотелось сказать ей что-нибудь умное.

— Есть такое правило, Анечка, — сказал я ей. — Нужно почаще улыбаться. Тогда весь остальной мир расслабится в ответ, и делай с ним что хочешь. Об этом еще Дейл Карнеги говорил.

Она хотела что-то возразить, но я уже махнул рукой. Большой белый джип, только и ждавший условного знака, мигнул фарами и подъехал. Стекло поползло вниз. Вовчик улыбался.

— Еду в депо, — пошутил он.

Дверцы захлопнулись. «Пристегните ремни», — сказал Вовчик. А сам нажал кнопку на руле, и вместо его любимой цыганщины вдруг включилась старая добрая рыжая Милен Фармер:

пела эта француженка (остальных слов я не понимал). Вовчик, как всегда, выбрал именно то, что требовалось.

Машина дрогнула и ринулась вперед, навстречу ветру. Фонари за стеклом слились в прерывистую цепочку, словно след от трассирующих пуль.

Fuck them all, — думал я. Ну, не всех вместе, а по очереди. Времени хватит. А кто не с нами, пусть идет к черту. Впереди у нас только радость.

конец