Страх В его домах, в его дворцах Насилью весело живется — И лишь никем не зримый страх В его покои проберется. Он не стучится у ворот, Сквозь стены толстые проникнет, И часового «кто идет?» Его тревожно не окликнет. Он заползет змеей в сердца, Ему глумиться не наскучит, И тихой мукой без конца Он до конца трусов измучит. При виде бледного чела Зальется он злорадным смехом, И нет предела, нет числа Его забавам и потехам. А, негодяи, вот оно, Безгласных жертв немое мщенье! Над тем, что вами свершено, Не покаянье, но смущенье. Нет, слишком милосердна месть, Великодушна, быстротечна: Она спешит вам смерть принесть — Смерть коротка, забвенье вечно. Иди ж вперед, могучий Страх, Неси им долгое мученье! Живи в дворцах, цари в сердцах, А за тобой – придет и мщенье! «Проклятие вам, наступившим на грудь…» Проклятие вам, наступившим на грудь России железной пятою! Вы ей не давали свободно вздохнуть Измученной грудью больною; Сыновнею ей нанесли вы рукой Кровавые раны и грубо, И нагло смеялись над скорбной мольбой, Кривившею бледные губы! Бесстыдной рукой вы с нее совлекли Живые ее одеянья. И скуден убор истощенной земли — Зеленые, желтые ткани. Поругана нежных нарядов краса! Для вашей безмерной наживы Уж срублены сталью бездушной леса И выжжены желтые нивы. Дурманом вы долго поили ее, Чтоб сгинула гордая сила, Чтоб родина рабское иго свое С покорностью рабской сносила. Вы грязною тряпкой заткнули ей рот, Чтоб всюду царило молчанье, Чтоб не были первым ответом на гнет Ни стон, ни мольба, ни роптанье. И тихо лежала немая страна, Лежала, как труп, без движенья. И боли застыло средь мертвого сна На бледном челе выраженье. Казалось, развязка близка уж была И был уж конец неминуем — Вдруг Гений Свободы, коснувшись чела, Ее оживил поцелуем. И вот засияли, открывшись, глаза Сиянием трепетным гнева, И в сердце ее зашумела гроза И громов свободы напевы. Им звон разбиваемых вторит оков, И дрогнула подлая свора От первых свободою дышащих слов, От первого грозного взора!.. Борцу-рабочему Ты, грозной мести Бог, библейский Бог! Тебя отверг я в гордом самомненьи. Не то теперь: теперь я изнемог От рабских слез, в бессильной жажде мщенья, И я теперь опять перед тобой Готов смиренно преклониться, Готов просить тебя, готов молиться С такой же детскою мольбой. Дрожал я в детстве, слушая, как ты Там, в книге древней и могучей, В сияньи праведной и грозной красоты Громами говорил из тучи. Ты нечестивцев поражал Стрелами молний с небосвода. О, как ты гнал, как унижал Врагов избранника-народа! И если ты не сон, не лживый детский сон, Зачем народ, народ-избранник, Так бесконечно унижен — Он, жалкий нищий, вечный странник? И доля злобного гоненья В удел страдальцу суждена, И пьет он чашу униженья, И далеко еще до дна! Когда же больше он терпеть не может, Его раздавят грязным сапогом И надругаются над связанным врагом, И опозорят, уничтожат… И под солдатскими ногами — Бездомный гость чужой земли — Он задыхается в пыли, Смоченной жгучими слезами, И солнце полуденным зноем Его безжалостно палит. И, кажется, лишь смерть своим немым покоем Его страданья утолит… Но нет, он жив, он жив, народ гонимый! В его рядах борцы-герои есть, И в их сердцах, как и они, незримо Жива отмстительница-честь. За кровь униженного брата, За все мученья, весь позор У палача потребовал расплаты Герой-рабочий. Грозный приговор Над ним свершен, но если на отчизне Не все погибнет в тягостной борьбе, Она, воскреснув к новой светлой жизни, Не позабудет о тебе. Да, умер ты, но вновь я полон веры, Что весь народ несчастный не умрет, Он, презираемый, униженный без меры И героический народ! Товарищ светлый, песнею прощальной Почтим мы все страдания твои, Последней песней, скорбной и печальной, Последней песней радостной любви! П.С. Поливанову И жизнь кипит, и солнце светит… Страдалец узник воли ждет, Но вместе с волей смерть придет, Его у двери к воле встретит. А жизнь кипит, а солнце светит… Не изменилось ничего. Жестокой смерти торжество Толпа людей едва заметит. Зачем, зачем?… о, кто ответит! К чему он жил, чего он ждал, Зачем он столько лет страдал? А жизнь кипит, а солнце светит!.. |
