Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Было в этой женщине нечто дьявольское, роковое, инфернальное; впрочем, в России слова «инфернальное» тогда не знали, а говорили: у-у, дьявольское отродье! Да, Долгорукая притягивала к себе несчастья. И тех, кто был близок к ней: брат ли её Иван Алексеевич, император Пётр Алексеевич и тот офицер в Сибири — всех их не миновал рок. А она… она так и не смогла найти точку опоры.

И на воле её преследовали беды. «Бедной Катрин и тут не везло… И всё-таки, — писала леди Рондо, — мне очень жаль Катрин! Как красиво начиналась её жизнь, которая превратилась в беспрерывные страдания. Нет, не должна женщина выше любви ставить ни славу, ни деньги, ни власть…» Нет ничего, что возвышало бы её так, как настоящая любовь. И доброта. И смирение…

Как странно порою три дочери Зевса и Фемиды прядут нити судьбы! Мойра Лахесис наделяет людей судьбою, мойра же Атропос в назначенный час обрезает жизненную нить… Но что же, стало быть, мы целиком зависим от этих мифологических дев? Разве не сам человек управляет своей жизнью и выбирает себе ту или иную судьбу? Велика ли роль случайности? Или нужно положиться на волю Провидения? Древние греки считали властителем людей рок, фатум. И доверялись мойрам. Гораздо позже трезвомыслящие, наделённые практицизмом англичане придумали правило: «Посеешь привычку — пожнёшь характер, посеешь характер — пожнёшь судьбу». Этого правила, разумеется, не знала, да и не собиралась придерживаться своенравная Екатерина. Она не умела и не хотела учиться «властвовать собою» и смиряться ни с чем не желала…

Тайна смерти императора

Пётр II скончался — и последней его фразой в этой жизни были слова, которые не оставили равнодушными ни одного очевидца, ни одного историка. Глядя на своего фаворита, он крикнул (или прошептал?): «Запрягай же, Ваня, сани! Еду к сестре моей!»

Фраза эта говорит и о поэтичной натуре Петра, и о чувстве вины перед любимой сестрой, а ещё — о готовности принять смерть.

Одни называли болезнь его холерой, другие чёрной оспой — тогда была эпидемия. Однако болели многие (например, Пётр Шереметев), но умер — царь! Удивительно, что Иван не заразился от царя, хотя находился при нём неотлучно. Почему? Тут спрятаны не одна тайна, целый ряд причин! Перечислим, что думал о том Костомаров.

Первая причина. Быстрота развивавшихся событий:

11 ноября[1] скончалась (от чахотки) сестра Петра Наталия.

19 ноября в Верховном совете царь объявил, что намерен вступить в брак с Екатериной Долгорукой.

30 ноября — в этот день назначено обручение.

24 декабря — торжественное обручение Ивана Долгорукого и Натальи Шереметевой.

5−6 января — Богоявление и Крещение. Празднование на Москве-реке с купанием в ледяной воде. Болезнь.

На 19 января назначена двойная свадьба Ивана Долгорукого и Натальи Шереметевой, Петра II и Екатерины Долгорукой. Съезд гостей из разных стран.

12 января — кризис болезни императора миновал, ему стало лучше, но… внезапное ухудшение болезни…

В этих стремительно развивающихся событиях было что-то роковое — словно действовал фатум… Или всё было предопределено ходом истории?..

Вторая причина — тайна. Исток её — в реформах Петра I, в настроении народа.

Пётр I действовал как демиург, он создавал новую Россию, проводил реформы, не считаясь с традициями (ибо знал, что может не успеть сделать задуманное). Он перенёс старую столицу Москву к устью Невы, менял русские платья на немецкие — это вызывало недовольство.

Что говорили в народе на коронации Петра II?

— Вот истинный наследник, сын царевича Алексея! Дед его мучил безвинно свою законную жену за её любовь к старине, замучил своего бедного сына. А потакавшие царю бояре по смерти его, возвели на престол немку, которую царь при жизни своей объявил своею царицею беззаконно, а того, кто имел право на наследие русских царей, устранили совсем.

Однако Бог не допустил до этого. По Божией святой воле досталось царство русское тому, кому оно принадлежало по рождению. И вот теперь этот законный молодой царь возвращается в свою столицу, в первопрестольную Москву, униженную его дедом. Все любовались царём, когда видели его на коронации. «Ах, какой он молодец! Вот царь так царь! Это будет настоящий русский царь!» Невзлюбил молодой царь новой столицы, построенной на болоте, в чухонской земле, а полюбил Москву православную с её золочёными маковками. Теперь уже не будут неволить русского человека, переселять его на житьё в проклятое болото. Москва опять станет средоточием русской жизни, как была встарь, с незапамятных времён. Какое счастье, какая радость русским людям! Какая горесть проклятым иноземцам и с ними их любителям!

В дни коронации, посетив Новгород, новый царь произнёс такую речь: «Русский престол берегут Церковь и русский народ. Под охраною их надеемся жить и царствовать спокойно и счастливо. Два сильных покровителя у меня: Бог в небесах и меч при бедре моём!»

Иностранцы и сочувствовавшие им составляли свою партию в окружении Петра II. Из них самым близким был барон Андрей Иванович Остерман, взятый ещё Петром I и высоко им ценимый. Он стал воспитателем наследника при Меншикове, но и с тем и с другим происходили стычки. Остерман очень хорошо изучил русскую жизнь, и его не так-то легко было сбить с пути.

— Мои труды пропадают даром, — говорил Остерман царю, — потому что ваше величество меня не слушаете. Извините меня, государь, за мою смелость, если б я теперь не предостерегал вас, то, пришедши в возраст, вы бы велели мне отрубить голову. Я не хочу быть свидетелем вашего падения и желал бы, если б вы, государь, изволили отставить меня от должности царского воспитателя.

— Не отходите и не оставляйте меня вашими советами, я всегда буду во всём слушать вас, — обещал Пётр и плакал.

Шёл вопрос о том, какой быть Руси: новой ли, только что, так сказать, рождённой Петром Великим или старой? С новой Русью соединён был новопостроенный Петербург, со старою — Москва, столица древних царей. Сторонники петровского преобразования хотели, чтоб царь и двор оставались в Петербурге, с ними заодно были и послы иноземные. Противников их, старолюбцев, существовало два вида. Одни допускали, так сказать, некоторый компромисс с Западной Европой и заклятыми врагами иноземного просвещения не были, а другие старые люди не допускали иноземщины. Для них надеждою казалась царская бабка — она, мол, иностранцев не терпит, пророчили, что, как только она войдёт в силу, тогда горе будет всем иноземцам, а Остерман станет первою жертвою. Но не знали мудрые прорицатели, что ловкий Андрей Иванович заручился уже дружбою и покровительством старухи, расположил к себе царицу-бабку, а с русскими вельможами поставил себя так, что даже старолюбцы признавали его полезным человеком.

Из всех сановников того времени не было никого трудолюбивее барона Андрея Ивановича, а из русских вельмож было довольно таких, которые рады, когда за них другой будет работать. Хитёр был Остерман и лжив — в один голос говорили о нём иностранцы. Но даже злейшие враги не могли сказать, чтоб он был корыстолюбив или пролагал себе путь по головам других. Так что, хотя Остермана не любили русские вельможи, но делать ему решительного зла не стали.

Для Петра Великого все иностранцы были помощниками, или друзьями его, или слугами — их покоряли его великий ум и размах. Но никто из наследников этого не имел, а более занят был самим собой и своим семейством.

Что мог сделать юный император между враждующими партиями? И всё же он сперва сбросил самодержавие Меншикова, а в конце прозрел, понял планы Долгоруких, но было уже поздно: в силу вступил всемогущий рок.

Причина третья. Сложные семейные отношения с сестрой и тёткой Елизаветой.

Историк Н. И. Костомаров пишет, что на одном из балов находившиеся там иностранные министры заметили с удивлением, что на этом балу не было царской сестры, великой княжны Наталии Алексеевны. Носился слух, что она нездорова и по этой причине не посетила бала, но это показалось для многих сомнительно, потому что перед тем Наталия провела вечер у герцогини Курляндской. Дело объяснялось тем, что великая княжна была тогда недовольна царём; у сестры к брату возникла некоторого рода ревность: великая княжна сердилась на то, что тот слишком много сердечного расположения показывает к своей тётке Елизавете. Царь, не дождавшись сестры, открыл бал без неё и вначале танцевал с тёткою. После трёх контрадансов он ушёл в другую комнату, а цесаревна Елизавета танцевала с царским фаворитом, князем Иваном. Царь из другой комнаты вышел и стал на пороге при входе в большую залу: он следил внимательно за танцующей парой, и замечавшие движение на лице его поняли, что его величество ревнует к тётке. Говорили тогда, будто Остерман разжигает в молодом царе любовь…

вернуться

1

У Костомарова даты приводятся по старому стилю.

25
{"b":"174790","o":1}