– Нет.

– Почему? Многие девушки должны мечтать о тебе.

– Они мне не нужны, – помолчав, говорит он.

Она смотрит с сочувствием.

– А-а, – протягивает она. – Значит, та, которая тебе нравится, тебя не любит?

Он чуть вздыхает, чуть усмехается; помолчав:

– Как ты поняла?

– Это поняла бы любая женщина.

– Я не понимаю женщин, – признается Харальд.

– Это так просто, сын короля. Мужчина говорит и делает то, что он хочет. А женщина говорит и делает так, чтобы мужчина говорил и делал то, что она хочет.

– Как ты сказала? – переспрашивает Харальд и, морща лоб, соображает.

– Она из знатной семьи?

– Да.

– Она красива?

– Да.

– Она любит другого?

– Нет. Я не знаю…

– Она смеется над тобой?

– Да!

– И не принимает подарков?

– Да…

– И старается не смотреть, если ты видишь ее?

– Да. Скажи, ты колдунья?..

– Нет. Просто я тоже женщина, которая любит, викинг.

– Тоже? – напрягается понять Харальд. – Почему ты сказала «тоже»?

– Ты просил ее стать твоей женой? – не отвечает на вопрос она.

– Да.

– И она сказала «нет»?

– Да.

– Но при этом не была ни печальной, ни смущенной, ни ласковой? Так?

– Да! Почему ты все время спрашиваешь так, что я говорю тебе да?

– Она смеялась при этом?

– Да!

– Может быть, она еще и убежала?

– Да! И если ты не скажешь, почему ты спрашиваешь так, что я говорю только да, я убью тебя!

– Ты хочешь убить меня?

– Нет!

– А если я сделаю так, что она отдаст тебе свою любовь – ты обещаешь, что отца отпустят невредимым?

– Если ты это сделаешь – да.

– И меня вместе с ним?

– Да.

– Поклянись.

– Клянусь Одином!

– Даже если за нас не пришлют выкуп?

– Да.

– Как ты это сделаешь?

– Это мое дело. Я сам заплачу за вас Ярицлейву, если твои родственники не захотят выкупить вас.

– Ты так богат? – удивляется она.

– За моими сокровищами гнались все корабли Византии, – хвастливо говорит он.

– О… Расскажи мне, – просит она.

– А вот ей у меня никогда не получалось рассказать… – печально говорит Харальд. И тянется за гуслями, они рядом на траве:

– Хочешь, я сложу для тебя вису? – перебирает струны.

Она кладет тонкие пальцы на его рукав.

152. На перебор струн седой викинг, спящий у погасшего костра, приподнимает голову, всматривается в две фигуры под дубом, освещенные сквозь крону лунными пятнами, покачивает головой умудренно и опять кладет голову на руну, закрывая глаза.

153. И желтеет листва на дубе, под которым они сидели…

И кружатся желтые листья в прозрачном синем воздухе…

…И сквозь легкое кружение листопада разгружается несметный обоз на подворье Ярослава.

…И снегопадом сменяется листопад, кружатся белые хлопья.

…И сквозь снегопад – пир в палатах Ярослава, круговые чаши передают воины. Польская княжна не сводит глаз с поющего Харальда и бьет в ладоши.

154. Зима. Вечереет. Высокий берег над Днепром. По снегу идет одинокий Харальд, ветер раздувает распахнутую длинную шубу, снежинки летят в лицо. (Киевские стены невдалеке по холмам.)

Его догоняют одноконные санки и замедляются рядом (бубенчик под дугой стихает). Возница снимает шапку и кланяется. В санках Лиза.

– Здравствуй, Харальд, – помедлив, говорит она.

– Здравствуй, Элис, – с затруднением говорит он.

– Ты гуляешь один?

– Почему ты спрашиваешь?

Она подвигается в санках.

– Садись – подвезу.

Он садится. Едут молча, не глядя друг на друга.

– Я хочу пойти пешком, – вдруг говорит она.

Он помогает ей слезть с саней. Идут рядом.

– Я не мешаю тебе? – спрашивает она наконец.

– Чему мешать? Я ничего не делаю.

– Ты о чем-то думал.

Идут молча.

– Твоя полячка очень красива. Наверное, с ней тебе интереснее.

– Почему моя? – защищается он.

Идут.

– Ты станешь моей женой? – беспомощно выговаривает он.

Она спотыкается, отворачивает лицо.

– Ты же не обращаешь на меня внимания! – неискренне убеждает она.

– Ты станешь моей женой? – в отчаяньи повторяет он.

– Я ненавижу тебя! – кричит она и убегает.

Он догоняет, ловит, обнимает.

– Отец не отдаст меня за тебя, – припав к нему, говорит она сквозь слезы.

– А ты – ты хочешь?

Она тут же делает гримаску и пожимает плечами.

– Я люблю тебя, Элис! – со всей искренностью вырывается из глубины его боли. – Клянусь – я добуду для тебя корону!

– Не нужна мне никакая корона, – вздыхает она в объятиях. – Ты совсем глупый… – любовно говорит она.

155. Одетый почти до смешного празднично, в перстнях и золотых браслетах, стоит Харальд перед Ярославом.

– Я прошу у тебя руки твоей дочери Элисив, великий конунг, – торжественно говорит Харальд.

– Она еще очень молода, – с легкой насмешкой хозяина положения и лукавца отвечает Ярослав неторопливо. – Но надо сначала спросить у нее самой.

– Она согласна.

– Надо посоветоваться с ее матерью, – тянет Ярослав.

– Ингигерда добра ко мне. Она не будет против, я знаю. И – разве ты не хозяин в своем доме, чтобы дать ответ, как мужчина мужчине?

– Я хозяин в своем доме, – холодновато осаживает его Ярослав. – И не тебе учить хозяина в его доме, как ему надо отвечать. Подождем немного. Куда торопиться.

– Третий год я служу тебе, Ярицлейв. И если надо, буду служить еще тридцать. Но ты отдашь за меня Элисив! Или я возьму ее после твоей смерти! – в ярости почти кричит Харальд.

– Ты хочешь убить меня! – хохочет Ярослав. – Ты просто берсерк! Смотри, не откуси мне голову!

Громко бьет в ладоши. Вбежавшему слуге:

– Вина! И золотые кубки. Мой зять хочет выпить со мной. Только что он сказал, как сильно меня любит!

На лице Харальда сменяются ярость, непонимание, изумление, счастье.

156. Деревянная церковь, киевская знать, гудение колоколов, лучики света сквозь цветные венецианские витражи, колебание сотен свечей.

Лизу в белом и Харальда в бархате ведут к аналою.

– Крещен ли ты, сын мой? – негромко и деловито басит священник, останавливая Харальда за три шага до места.

– Крещен, – подтверждает слышавший Ярослав, он рядом. Снимает с себя нательный крест и надевает на Харальда. – Он крестился в Царьграде. Это так, Харальд?

– Так, – растерянно соглашается Харальд, заправляя крестик под одежду – рядом с отполированной годами палочкой, не совсем и белой уже, серовато-желтоватой, на тонком кожаном ремешке: крестик рядом с неразлучным амулетом.

Юную невесту и здоровенного громилу-жениха ставят рядом, и гудит поп, свершая церемонию:

– Венчается раб Божий (себе под нос, тихой строптивой скороговоркой: «И нет такого имени христианского!») Харальд и раба Божия Елисавета…

Ярослав незаметно грозит ему пальцем, и поп прибавляет громкости и усердия.

157. Торжественный выход из церкви: яркий зимний полдень, колокола, толпа, взлетающие шапки, молодые выходят из дверей и спускаются с крылечка (резные столбики поддерживают его треугольную крышу), перед ними несут икону, их осыпают горстями зерна, а за ними из шествия кидают в толпу пригоршни монет. Отороченная горностаем фата-мантия молодой метет снег, в алом бархате Харальд на голову выше и шире в плечах любого, и пальцы жены тонут в его широкой лапе.

158. Ночь в спальне, две головы на подушке, голубоватый, призрачный лунный полусвет.

– Ты родишь мне сына, – мечтательным полушепотом говорит Харальд. – И я позабочусь, чтобы он был конунгом.

– А если будет дочь?

– Дочь – очень хорошо. А потом ты родишь сына. И он будет конунгом, – упрямствует Харальд.

– А если опять будет дочь? – поддразнивает она.

– Я очень постараюсь, – подумав, обещает он.

Косой лунный луч льется в окошко – маленькое, белесое от инея, в решетчатом переплете. Харальд подносит на руках жену к окну, опускает на ноги, растворяет раму.