Чусовая, 1917. За март. Северная веснь За март, за омысл смерти, За сонные тысячелетья грань — И волхв за тканью, канувшею нежно в трилистнике одеянья вод, Ведет поутрий плуг по лугу У влагоды восстановленных весн. И в горло то, как в горнее легко Слывет словами русл игралье, Не зарастет росяный русый цвет В сквозную звучь зовучих чет И деревенских пряжь И осенесь русалье И жаркая по солнцеросту ветвь Красная Поляна Забытый напев Наведен за серую тучу Как в хлопья взметенных полотен. И вот на пачерни учуют Ее сребронегу оплота Быстрейшею взнесшейся ночью Дождями косящею брови Покроется мертвая почва, Как владостью терпкой любови. Серебряной пыли тот лепет У ног пешеходов взошедший Целуя погоду всебожий Как пламенью песень — очей Его же зная, не сметь О ликом полее велеть И снова за сонною речью Обычен забытый напев. 1916. Первосенье 2 Из «быта побегов» Ты падаешь в сень сентября Лежалое дремное жнивье И влагоду весн затая Как утренник — пламенный иней… Но негу синели прияв В узорник ветровых событий Твой тлен на листа остриях Ведется от века обычен 1916. Повесть лета Жара выпивает воду И в небо — что в голубую трубу. За сумный устья суток Упев краснобурья в бору. И породы на отдыхе года Захолонут в пологах тенес. Занемевши дремучею верой До обычая весных живес. И от весн, от лица целины. От праха взрыхленных обличий Изумрудовый плен опыли, Вознеси золотеющий вывод! 1915. |
