— Отец был бы доволен, увидев, что ты стал достойным продолжателем его дела. Ты ведь хотел бы пойти завтра со мной? Или теперь тебя ничто уже не задерживает в нашем городе?

— Хотел бы? — живо вступает в обсуждение мой сын. — Да я просто мечтаю об этом! Я уже вполне взрослый и рассчитываю помогать вам во всех делах. Ведь я на это способен, разве вы не согласны?

— Разумеется, я полностью разделяю твое мнение, но я не знаю, как посмотрит на это твоя мать. Возможно, она считает, что вам следует уехать.

Я молчу, задумчиво глядя перед собой, и никак не реагирую на ваш диалог.

— Вы должны ее уговорить! — тихо шепчет тебе мой сын, а ты, слегка улыбнувшись, делаешь ему знак рукой, заверяя его тем самым в своей готовности уладить эту ситуацию.

— Наши обычаи требуют, чтобы вы еще задержались здесь на некоторое время. Примерно на полгода, или чуть больше, — говоришь ты и внимательно следишь за моей реакцией. — Я бы просил вас принять мое предложение и временно отложить отъезд.

Вы оба смотрите на меня, а я как будто бы очнувшись ото сна, поднимаю голову и глядя на тебя и сына, говорю:

— Да, да. Мы останемся. Мы пробудем здесь столько, сколько позволят приличия. Мужу было бы приятно узнать, что наш сын пошел по его стопам и смог продолжить это семейное дело.

Итак, ты уговорил нас остаться. Мы продолжаем жить в твоем доме, и все снова идет по-прежнему. С моим сыном у тебя, как и раньше, складываются прекрасные отношения, только теперь вы общаетесь гораздо чаще, и ты с удовольствием делишься с ним своим опытом. Незаметно проходят месяцы, и наступает годовщина смерти моего мужа. Теперь уже общественные приличия не могут позволить нам оставаться в твоем доме. Так или иначе, но мне приходится думать об отъезде.

Однажды, оставшись со мной наедине, ты говоришь:

— Я хотел бы обсудить с вами одну тему… Но я очень опасаюсь, что вы можете неправильно меня понять.

Я удивленно смотрю на тебя, совершенно не догадываясь, о чем идет речь и отвечаю:

— Говорите смело. Разве могут быть секреты между близкими друзьями? Ведь за столько лет мы с вами стали больше, чем просто знакомые.

Ты ходишь по комнате и, не зная, как лучше подступиться к столь сложному разговору, начинаешь издалека:

— Все эти годы, которые вы прожили в моем доме, вы были для меня почти как сестра. Я полюбил вашего сына, и даже во многом считаю себя причастным к его воспитанию…

— К чему вы это говорите? — удивляюсь я.

— Видите ли, за этот последний год в моем отношении к вам многое изменилось. Я как бы стал смотреть на вас несколько другими глазами. И привыкая к вам, как к одинокой незамужней женщине, я уже перестал видеть в вас только жену моего друга. Понимаете, я полюбил вас. И прошу вас сталь моей женой.

Я пораженно смотрю на тебя.

— Но я думала, что после такой любви и счастья, в котором мы жили с моим покойным мужем, я уже никогда не смогу ни к кому привыкнуть, — говорю я растерянно. — Неужели вы думаете, что для меня возможен второй брак?

— Ко мне вам не придется долго привыкать, — уже более уверенно говоришь ты, — Вы провели рядом со мной столько лет, и поверьте мне, вам будет легко сделать этот шаг.

— Но не совершим ли мы этим предательства перед моим супругом? — обеспокоено спрашиваю я.

Ты берешь меня за руки и, глядя мне в глаза, говоришь:

— Он бы понял, что я не имел права бросать вас с сыном одних на произвол судьбы. Но при этом он бы конечно понял и ту страсть, которая проснулась в моем сердце, после того как вы остались столь одиноки и беззащитны.

— Но разве я могу выйти замуж не любя?

Ты улыбаешься и отвечаешь:

— Просто вы еще ни разу не смотрели на меня другими глазами. Рано или поздно, но вы ответите мне взаимностью.

— Прервись ненадолго, — сказал он, снова садясь в кресло. — Я хочу задать тебе один вопрос.

— Какой?

— Я ведь обманывал тебя, когда говорил, что мое отношение к тебе переменилось только в последнее время?

— Конечно. Ты просто очень боялся, что я допущу хотя бы мысль о том, что все эти годы ты видел во мне объект желаний.

— А отсюда тебе видно, насколько сильно я тебя там любил?

— Да, я, как обычно, могу смотреть за других людей. И глядя через твои чувства, я ощущаю, что твоя страсть ко мне была испепеляющей. С тех самых пор, как я зашла в двери твоего дома, ты думал обо мне постоянно. Это было как наваждение, неизлечимая болезнь, которая год от года все больше заполняла твое сердце…

Я вижу нас уже мужем и женой. Каждый следующий день все больше приближает нас друг к другу. И однажды я говорю:

— Знаешь, раньше, если я просила маму рассказать мне, что такое любовь, она отвечала: «если рядом с тобой находится человек, которого ты любишь, то для тебя все время светит солнце, а когда он тебя покидает, ты погружаешься в ночь».

— Я думаю, что она была права, — отвечаешь ты.

— А что же тогда я испытываю к тебе? — говорю я задумчиво. — Я не знаю, как это назвать, потому что когда ты уходишь, для меня не только день оборачивается темной ночью, но и воздух исчезает и не дает мне дышать.

В ответ ты крепко сжимаешь меня в объятьях и говоришь:

— Значит, мы чувствуем с тобой одно и то же. И это нечто большее, чем просто любовь. Это наша судьба.

— В общем-то, на этом я вполне могу закончить рассказ об этой жизни, — сказала я вставая. — Потому что дальше я видела только отрывочные картины о том, как мы прожили там до глубокой старости, и как, умирая, ты все время держал меня за руку, боясь расстаться.

— И значит, там не было никаких магических заклятий? — спросил он, подходя ко мне. — И чернокнижником был там кто-то другой, и колбы с ретортами стояли совсем в ином доме?

— Да, хотя я и не понимаю, как этот человек мог так ошибиться. Возможно, он принял тебя за отца моего мужа, или просто перепутал эту жизнь с какой-то другой. Не знаю. А что ты можешь мне сказать по этому поводу?

— Я думаю, что только что ты стала свидетелем прекрасной иллюстрации того, что порой настоящая любовь способна привязать человека гораздо сильнее, чем магические заклятья. Что же касается значимости именно этого воплощения в нашей нынешней судьбе, то, честно говоря, я сильно сомневаюсь, что с 1320-го года у нас ни разу не было повода вернуть долги этой жизни, если таковые вообще имели место…

— То есть, ты хочешь сказать, что из той жизни до наших дней не дошло ничего, кроме этих воспоминаний?

— Думаю, да. Хотя увидеть ее все-таки следовало, потому что иногда одними такими воспоминаниями мы можем оборвать различные невидимые, и едва ощутимые нити, тянущиеся из далекого прошлого и не позволяющие нам спокойно жить.

— Ну, хорошо, — сказала я помолчав, — с 1320-м годом я разобралась, а как быть с тем, живой ты человек или нет? Объясни мне это.

Он обнял меня и, немного подумав, сказал:

— Понимаешь, существуют вопросы, на которые только ты сама должна найти ответ, потому что иначе…

— Что иначе?

— Иначе ответ будет бесполезен.

— Тогда подскажи мне только, в какую сторону мне следует идти, чтобы отыскать правильное решение этой задачи?

— В какую сторону? — улыбнулся он. — Да именно в ту, в которую ты идешь все это время.

— Здравствуй, — сказала я, проходя в гостиную. — Ты меня давно ждешь?

— Да, — улыбнулся он, — больше тысячи лет.

Мы рассмеялись и сели на диван.

— Хочешь куда-нибудь поехать?

— Думаю, нет, — сказала я, откидываясь на спинку, — почему-то сегодня мне хочется просто сидеть и пить чай. А что, у тебя были большие планы?

— Нет. Кажется, я испытываю те же желания, что и ты. Поэтому давай просто посидим и поболтаем.

Мы вышли на освещенный солнцем балкон, и подошли к перилам.

— Смотри, твои соседи снова играют в шахматы! — воскликнула я. — Тебе никогда не хотелось с ними познакомиться?