План был, конечно, замечателен, кроме некоторых пунктов, суть которых от Арины упорно ускользала. Во-первых, действительно ли проникнется неведомый ей сын нежностью к девушке, добровольно взявшей на себя заботы о его отце? А если не обратит внимания или, что еще хуже, возненавидит помощницу? Решит, например, что она усердствует из-за квартиры… Во-вторых, как все это скрыть от домашних, и прежде всего от вездесущей сестренки, с которой они никогда не расстаются? И в-третьих, сумеет ли вообще белоручка Арина, за которую дома все делали мать и бабушка, справиться с хозяйством соседа?

Беспокойные мысли одолевали Арину. План явно нуждался в некоторой корректировке, но в какой? Что еще можно придумать? И тут на помощь взволнованной Арине неожиданно пришел брат, не подозревая о том, как выручил младшую сестренку.

Александр давно мечтал отделиться от большой семьи и откладывал деньги на квартиру. А тут сосед Макар Макарыч, вдовец, недавно наконец выдавший замуж дочку, одинокий и сиротливый, предложил Саше жить у него те короткие недели, которые тот проводил в Москве, возвращаясь из экспедиций. Стала забегать к соседу и Арина под честным предлогом помочь любимому брату. И помогала.

Марина на эти походы в соседскую квартиру не обратила внимания потому, что в тот эпохальный, как говорили раньше, момент для семьи Бычковых на темном горизонте Марининого житья возник Роман. И возник роман. В общем, дальше все развивалось как обычно – Марина, к великой радости и ликованию сестры, выпала из их общего расписания и отправилась дальше в одиночное плавание, а младшая сестренка – разница в шесть минут – стала все чаще и чаще бегать к соседу. Сына она так и не увидела. Зато… Зато через четыре месяца пятидесятидвухлетний Макар Макарыч сделал Арине предложение.

Она давно понимала, что дело приближается именно к этому. Но предоставила событиям плавно двигаться своим чередом. И поступила правильно. Зачем вмешиваться в их естественный, размеренный и дружелюбный ход, если все равно ты ничего не в силах изменить? Для чего терзать себя и других? Пусть все идет так, как идет.

Макар Макарыч вдовел давно. Марики смутно помнили его жену, исчезнувшую в те годы их еще несмышленой жизни, когда она радует просто сама по себе, безотносительно обстоятельств и событий. Макар Макарыч, прямоспинный, довольно бодрый еще – назвать стариком язык не повернется, вырастил детей с помощью своей матери. Кадровый офицер, он служил в Министерстве обороны, каждый день рано поутру бегал в садике недалеко от дома и мог дать приличную фору молодым. Сама судьба предопределила его профессию и сделала за него выбор – Макар родился двадцать третьего февраля. И мать всегда ласково посмеивалась над этим, утверждая, что подгадала специально. Болел он редко, после смерти матери и сам хозяйствовал исправно, и если бы не тягостные мысли о выросших, но не принесших радости детях… Хотя кто сказал, что они ее обязательно должны приносить?

Ждать от детей ничего не надо. Макар Макарыч понял это давно, но значительно позже, чем требовалось. Нужно налаживать хорошие отношения с детьми, пробовать их понять и добиться взаимопонимания, но жить надо своей, исключительно самостоятельной жизнью. Дети рано или поздно уйдут, и что тогда? Стоит себя к этому готовить.

И вот они ушли. Или почти ушли. А Макар Макарыч оказался не у дел, один, какой-то разбитый, как сказочное корыто, на нехорошем перепутье. Сколько же их у человека в жизни – этих разбитых корыт и перепутий?! Опять он опоздал со своими пониманиями, желаниями и Любовями, вновь казался себе смешным и нелепым со своей вечной одинокостью при двоих детях. Он чувствовал себя никому не нужным, а это страшное, тяжкое ощущение.

Дочь звонила изредка, спрашивала, словно мимоходом, о здоровье – а оно у Макара было как раз замечательное, чего и вопросы задавать, когда все ясно? Или уж не о чем спросить родного отца? Может, и не о чем…

Сын, который пока что номинально делил с отцом квартиру, здесь не жил. А где он жил – Макар Макарыч не знал и даже знать не желал. Не интересовался. Понимал: все равно толкового, искреннего ответа ему не получить. А зачем тогда и вопросы задавать…

Ежевечернее курение на лестнице с соседом Евгением Павловичем – вот единственное, что осталось ему, Макару, на старости лет. Грязноватый, пованивающий мусоропровод, отстающая от стен клочьями, выцветшая старая краска, мутное огромное окно, от которого десять месяцев в году несло холодом… Это все, что ему осталось?!

Макар Макарыч криво усмехался. Что-то немного… Да еще работа, служба, где все выстроено по рангу. И в жизни ведь тоже точно так же – строго по рангу, по ранжиру. И никаких исключений. Дети… Чего-то он недопонял в них, не рассмотрел чего-то очень важного, а теперь уже поздно… Дети выросли и ушли. Даже убежали.

– Спасибо, Женя, – сказал он вечером соседу. – Хорошая у тебя девка. Ходит помогает. Старается. Хотя, если смотреть правде в глаза, я умею по дому куда больше ее. Но ты ей этого ни в коем случае не говори и меня не выдавай.

– Да нет, зачем, – довольно равнодушно отозвался Евгений Павлович. – Только странно мне все это, Макар. Чего она вся избегалась? Никогда вроде раньше брата так горячо не любила…

– Ну, бывает. – Макар Макарыч миролюбиво раскурил новую сигарету. – Изменения характера… В лучшую сторону.

Бычков мрачно покачал головой:

– В лучшую? Не уверен… Какие-то цели у нее появились, задачки нерешенные да пылкие, которым требуется срочно найти ответы. Вот тебе и сторона!

Дочки Марики…

– Вы меня простите, Марина Евгеньевна, – сказал Павел, неуклюже проковыляв по ступеням и тяжело ввалившись в дом. Что у него с ногами? – Мне на днях ваш Петр многое рассказал. Я и решил зайти. Не сердитесь… Вы одна, я один…

– Я не сержусь, что вы! Да и за что? – Марина поежилась под платком, плотнее в него укутываясь. – Чаю выпьете? У меня торт есть. Вафельный. Вкусный. Петька привез и забыл съесть. Сильно занят был. Все носился к каким-то девицам на другой конец поселка.

Павел улыбнулся, и Марина нехорошо удивилась. Она никогда еще не видела такой улыбки – улыбки-вопроса, улыбки-допроса, не просто официально-канцелярской, какие встречаются сплошь и рядом, а жестко спрашивающей: а кто ты, человек, стоящий напротив? что ты собой представляешь? что можешь? на что способен? Давай покажись…

Марина уткнулась в платок, совсем спряталась. Как холодно на террасе… И по утрам трава уже становится совершенно седой и обмерзает, жалобно похрустывая и ломаясь под ногами. Стекла террасы подслеповато уставились в черноту вечера, высматривая там что-то ведомое им одним.

– Так как насчет торта?

– Можно и торт, – уклончиво отозвался сосед. – Не страшно одной здесь? В общем и целом…

Марина пожала плечами.

– Садитесь. Сейчас чайник согрею. Это вам Петька в уши надул? Одна, кругом никого, страх да и только… Нет, не боюсь! Я боюсь лишь войны! Войны, которая отнимает у нас детей! Будь она проклята!

– Простите… – Павел уперся взглядом в стол.

Такой круглоголовый, прямо до смешного, парень… Голова в виде футбольного мяча. Или шара. И бритый почти наголо. Кем он приходится старосветским помещикам?

Чайник закипел быстро.

– Так кто же вы и с чем пожаловали? – Марина села на табуретку напротив.

Сосед опять допрашивающе улыбнулся.

– Значит, я – Павел. Ну, на данный момент. Настоящих имени, отчества и фамилии у меня нет, а может, никогда и не было. Те, что в паспорте, – вымышленные. Всю правду говорю, какая она есть.

Марина удивленно подняла брови. Петька часто тусуется неизвестно с кем. В смысле контактов он абсолютно неразборчив.

– Это как же? У вас поддельные документы?

Круглоголовый вновь что-то о чем-то спросил, мрачновато улыбнувшись. И хлебнул из чашки.

– Просто они довольно часто меняются, как у всех спецназовцев. Мне повезло, что до сих пор живой, я вам скажу. Это судьба. А вы знаете, почему я бритый? Без волос удобнее: не за что схватить. В детдоме это понял. Немного подрос – и разгильдяем стал, жутким дебоширом. Прямо бандитом рос. Все твердил, что родители погибли на Байконуре во время испытаний. Мне уже исполнилось четырнадцать, когда кто-то мне подбросил эту идею. Не помню кто. Лет в девять, наверное, меня перевезли из пригорода в город, в другой интернат, врачи настояли. Это в Сибири было. Там мне ноги вылечили, чтобы я потом без них остался… Шутка у меня такая дурацкая с некоторых пор, извините.