Первые несколько дней заточения промелькнули для Роберта очень быстро; грозившая ему опасность ускоряла бег времени и обостряла чувства, когда звук шагов на лестнице или скрип двери нес в себе потенциальную угрозу. Но уже к концу первой недели, в течение которой тюремщики не особенно досаждали ему с Кормаком, расстояние от восхода до заката стало удлиняться и растягиваться. Дни складывались в недели, стены запертой комнаты давили на плечи, время замедлилось и ползло, как улитка, и, если бы не лопающиеся почки на ветвях дубов, окружающих замок Баллимот, да ячмень, подрастающий на соседних полях, Роберт сказал бы, что оно совсем остановилось.

В эти мгновения вынужденного безделья, когда каждый день казался неделей, а неделя растягивалась на целую жизнь, чувство досады и безысходности, вызванное заточением и отсутствием каких-либо сведений о судьбе братьев, становилось все острее, пока, подобно приливной волне, не накрыло его с головой. Слабым утешением было и то, что их комната походила скорее на дворцовые палаты, чем на тюремную камеру. Богато меблированная, с двумя кроватями с пуховыми перинами, шелковыми коврами на полу и гобеленами на стенах, стульями и столом, за которым они с Кормаком ели, тазом для умывания и даже несколькими книгами, она ничуть не уступала тем покоям, к которым привык Роберт. Но при всей своей роскоши она оставалась тюрьмой, и, когда весна сменилась летом, а в голове у него роились безнадежные планы, которые он отбрасывал один за другим, окружающая обстановка лишний раз напоминала ему о том, где он должен находиться. И где его не было.

Роберт часто вспоминал Джона Баллиола. Человек, которого Эдуард возвел на трон вместо деда Роберта, сейчас томился в собственной роскошной клетке, в свою очередь пав жертвой амбиций короля, желавшего единолично править Британией. Амбиций, подогреваемых словами пророчества и волей верных молодых людей, которыми Эдуард окружил себя. И Роберту, запертому под замком и всеми забытому, прозябающему за сотню миль от своего королевства и союзников, начало казаться, что он не сможет победить подобную решимость, а собственные потуги представлялись ему почти что нелепыми и смехотворными. Слишком многие из людей короля верили, что своими действиями спасают Британию. И от этого их попытки покорить Шотландию выглядели в их собственных глазах уже не захватнической войной, а своего рода крестовым походом. Ну и как, скажите на милость, с этим бороться?

В такие минуты, когда сомнения охватывали его целиком, лишь два соображения доставляли ему некоторое успокоение. Первое заключалось в том, что братья обязательно доставят посох в Шотландию, где Джеймс Стюарт сможет начать торг с королем. А вторым оставалась надежда, что колдовство Эффрейг рано или поздно сработает. Но все это время над ним дамокловым мечом висела угроза Ольстера передать его с рук на руки королю Эдуарду.

В самом начале заключения граф несколько раз навещал Роберта, предлагая свободу в обмен на рассказ о том, куда его братья собирались отвезти посох, и стращая последствиями отказа. Но, по мере того как лето набирало силу, посещения эти становились все более редкими. Вскоре стало очевидно, что у Ольстера появились куда более неотложные дела. Роберт выяснил это, проводя долгие часы у окна и наблюдая за передвижениями людей графа, отмечая увеличение количества вооруженных отрядов и их частые отъезды из замка. Иногда эти отряды возвращались обратно в меньшем составе, привозя с собой раненых.

Стремясь оставаться в курсе происходящего, Роберт свел нечто вроде дружбы с одним из слуг, которые приносили им еду, словоохотливым толстяком по имени Стивен. Именно благодаря длинному языку Стивена до него дошли слухи о том, что на границах Коннахта неспокойно. Ирландские вожди кланов решили покончить со старой враждой и объединились в борьбе с английскими поселенцами. Вслед за слухами пришли известия о захвате одного из пограничных замков Ольстера и гибели его гарнизона. В Баллимоте была объявлена тревога, и все его обитатели жили в страхе перед внезапным нападением.

Как-то Стивен проболтался, что, несмотря на неспокойные времена, в замке намечается большой праздник в честь предстоящей свадьбы младшей дочери графа Ричарда и могущественного местного лорда. Вскоре после этого в Баллимоте начались спешные приготовления к торжествам, и домочадцы графа явно обрадовались возможности заняться чем-то приятным и веселым. Пока Роберт слушал болтовню Стивена о том, какие изысканные угощения готовятся и какие почтенные гости должны прибыть на празднество, в голове у него забрезжил кое-какой план.

– Вот еще один. – Кормак отвернулся от окна, из которого наблюдал за гостями, прибывающими во двор замка.

Свет факелов дробился в стеклах и свинцовых переплетах, отчего его рыжие волосы выглядели охваченными пламенем. Чуть раньше они услышали скрежет поднимаемой крепостной решетки и стук копыт конного отряда, первого из многих – в составе некоторых попадались и крытые повозки – прибывших на праздник.

– Я насчитал уже двадцать кортежей. Похоже, сегодня ночью замок графа будет набит битком.

Роберт молча кивнул в ответ. Сам он стоял подле двери, прислушиваясь к разговору стражников, точнее, тем обрывкам, что долетали до него сквозь толстые доски. За последний час голоса их стали чуть громче, а смех – чуть менее сдержанным. Пиршество давало возможность людям графа хоть немного сбросить напряжение, нараставшее все последние месяцы, да и эль, похоже, лился рекой. Откуда-то из глубин замка по многочисленным переходам и винтовым лестницам до Роберта долетали звуки музыки.

– Он опаздывает, – заметил Кормак, нахмурившись и глядя в перламутрово-голубое небо. Он оглянулся на Роберта, и на его совсем еще мальчишеском лице отразилось беспокойство. – Может, о нас просто забыли посреди всей этой суеты?

– Придет, никуда не денется, – заверил его Роберт, хотя у него самого на душе кошки скребли.

Из‑за двери донесся приглушенный взрыв смеха.

Медленно тянулись минуты, и музыку то и дело заглушали крики грумов, когда прибывали новые гости.

Наконец Роберт услыхал то, чего так долго ждал: звук шагов на лестнице. Подав знак Кормаку, он пересек комнату, неслышно ступая по мягким коврам. Оба уселись за стол, прислушиваясь к скрежету засовов. Дверь открылась, и на пороге появились двое мужчин. Один, постарше и тучнее второго, держал в руках большой поднос с едой, а другой, юноша с прыщавым лицом, нес оловянный кувшин и два кубка. Едва они перешагнули порог, как стражники с грохотом захлопнули за ними дверь.

– Добрый вечер, сэр Роберт, – поздоровался мужчина постарше, раскрасневшийся и оживленный. – Прошу извинить за опоздание. На кухне творится настоящий бедлам.

– Я все понимаю, Стивен.

– Но вы будете вознаграждены за свое долготерпение, сэр, – продолжал Стивен, опуская поднос на стол. – Мы принесли лосося и мясо дикого кабана. А Нед прихватил для вас кувшинчик гасконского вина, которого не погнушался бы сам король.

Стивен склонился над столом, и Роберт уловил исходящий от него запах эля.

– Прибыли уже все гости сэра Ричарда? – поинтересовался он и взял в руки один из серебряных ножей, оставленных подле тарелки с мясом дикого кабана. Рядом с ножами лежали льняные салфетки, чтобы можно было вытереть руки от жира.

Нед обошел стол кругом и остановился возле Кормака, наливая ему вино.

– О да, веселье в главной зале в самом разгаре, – захихикал Стивен. – Думаю, оно продолжится до утра. – Он склонил голову. – Приятного аппетита, сэр Роберт.