Далеко не один мужчина вздохнул с облегчением, когда Леон де Вильнев объявил о намерении уехать к себе домой в Шатонне. Даже восхитительная Франсина Бовуар не могла уговорить его остаться. Супруга одного из министров Людовика, она была красивее и обаятельнее самой королевы Марии-Терезии, но для Леона значила не больше, чем любая проститутка из борделя в Испании.

Леон усмехнулся. Никаких продажных женщин после того, как он женится на Элизе.

В его сердце пробудился давний гнев. Этой девушке с волосами цвета спелой пшеницы и фиалковыми глазами на невинном ангельском личике в семнадцать лет довелось покинуть Шатонне ради того, чтобы по воле своего бессердечного папаши Кайлюса быть выданной замуж за человека, который по возрасту годился ей в деды. Мольбы Леона оказались тщетными. Вильневы владели половиной земельных участков в Шатонне, однако земли были неплодородными, и семья год от года беднела. Леона сочли неподходящей партией для дочери того, кто являлся кузеном герцога.

Леон невольно стиснул зубы при мысли о том, как должна была страдать Элиза в браке с немолодым, брюзгливым мэром Лансера. Недавно она овдовела, и Леон проводил в дороге дни и ночи с тех пор, как узнал эту новость. Он стремился как можно скорее оказаться возле Элизы.

Дорога углублялась в лес и становилась настолько извилистой и неровной, что Леон был вынужден пустить коня более медленным и осторожным шагом. Он пригибался, чтобы уклониться от соприкосновения с низко нависшими, корявыми ветками деревьев, и ругался вслух, когда не удавалось этого избежать. Внезапно он натянул поводья, останавливая лошадь. До ушей донеслись звуки тяжкого, со стонами, дыхания какого-то живого существа, явно страдающего от боли. Но едва Леон снова тронулся с места, звуки утихли.

– Господи помилуй, – еле слышно прошептал он. – Это ведь ведьма…

Послышалось потрескивание веток и шелест листьев – и снова тишина. Лошадь Леона нетерпеливо фыркнула и притопнула копытом о землю. Леон успокоительно погладил шею животного и подождал дальнейшего развития событий. Никто не появился. В тишине донесло ветром приглушенные расстоянием крики охотников за ведьмой, слышен стал и отдаленный топот подкованных конских копыт. Еще пять минут, и в лесу будет полным-полно мужчин с факелами, а насмерть перепуганная женщина, которая затаилась всего в нескольких ярдах от него, окажется в их власти. Он легко спрыгнул с седла и тотчас услышал сдавленное рыдание.

– Не бегите, – предостерег он и перешел с тропы в густой подлесок, изо всех сил стараясь разглядеть хоть что-то в темноте.

Мариетта отпрянула от ствола дерева, за которым пряталась. Казалось, сердце у нее вот-вот разорвется, когда она ринулась прочь от обнаружившего ее человека. О бегстве не могло быть и речи. Ей остались минуты. Лошадь заржала, и Мариетта ухватилась за последнюю соломинку надежды. Она резко повернула и побежала назад к тропе, не обращая внимания на ветки, хлеставшие ее по лицу, и на корни деревьев под ногами, о любой из которых могла споткнуться и упасть. Лошадь! Ей бы только добраться до этой лошади!

– Да не бегите же! – со злостью выкрикнул Леон. – Я хочу вам помочь!

Мариетта смогла разглядеть темные очертания неподвижного животного, заметила и блеснувшую в темноте уздечку. Теплое дыхание лошади коснулось ее щеки. Она в отчаянии подняла руку, но в ту же секунду ее плечи были до боли стиснуты сильной мужской хваткой.

– Нет уж, тебе не удастся сбежать, старая ведьма, – прошипел Леон, прижимая ее к земле. Он ухватил ее за запястья и завел ей руки за спину.

Ведьма лежала на животе, уткнувшись лицом в опавшие листья, а Леон уперся коленом ей в спину. Ничего удивительного, что жители деревни сочли ее колдуньей! Обычные старухи не способны так быстро и так далеко бегать – конечно, она ведьма и заслуживает казни на костре.

Топот копыт приближался, огненными мухами казались на расстоянии горящие факелы. Леон ненадолго увлекся этим зрелищем и ослабил хватку. Мариетта перевернулась на спину и, высвободив руки, вцепилась Леону в лицо. Он навалился на нее всем своим весом и так стиснул ее запястья, что Мариетта вскрикнула от боли. Прижатая к земле и неспособная двигаться, она увидела перед собой шапку густых черных волос и темные глаза. Глаза эти уставились на нее с полным недоумением.

– Ад и все его дьяволы!… – прошептал Леон, ощутив под своей грудью упругую и крепкую грудь; между его ногами были зажаты длинные стройные ноги. – Это не старуха…

Поблизости внезапно послышались голоса и топот копыт. Леон вскочил на ноги и подхватил Мариетту на руки. Она не воспротивилась. Инстинкт подсказал ей, что ее молитва услышана.

Леон усадил Мариетту на коня, сам сел в седло впереди нее, велел ей обхватить его обеими руками за пояс и пустил коня полным галопом по извилистой тропе.

Мариетта прильнула к Леону. Биение крови у нее в ушах сливалось с топотом коней гнавшихся за ними всадников, и потому ей чудилось, что всадники эти совсем близко, всего в нескольких дюймах позади. Дорога свернула влево, сузилась и пошла под уклон, но конь не изменил аллюр. Леон оглянулся. Вспышки факелов исчезли, и теперь он только слышал неумолчный конский топот.

Он прислушался как можно внимательней, напрягая каждый нерв. Две лошади, может, и три, но никак не больше. Он пришпорил собственного коня. По всему выходило, что преследователи сосредоточили свои усилия на той части леса, до которой беглянка могла бы добраться пешком, и, во всяком случае, у них не было оснований считать, что он станет помогать убегающей ведьме.

Припомнив свой разговор с хозяином постоялого двора, Леон почувствовал себя менее уверенным в этом. Он выразил свое мнение об охотниках за ведьмами из Эвре достаточно ясно, и если у хозяина постоялого двора хватит ума сообщить то, что он узнал, инквизитору с пронзительными глазами, то в погоню бросилось гораздо больше всадников и у них двоих почти нет шансов выбраться из леса живыми. За спиной у Леона раздался вскрик ужаса, а потом слова:

– Они нас догоняют! Вы не позволите им схватить меня? Не позволите меня сжечь?

– Такого удовольствия они не получат, – угрюмо произнес Леон.

Он обернулся и увидел двух всадников, плащи которых взметнулись от ветра, когда они миновали последний поворот дороги и пустили лошадей в галоп. Гривы их развевались, блестящие от пота шеи вытянуты вперед.

– Милостивый Боже! – зашептала Мариетта, еще крепче сжимая талию Леона. – Быстрее! Быст-ре-е!

Леон выругался. У него не было возможности уйти от погони. Его лошадь прошла за этот день уже много миль и отдыхала совсем недолго, а у преследователей кони были свежие. Дорога внезапно пошла вниз, впереди заблестели струи бегущей воды. Леон пригнулся в седле и поддержал голову животного. Лошадь умерила неистовый галоп, задержалась на самом краю стремительного потока и одним сильным прыжком перескочила на противоположный берег. Леон выиграл несколько минут, пока лошади преследователей, соскользая и с шумным фырканьем шарахаясь из стороны в сторону, добирались до потока. Обозленные всадники не без усиленных понуканий и ударов по крупам животных все же принудили их преодолеть преграду. Погоня возобновилась.

Леон чувствовал, что его лошадь замедляет ход. Топот копыт становился все громче – всадники настигали беглецов, – и наконец совсем близко прозвучал грубый окрик:

– Вот она! Хватай ее! Скорей!

Леон мрачно усмехнулся. То не был голос человека, привычного к сражениям. Мокрая от пота лошадь была уже совсем рядом, а рука в перчатке вцепилась в Мариетту, пытаясь сбросить ее на землю.

Она закричала, из последних сил стараясь не разжать руки, которыми цепко держалась за Леона. Обе лошади остановились бок о бок, и преследователь, не сумев стащить с седла Мариетту, ухватил под уздцы коня Леона.

Леон нанес противнику удар с такой силой, что едва не выбил руку ее обладателя из плечевого сустава. Раздался крик боли, и тогда второй всадник попытался напасть на Леона с другой стороны. Краем глаза Леон заметил, что крепко сложенный мужчина, перегнувшись с седла, пытается расцепить руки Мариетты. Почувствовав, что ее хватка слабеет, он был вынужден осадить коня, и тот остановился на скользкой почве.