– Неправда. – Еле дыша, она слабо мотнула головой. – Он один раз попытался меня поцеловать, вот и все.

– И в знак протеста ты смеялась, флиртовала с ним, а также играла в шахматы?

– Ну и что, если так? – В глазах Мариетты вспыхнули искры. – И даже если я приняла от него поцелуй, что в этом страшного? Рафаэль де Мальбре не собирается вот-вот вступить в брак!

Ее слова произвели куда более сильное действие, чем какое бы то ни было сопротивление. Леон оттолкнул ее от себя так грубо, что она прокатилась по земле несколько ярдов.

Изрыгнув проклятие, он вскочил на ноги и бросился к Сарацину, даже не оглянувшись на Мариетту и не стряхнув налипшую землю со своей одежды.

– Леон! – окликнула его Мариетта страдальческим голосом. – Леон!

Однако вороной жеребец уже несся во весь опор вниз по холму, разбрасывая во все стороны мелкие камешки.

Солнце уже садилось, когда Мариетта наконец вернулась к замку, белые каменные стены которого позолотили последние лучи заходящего за горизонт дневного светила. Сердце у нее замерло, когда она увидела эбонитово-черных лошадей, запряженных в элегантную карету. Это свидетельствовало о присутствии в замке Элизы. Мариетта вошла в дом через кухонную дверь, чтобы незаметно и как можно скорее, попасть к себе в спальню, умыться и переодеться. Сесиль уставилась на нее с любопытством, обратив внимание на порванный лиф ее платья. Ведь граф тоже вернулся в Шатонне в таком виде, словно весь день дрался с кем-то, извалявшись при этом в грязи.

Сесиль снабдила Мариетту тазиком душистой розовой воды, заметив с интересом, что запястья Мариетты украшены синяками. Сесиль поспешила извиниться и побежала разыскивать Лили. Они явно были где-то вместе, граф и Мариетта, Арман сам видел, как они ехали верхом по дороге, ведущей к холмам.

Пухлые щечки Сесили раскраснелись от возбуждения. То, что люди, занимающие неизмеримо более высокое положение по сравнению с ней, ведут себя так же, как она, было для нее постоянным источником удивления. Особенно когда она думала о графе, который теперь, одетый в костюм из черного бархата с петлями для пуговиц, обметанными золотой нитью, любезничал с вдовой Сент-Бев. Сесиль была уверена, что эта дама ни разу в жизни не испытала удовольствия от того, что чересчур пылкий любовник порвал на ней лиф платья и сжимал ее запястья до синяков.

Элиза сейчас чувствовала себя более счастливой, чем некоторое время назад. Ей удалось убедить Леона отложить ненадолго свадьбу, ведь священник был потрясен не меньше ее самой, когда узнал, что она собирается вторично выйти замуж всего лишь через несколько недель после смерти мужа.

К ее удивлению и облегчению, Леон не стал с ней спорить и согласился, что еще несколько недель не составят особой разницы. Нетерпение, которое он испытывал в первое время после своего возвращения домой, исчезло в сумятице эмоций, которые он не в состоянии был понять и оценить.

Мариетта сочла невозможным слишком долго отсутствовать в гостиной, и, чтобы не показаться невежливой, спустилась вниз и присоединилась к обществу. Едва она вошла, Леон демонстративно повернулся к ней спиной и вступил в оживленный разговор с герцогом.

Мариетта облизнула сухие губы и принудила себя улыбнуться Жанетте. Мать Леона, которую даже в большей мере, чем Лили и Сесиль, занимало поведение сына и гостьи, тем не менее ответила Мариетте улыбкой и похлопала рукой по сиденью стула возле себя. Рафаэль, устроившийся с Селестой у окна, не мог присоединиться к Мариетте, как ему хотелось бы. Но всего еще несколько минут, и его формальный долг по отношению к кузине Леона будет выполнен, и он сможет подойти и выпить бокал вина поблизости от Мариетты, золотистые волосы которой были убраны в некое подобие прически, а ее врожденная грация делала ее нарядной даже в самом простом платье.

– О, пожалуйста, сделайте это для меня, – говорила тем временем Элиза, тронув своей маленькой ручкой руку Мариетты. – Для меня это очень много значило бы, ведь у меня никогда больше не будет возможности получить такое платье, даже когда мы будем при дворе, потому что герцог сказал, что платье из венецианских кружев стоит больше тысячи ливров.

– Но это невозможно, Элиза. Мало времени.

– Тогда хотя бы только лиф. Пожалуйста, Мариетта! Скажите, что вы согласны.

Мариетта беспомощно смотрела в умоляющие голубые глаза. Как она может себе позволить заниматься подвенечным платьем для Элизы после той сцены, которая совсем недавно произошла между ней самой и Леоном? А как отказать? Это может показаться в высшей степени грубым.

– Я видела воротник, который вы сделали для Жанетты, он просто восхитителен. Прошу вас, Мариетта! Вы сделаете меня счастливой.

Мариетта лихорадочно обдумывала, под каким приемлемым предлогом можно было бы отказаться, но ничего не придумала.

– Ну хорошо, – сказала она, – однако сомневаюсь, что успею закончить платье целиком, Элиза.

– О, вполне достаточно только лифа! Я надену его с юбкой из тяжелого шелка. – Элиза от радости захлопала в ладоши. – О, Леон! Мариетта обещает сшить мне свадебное платье!

Леон повернулся к своей невесте, на виске у него чуть подрагивала крохотная жилка.

– Если это тебя обрадует, любовь моя…

– Конечно, обрадует! Это будет самое красивое платье во всем Лангедоке. Как вы добры, Мариетта! Я хочу уговорить вас, чтобы вы остались в Шатонне и не уезжали в Венецию.

Леон определенно старался не смотреть на Мариетту, и герцог, как и все остальные, начал этому удивляться. Репутация Леона как поклонника женщин была общеизвестной, однако герцог, который знал его с детских лет, был полностью уверен, что, вступив в брак, Леон будет верным супругом. Он был совершенно прав, когда утверждал, что Леон отнюдь не волокита. Нравы при дворе вполне устраивали Леона, пока он был холост, но как только брачный контракт будет подписан, Леон станет таким же старомодным, каким был его отец, даря свою любовь одной, и только одной, женщине. И все же герцог не мог отделаться от мысли, что когда Леон смотрит на Мариетту, в его темных глазах вспыхивает огонь желания.

Заинтригованный, он сам взглянул на золотоволосое создание в небесно-голубом платье и получил в ответ улыбку, которая растопила бы лед в самом холодном сердце.

– А что вы скажете насчет музыки? – задал вопрос Рафаэль, отделавшись наконец-то от Селесты. – Кажется, я ни разу не слышал, как звучит вот этот спинет.

– Прелестно звучит. Смею вас уверить, – со смехом произнесла Жанетта. – Для меня ничего нет приятнее, чем слушать игру на нем.

Селесте очень хотелось сказать, что она могла бы поиграть на спинете, однако она сообразила, что вместо того, чтобы любоваться сиянием глаз Рафаэля, она выставит себя заурядной провинциалкой. Ее игра недостаточно хороша для мужчины, который привык слушать музыку в исполнении придворных дам.

Короткие панталоны Рафаэля сидели на нем в обтяжку, перехваченные на коленях ленточками, так же как и рукава шелкового камзола на плечах. В башмаках из темно-красной кожи на высоких каблуках он казался Селесте великолепным, но взгляд его больше не был устремлен на нее – он смотрел на Мариетту, и в его глазах застыл хоть и не высказанный, но очевидный вопрос.

Мариетта медленно встала. А почему бы и нет? Леону де Вильневу полезно узнать, что девушек в семье Рикарди учили исполнению музыки. Что он глубоко заблуждался, принимая ее за простую крестьянку. Она ощутила спазмы в желудке, когда подошла к спинету, ведь прошло десять долгих лет с тех пор, как она играла на инструменте в последний раз. И было это еще при жизни отца, когда они жили спокойно и удобно.

Мариетта села за спинет Жанетты, и все взгляды обратились на нее. Она была загадкой для всех присутствующих. Если она и вправду умеет музицировать, значит, хорошие манеры, которыми она так щеголяет, вовсе не притворство. И семья Рикарди столь же высокородна, как и семья Вильнев.

Жанетта вдруг ощутила некоторое опасение и сжала руки на коленях, повторяя про себя молитву. Только Селеста и Элиза находились в счастливом неведении о всеобщем напряжении. Мариетта подняла руки над клавишами инструмента. Герцог испытующе прищурился, Рафаэль от души желал ей доказать всем, что она достойна выйти замуж за одного из членов семьи де Мальбре, а лицо Леона осталось непроницаемым.