И все же… «Не думай, что я демонстрирую тебе хорошие манеры, чтобы тебе было легче освоиться», — сказал Джулио.

— Но ты именно это и делаешь.

— Нет. Это моя жизнь, а не твоя.

— Наша.

— Не ссорьтесь, — вмешалась Хуанита. — У вас хорошо получается. — Она отрезала сыр для третьего бутерброда. — Насколько вы голодны?

— Уже наедаюсь, — сказал Джулио, но доел остаток своего сэндвича. — Почему я так проголодался?

— Горение отнимает много энергии, — ответил Табаско. — Иногда получаешь ее обратно от того, что горит. Вот, например, стол отдал нам немного энергии. Но зеленое пламя, выходившее из меня, требует пополнения сил.

Джулио положил нож и вилку на пустую тарелку.

— Хочешь еще? — спросила Хуанита.

— Нет. Спасибо.

— Кто из вас это сказал?

— Я, Табаско.

— Я бы хотела, чтобы ваши голоса хоть немного отличались, так, чтобы я могла различать, кто говорит. — Она положила третий сэндвич на тарелку, села за стол и начала есть.

— Я могу это сделать, — сказал Табаско чуть более глубоким голосом, но Джулио его сразу перебил: — Нет, у нас будут проблемы, если это случится на людях. Лучше и не начинать.

Хуанита удивленно рассмеялась.

В дверь постучали.

Мгновение Хуанита и Джулио смотрели друг на друга. Потом Хуанита усмехнулась:

— Ручаюсь, это Джорджия пришла требовать ответа.

— Я открою, — сказал Джулио и встал из-за стола.

Он открыл входную дверь и столкнулся с серебристо-серыми глазами своего похитителя.

— Мам, — крикнул он, стараясь захлопнуть дверь. Он никак не мог отпустить ручку. Взглянув на нее, он увидел, как она быстро плавится у него в руках.

Мужчина прошел мимо него в квартиру.

— Ты поедешь со мной.

— Нет.

— Кто вы такой и что вам надо от моего сына? — спросила Хуанита с порога кухни. В руках она держала нож.

— Мам, звони Эдмунду, — сказал Джулио. — Это тот самый похититель.

Хуанита быстро повернулась и метнулась назад в кухню.

— Подожди, Мамачита. Не звони никому, — сказал Табаско. Джулио почувствовал, как его рот растягивается в улыбке.

Она взглянула на него и скрылась на кухне.

У Джулио покалывало кожу. Он чувствовал повеление, как песню глубоких голосов, оно взывало к его мышцам, а не к разуму. У него в голове родилось пламя, и оно выжгло эту песнь, прежде чем мышцы успели повиноваться.

«Это дверная ручка», — подумал он. Табаско направил мысль на нее, она снова расплавилась, стекла с его руки и приняла свою прежнюю форму. Теперь он мог отпустить ее.

— Я бы на вашем месте не стал здесь оставаться, — сказал Джулио. Его руки горели, и он знал, что Табаско что-то задумал.

Мужчина начал петь. Джулио не мог не восхититься тем, как звучал его голос, то повышаясь, то понижаясь: красивый, поставленный голос. Однако, пока он совсем не заслушался, Табаско что-то сделал с его ушами, и он оглох.

«Что это?» — встревоженно спросил Джулио.

«Он произносит заклинание порабощения, — пояснил Табаско. — Если мы их услышим, мы будем вынуждены повиноваться. Я вспомнил, что ты сделал с Дейдрой. Смотри, как отлично работает». — Он улыбнулся и поднял руки. Вокруг них клубилось белое пламя.

Как странно жить в мире без звуков, где нет даже тихой музыки дыхания. Ужасно. Пропало все, что Джулио любил.

Мужчина продолжал двигать губами. Его глаза расширились, когда Табаско потянулся к нему.

— Пожалуйста, — сказал Джулио, не слыша своего собственного голоса, — пожалуйста, уходите, пока я не дотронулся до вас.

Ему приходилось рассчитывать, что его голос все-таки звучит, ведь он чувствовал его в своем горле. Ему приходилось бороться с желанием схватить мужчину горящими руками. Дикая, необузданная часть его действительно хотела увидеть, как он загорится и умрет. Табаско толкал его, а Джулио сопротивлялся.

«Не заставляй меня. Ты же сам знаешь, каково это», — мысленно упрекнул его Джулио.

«Он же уйдет. Он только принесет еще больше бед. Если мы сейчас с ним разберемся, мы будем в безопасности». — Руки Джулио совсем исчезли в вихре белого пламени, но Табаско перестал толкать их к незнакомцу.

— Уходите, — снова сказал Джулио. — Убирайтесь отсюда.

Серые глаза неотрывно смотрели в его глаза. Мужчина кивнул, потом повернулся, вышел из квартиры и закрыл за собой дверь.

Джулио дышал так, будто только что пробежал стометровку. Он смотрел на свои руки. Пламя из белого стало желтым, потом оранжевым, потом красным и совсем потухло. Руки снова казались обычными. Он облокотился о дверь, все еще тяжело дыша, и утер пот со лба.

Подняв голову, он увидел, что в дверях кухни рядом с Хуанитой стоит Эдмунд. Его рот шевелился.

«Мои уши! Табаско…»

Что-то щелкнуло в голове, и слух вернулся. Он почувствовал облегчение. Ему казалось, он бы не выдержал постоянной глухоты.

— Все в порядке? Джулио, с тобой все в порядке? — спросил Эдмунд, идя к нему.

— Я… Я умираю от голода.

— Я приготовлю еще сэндвичей, — сказала Хуанита и вернулась на кухню.

— Что ты сделал? Что этот человек сделал с тобой? — спросил Эдмунд. Глядя через плечо в сторону кухни, он добавил: — Твоя мама знает обо всем этом?

— Да. Так гораздо лучше. Я рад, что успел с ней все обсудить прежде, чем появился этот человек. О, господи! — Все внутренности Джулио жаждали огня. Он оттолкнулся от двери и направился в кухню. Эдмунд обнял его за плечи.

— Ух ты! Как вы все украсили! — воскликнул он, увидев стол с выжженными отпечатками рук. Он помог Джулио сесть, и сам уселся рядом.

Хуанита поставила тарелку с бутербродами перед Джулио. Он схватил один и затолкал его в рот. Он почувствовал, что тот сгорел у него внутри, не дойдя до желудка. Он съел еще два, и только потом немного успокоился.

«И правда плохие манеры», — подумал он.

«Я понимаю, — отозвался Табаско, — но нам сейчас это нужно».

— Извини, мам, — сказал Джулио.

— Да ничего. — На сковородке поджаривался еще один сэндвич с сыром, а Хуанита стояла перед холодильником, изучая содержимое пластиковых контейнеров. — Тебе не все равно сейчас, что есть? Со вчерашнего ужина осталось немного риса.

— Отлично.

Она поставила перед ним полную миску риса и дала ложку. Он ел и чувствовал, как силы возвращаются к нему. К тому времени, как он доел рис, сэндвич уже дожарился, а голод немного утих. Сэндвич показался ему не менее восхитительным, чем предыдущие: такое же сложное сочетание воздушного волокнистого хлеба и шелковистого расплавленного сыра.

— Эдмунд, а тебе чего-нибудь дать? Ты тоже становишься таким же голодным после использования своей силы? — спросила Хуанита.

Эдмунд растерянно посмотрел на Джулио.

— Я ей никогда ничего о тебе не рассказывал, — сказал Джулио.

— Я сегодня позвонила тебе по телефону, и ты появился через несколько секунд. Можно только догадываться, как, — пояснила Хуанита.

— Я думаю, моя сила действует по-другому, не так, как у Джулио. Я только что поужинал, так что спасибо, ничего не нужно.

Джулио все-таки придвинул ему тарелку с печеньем.

— Хорошо. Спасибо, — сказал Эдмунд и выбрал розовое.

— Сынок, ты хочешь еще сэндвич? — спросила Хуанита. Она налила в стаканы молоко и поставила их перед Джулио и Эдмундом.

Джулио прислушался к своему желудку.

— Да, наверное, спасибо, мам.

— У нас еще салат остался. Табаско, ты всегда так ешь? Если да, то Джулио придется подыскать еще одну работу, — сказала Хуанита, укладывая на сковородку очередной сэндвич.

— Я еще не знаю, Мамачита. Здесь все так ново.

— Ладно, посмотрим. А пока у нас закончился сыр, — она поставила на середину стола миску с салатом. Положив немного себе в тарелку, она произнесла:

— А теперь расскажите мне, что же произошло.

— Тот человек знает слова, подчиняющие Табаско, — сказал Джулио.