– Мать, как она может жить? – встрял Андрей, успевший уже махнуть очередную рюмку. – Волшебной и рассеянной жизнью богатой дамы, далекой от пошлых мелочей. Только так должна жить такая женщина, или я отрицаю разумное устройство этой жизни!

– Я живу довольно обычно, – пожала плечами Лена. – Работа, дом…

– Но вы же всегда были такой светской, любили развлечения? – удивилась Виктория Алексеевна.

– Это было давно.

И тут в дверях возник Артем. Все дружно примолкли. Лена, сидевшая спиной к дверям, обернулась.

– Привет.

Артем какое-то время молча и мрачно разглядывал ее. Потом перевел взгляд на Викторию Алексеевну.

– Мать, какая женщина, а! – сказал он так, будто никого, кроме них, в комнате не было. – С ума сойти, какая женщина!

– Господи, вы оба ненормальные! Сначала Андрей – какая женщина! Теперь ты… У нее муж, между прочим!

– Муж, как известно, объелся груш! – ухмыльнулся Андрей.

– Енот, а он что, действительно любит груши? – хохотнул Артем.

– Господи, что вы несете! – вздохнула Виктория Алексеевна.

Лена мило, отстраненно улыбалась, слушая их привычную, такую милую перебранку.

– Леночка, а почему он вас так странно назвал? – решила сменить тему Виктория Алексеевна. – Как он сказал?

– Енот. Меня еще в школе так звали. Отец подарил дубленку с воротником из енота, вот и пошло. Но теперь меня уже давно никто так не зовет. Все забылось.

– Слушай, а тебе идет, – тут же встрял Андрей. – Енот… В этом есть что-то интимное, ласковое, влекущее…

– Ты опять за свое! – вздохнула Виктория Алексеевна.

– Вы еще побудете тут? – спросила Лена.

Виктория Алексеевна пригорюнилась.

– Не знаем. Мы теперь ничего не знаем.

– И потому собираемся пить! – провозгласил Андрей, которому никак не хотелось опять горевать по поводу отъезда. – Выпивать, как выпивали тут всегда!

– Я с вами. Можно?

– Ура! – провозгласил Андрей. – Правда, у нас горючего в обрез…

Лена встала.

– Давайте я принесу, у нас там есть запас. Только я не знаю, что принести…

– Может, проводить? – вскинулся Андрей. – Оказать посильную помощь словом и делом? Муж, надеюсь, в командировке? Мать, я пошел!

– Отстань от девушки! Вот прицепился! – с укоризной сказала Виктория Алексеевна и показала глазами на Артема, все это время тихо сидевшего в углу.

– Впрочем, у меня тут есть дела, – понятливо согласился Андрей. – А вот мой младший брат, который у нас от всяких забот освобожден, вполне может оказать посильное содействие – как консультант и тягловая сила.

Артем пожал плечами, как бы без всякой охоты соглашаясь.

Уже в дверях они столкнулись с Гланькой.

– Здравствуй, Гланя, – улыбнулась ей Лена. – Я теперь тебя только по телевизору вижу.

Гланька лишь улыбнулась в ответ, причем не слишком ласково. Когда Артем и Лена ушли, с явной насмешкой сказала:

– В детстве она мне казалась невыразимо красивой. Этакая шикарная и всегда такая модная! Воплощение девчоночьих грез. Ужасно хотелось быть на нее похожей… А потом поняла, что все это – шик-блеск-красота! Тра-та-та, тра-та-та! И все, и ничего больше. Тра-та-та! Прелестная домохозяйка!

– Ты, мать, строга! – несколько опешил от ее напора Андрей. Он давно уже как-то конфузился в присутствии старшей дочери, никак не мог выбрать верный тон.

– Зато справедлива, – не думала смягчаться Гланька. – За стол еще не пора? Я бы выпила чего! И даже закусила.

– Сейчас Артем с Леной вернутся, и будем садиться! Они как раз за выпивкой пошли, у нас почти ничего не осталось.

– Ну, тогда нам придется умереть с голоду и от жажды! Дожидайся их! Сейчас предадутся воспоминаниям о том, как они любили друг друга, станут удивляться, зачем расстались, и… А ну как в койку залезут?

– Гланя! – поморщилась Виктория Алексеевна и отправилась от греха подальше на кухню.

Гланька, не обратив на это никакого внимания, подошла к столу и, по-хозяйски оглядев его, взяла пирожок и принялась жевать.

– Бабулины пирожки! Поэма экстаза! Секрет изготовления никому не известен и хранится в глубочайшей тайне. Любимый вкус моего детства!

А потом резко спросила Андрея:

– Ты помнишь дело Ампилогова?

Андрей непонимающе посмотрел на нее.

– Ну, того самого… Академика и депутата в одном лице, которого якобы жена убила ночью?

– Почему якобы?

– А ты что же, уверен, что она могла вот так взять и пристрелить ночью мужа, с которым прожила больше двадцати лет? Ты, из районных либералов самый главный либерал? Ты должен быть убежденным, что тут не обошлось без секретных служб и происков КГБ. Ты должен считать, что во всем виновата чекистская власть!

– Что ты несешь! – поморщился Андрей. – Что касается жены Ампилогова… Ты ее не знаешь, а судишь.

– Расскажи, – невозмутимо предложила Гланька.

– Зачем тебе?

– Интересно.

– Нашла забаву!

Андрей помолчал, потом нехотя стал рассказывать:

– Собственно, я тоже знал ее мало. Они пару раз были тут в гостях. Я помню только, что осталось такое странное ощущение: от нее можно ждать чего угодно. Есть такие люди, чувствуешь, что, если на них накатит, они с собой не совладают. А когда накатит? Из-за чего? Никто сказать не может.

– До такой степени непредсказуемая, что не испугается взять пистолет и хладнокровно выстрелить в голову спящему мужу? – уточнила Гланька.

– Откуда нам знать, что там у нее в голове происходит? Что она чувствует?

И тут в дверях неожиданно опять возникла Нюра. Она молча посмотрела на всех, привычным усталым движением опустила платок с головы на плечи, поздоровалась.

– Нюра, ты? – как-то чрезмерно оживленно вскричал Андрей, судя по всему уже изрядно утомленный бессмысленной перепалкой с дочерью. – Здорово!

Гланька, не переставая жевать, только помахала в знак приветствия рукой.

– Как жизнь-то, Нюр? Я тебя столько не видел!

– Жизнь? – рассеянно переспросила Нюра, которая вернулась явно с какой-то целью. – Как у всех. Хлеб жуем, пока зубы целы. Уже богу спасибо.

– Нюра, а ты Ампилоговых хорошо знала? – сразу вцепилась в нее Гланька. – Ты веришь, что его жена застрелила?

– А тут верь не верь, правды все равно не узнаешь. У нас тут разное говорили…

– Да ладно вам, нашли о чем говорить! – вмешался Андрей. – Нюра, ты лучше расскажи, как дочь?.. Девушка Вера, моя первая настоящая любовь! Среди лесов и полей, под трели соловья!..

– Папаша! – укоризненно произнесла Гланька, скорчив насмешливую гримасу. – При родной дочери!

– А, подумаешь! – легкомысленно махнул рукой Андрей. – Что такого? Это было в столь далекие уже времена… Когда тебя еще и на свете не было… Нюра, а помнишь, как ты нас с ней гоняла?

– Память пока не отшибло.

– Все пальцем грозила: «Учти, Андрей, я не погляжу, что ты сын Николая Николаевича! Дочку позорить никому не дам! Не для того рожала и растила! Кого хошь за нее разорву!»

– А что было-то? – поинтересовалась Гланька. – Прямо настоящая любовь?

– Увы, – притворно огорчился Андрей. – Ничего такого и не было. Ну, целовались у родника среди комаров… Лягушки еще орали, как оглашенные… Когда это было!

– И правильно я делала, что грозилась, – упрямо сказала Нюра, устраиваясь на стуле, одиноко стоящем у телефона. – Потому что ничего серьезного у вас с ней быть не могло. Кто был ты, а кто она? А ты совсем ополоумел тогда, знать ничего не хотел…

Гланька, с насмешливым любопытством слушавшая разговор, вдруг спросила:

– А дочь и сейчас тут живет?

Нюра ответила не сразу. Потом спокойно сказала:

– Живет, паскуда. А лучше бы и не жила…

На какое-то время наступило молчание. Нюра сидела молча, думая о чем-то своем. Андрей и Гланька переглянулись.

– Нюр, ты такое про дочь? Про Веру? – недоверчиво переспросил Андрей.

– Про дочь, а то про кого же? – все тем же невыразительным голосом уточнила Нюра. – Про нее, паскуду…