Лекарь поднялся на неверных ногах, взглянул в небо.

– Мне все одно, – голос его был слаб, слова бессвязны. – Мне все равно умирать, и я больше не желаю гадать, заберет меня болезнь или бессмертие. Хватит!

– А я уже слишком стар, – проговорил медленно рыжеволосый, избегая взгляда товарищей. – Хватит, пожил уж. Не хочется доживать век на Заокраинах.

– Что скажут про нас тогда? – шрамолицый поднял с земли меч в ножнах и взвесил его на руках. – Это трусость.

– Мне все равно, – повторил лекарь. – Все равно сейчас, и уж тем более станет потом.

– Итак, решено? – рыжий встал, сжимая ладонь на рукояти меча.

– Решено.

– Решено.

Два голоса эхом оттолкнулись друг от друга. Никто из них не произнес прямо то, что созревало во всех троих в течение многих ночей. И сейчас, на закате войны, решение пришло само собой.

Через некоторое время лагерь погрузился в тишину.

– Ненавижу их! Трусы! Презренные трусы!

Звонкий голос мальчишки дрожал от негодования и тщательно скрываемого страха, у ноздрей завивались едва заметные зеленоватые струйки яда.

– Клятвопреступники!..

– Что ж, Арэнк, – брат сжал его плечи. – Пусть это послужит тебе уроком на будущее, – и кивнул двум воинам. – В облачное море их. Они не заслужили погребения.

Арэнк вскинул возмущенные глаза на Гирмэна:

– Я никогда… никогда б так не поступил! Брат, клянусь тебе, я буду жить и служить моему народу всегда, чего бы это мне ни стоило!

Гирмэн с одобрением взглянул на младшего брата. Этот змееныш далеко пойдет. Совсем юный, но уже держит меч не хуже иного посвящаемого, еще неуправляемая ядовитая сила так и пышет от него, глаза полны льда, который только и ждет своего выхода. Превосходно, врожденным наитием разбирается в лекарстве, тянется и к самой потаенной, запретной магии, готов все время, что не рубится на мечах, посвятить своим заплесневелым книгам и неведомым травам.

А главное – его яростная вера и безоглядная преданность, дай Демиурги вполовину столько каждому воину.

– Не мне клянись. Дай слово себе и помни его всегда. Когда войдешь в Лабиринт в день Посвящения, когда станешь драться в рядах воинов, когда будешь поучать молодых, за какой конец меч держать. Помни – слово нага прочнее любой клятвы.

Арэнк зажмурился, сдерживая яростный стон.

– Они тоже давали слово…

Восходящее солнце освещало одинокий лагерь. Три трупа, посеребренные утренней изморосью, лежали ничком, из спины каждого торчало окровавленное лезвие. Позорное самоубийство, своевольный уход из жизни – недостойнейший поступок, худшее, что только может сотворить воин, сродни предательству.

Арэнк бессильно наблюдал, как их уносят к облачному морю, как приказал Вождь. Не будет им захоронения на кладбище павших, не откроются врата иных миров.

– Что могло сподвигнуть их на такое? – скрипит зубами мальчишка. – Что, что оказалось выше сил воина? Ведь нужно жить…

Жить! О, Демиурги Великие, жить! Жить, нестись против ветра, вспарывать воздух мечом, рубить врагов напропалую, вбирать жизнь полной грудью, вцепившись в шерсть верного сенгида. Жить вечно…

Посвящение уже не за горами, скоро, скоро откроются заветные двери Лабиринта, войдет юнец – выйдет воин, сразившийся с неведомым и победивший все страхи.

Ты боишься, змееныш?

Нет!

Я ничего не боюсь.

Ничего…

– Ничего…

– Арэнкин?

Время подбиралось к утру. Кукарекали петухи в ближнем жунском селении, в комнате посветлело.

– Уходи, Шахига. Видеть тебя больше не могу. И какого дьявола притащился…

Молодой наг покачал головой, глядя на друга. Тот явно перебрал змеиной настойки, впрочем, как часто бывало.

– А теперь ты слушай меня и молчи. Делай, что тебе заблагорассудится, но, если ты думаешь, что я тут только из добрых побуждений, то ошибаешься. Меня послал Вождь. Он-то знает, что я тебя из-под земли достану.

Арэнкин поднял глаза.

– Что ему нужно?

– Ты, братец. Собственной персоной.

– Зачем?

– Не отчитался, знаешь ли. Приказывает тебе явиться, хоть бы мне тебя пришлось с Заокраин вытаскивать. Что ответишь?

Арэнкин поднялся, неверной походкой прошелся по комнате, тронул рукоять своего меча, взглянул на Шахигу, перевел взгляд в окно и вдруг улыбнулся, одними губами, спокойно и невесело.

– Что отвечу? «Моя жизнь мне не принадлежит…»

Вот уже два месяца прошло после того, как он погиб. Два месяца нескончаемых кошмаров.

Елена молча, сосредоточенно утрамбовывала рюкзак. Странно, что в двухдневный поход нужно практически столько же вещей, сколько в двухнедельный. Теплая одежда, одежда на случай дождя, аптечка. Разве что, продуктов меньше. Правда, Елена уже и забыла, когда в последний раз нормально ела за последние два месяца…

Она его любила, да любила! Только сейчас, когда исправить было уже ничего нельзя, она себе наконец-то призналась. Она – в разводе, с двухлетним ребёнком, он – женат, прекрасная женщина, счастливая пара…

Они были знакомы больше десяти лет, и все это время не прекращалась странная, болезненная для обоих, нелогичная связь. Они не могли быть вместе, но друг без друга продержались максимум полтора года, после того, как Елена вышла замуж.

– Я найду тебя, найду, даже если придется вытащить из ада, ясно тебе?! Предатель!..

А ведь два месяца назад все могло бы закончиться…

В ту проклятую ночь Елена долго не могла уснуть. Сердце колотилось, тревожные мысли сменяли одна другую. Сон упрямо не шел, нехорошее, странное предчувствие подтачивало изнутри. Вконец измучившись к середине ночи, девушка встала, прошла на кухню, мимоходом заглянула в детскую. Сын спокойно посапывал во сне. Она зажгла свет, налила стакан воды. За окном стояла темнота.

На столе в беспорядке лежали записи и переводы. Чтобы отвлечься, она села, просмотрела их. Внушительная стопка листов со статьями на немецком языке, несколько заметок на японском. Отдельно лежали работы ее студентов – сочинения на немецком. Елена давно привыкла брать работу на дом, иначе не справлялась. Сочинения нужно проверить к концу недели, а еще не сделано и половины. Но сейчас требовалось чтение для души. Елена взяла в руки монографию, посвященную языку индейского народа оджибве, и углубилась в изучение. Только под утро сон исхитрился ее сморить.

Утром чувство тревоги появилось вновь. Полдня она беспокойно вертела в руках телефон, не в силах сосредоточиться. Рассеянно внимала ответам студентов на семинарах, а на лекцию махнула рукой и поставила довольным второкурсникам фильм.

В десять вечера телефон зазвонил.

– Лена!

– Ира? Я слушаю.

– Лена, Леночка, родная…

Она выбежала из дома к мокрой от прошедшего ливня дороге. Через три минуты остановилось такси. Елена назвала адрес, и таксист распахнул дверь.

На крыльце больницы курили врачи в белых халатах и мужчина в военной форме. Елена бросилась к нему, схватила за воротник.

– Почему мне сразу не позвонили? Почему?! Как он?!

– Леночка, – Вадим обнял ее за плечи. – Идем.

– Как Ира?

– Ужасно. Она в истерике.

– Как это случилось?!

– Средь бела дня. Не укладывается в голове… Этих гадов было четверо, сейчас все в отделении. Трое сильно ранены. Он молодец.

– Неужели не мог отбиться?! Боже, что я несу…

– Он и отбивался…

В больничном холле сидели две девушки. Елена едва взглянула на них.

– Где врач? Я должна увидеть его.

– Мы позвонили сразу, как смогли, – быстро говорил Вадим. – Прости, что промедлили. Как в голову ударило. Лена… он в бреду, постоянно зовет тебя по имени. Врачи делают все возможное, но…

– Меня?…

– Да. Ты нужна ему, как никто. Его лечащий врач сам попросил, чтобы ты приехала как можно скорее. Говорит, твое присутствие может помочь.