— Ты не против побыть в лечебнице еще пару дней? — спросил я. — Тут надо утрясти кое-какие дела.

— Конечно, — ответила она. — На пару дней? Хорошо...

— Скоро увидимся, детка.

— Конечно, — повторила она. — Увидимся.

Потом я позвонил Люку-Джону. Его энергичный голос раскатисто звенел в трубке и вонзался в мозг. Я сказал, что не успеваю написать воскресную статью, так как накануне ночью попал в автомобильную аварию, и дюймов на шесть отодвинул трубку от уха, слушая его крики.

— Авария была вчера днем!

— Да нет, это другая.

— Господи, да что же это у тебя хобби такое?!

— Постараюсь написать сегодня вечером, а завтра, перед поездкой в Хитбери-парк, доставлю в редакцию. Идет?

— Ладно, что делать... — проворчал он. — А ты не пострадал в этой последней аварии?

По тону, каким это было сказано, я понял, что утвердительный ответ крайне нежелателен.

— Отделался синяками, — ответил я и услышал в ответ какое-то нечленораздельное хмыканье.

— Постарайся написать получше, — сказал он. — Сорви с них покровы!

Я поспешил положить трубку, пока он не сорвал покровы с моего несчастного котелка. Тот по-прежнему гудел от нещадной боли. Место, на котором Росс демонстрировал свое мастерство, тоже горело и ныло от боли. Лежать в постели было неудобно. Мрачное утро не кончалось.

Пришли какие-то люди и спросили, кто я такой. И кто те двое, что были со мной в машине и утонули. Знаю ли я их адрес?

— Нет, не знаю.

— А как произошел несчастный случай?

— Шофер потерял сознание, — ответил я.

Пришел сержант полиции с блокнотом и записал то немногое, что я мог сообщить ему.

— Я не слишком хорошо знал Вьерстерода. Так, просто случайный знакомый... Предложил довезти меня до больницы, где в настоящее время находится моя жена. Шофер потерял сознание, и машина съехала с дороги. Все случилось невероятно быстро... Я помню все довольно смутно, потому что перед тем выпил лишку. Когда машина стала тонуть, Вьерстерод протянул мне какой-то предмет, чтобы я пробил стекло и выбрался. Как ужасно, что и он, и шофер погибли! Парень, который вытащил их, заслужил медаль.

Сержант сказал, что меня еще вызовут для расследования, и удалился.

В полдень появился врач, осмотрел меня, сочувственно покачал головой при виде моих болячек, заметив при этом, что просто поразительно, сколько синяков можно заработать, перекувырнувшись в автомобиле пару раз. Я мрачно согласился с ним и попросил отпустить меня домой.

— Почему бы нет? — сказал он. — Идите, раз так не терпится.

Как во сне я натянул плохо отглаженные рубашку и брюки и с небритым лицом, нечесаными волосами и развязанным галстуком спустился вниз, в вестибюль. Там я попросил привратника вызвать такси и быстро доехал на нем до Уэлбек-стрит. Кто-то подобрал «падающую башню» и водрузил ее на место, целую и невредимую, без единой царапины. Чего нельзя было сказать о «Роллсе». И обо мне.

Тонио внимательно посмотрел на меня, придвинул кресло и подал снадобье в стеклянном стаканчике.

— Из чего делается эта штука? — проглотив лекарство, осведомился я.

— Смесь опиума и шерри-бренди.

— Нет, правда?

Он кивнул:

— Опиум и шерри-бренди. Весьма действенное средство. Интересно, как часто вы намереваетесь забегать ко мне с целью его отведать?

— Сегодня в последний раз.

Ему не терпелось узнать, что произошло вчера вечером, и я подробно рассказал все, опустив лишь одну деталь: то, что я сам вывел шофера из строя. Однако он был далеко не дурак. Понимающе улыбнулся, принес из спальни мой пиджак и заявил, что твердо намерен доставить меня и фургон до дома, поскольку Элизабет я нужен в здравии, а не в виде лепешки, распластанной на фонарном столбе, чего просто чудом удалось избежать нынче ночью. Я не стал спорить — не было сил. Он поставил фургон в гараж и пошел на улицу ловить такси, а я медленно поднялся в квартиру.

В комнате стояла удушающая жара. Вчера я забыл выключить обогреватели, миссис Вудворд, видимо, тоже не догадалась это сделать. На столе лежала записка: «Что случилось? Молоко поставила в холодильник. Ужасно волнуюсь. Миссис В.».

Я взглянул на кровать: ничего, кроме простыней. Вспомнил, что отнес все одеяла и подушки в фургон. Спускаться за ними не хотелось. Снял розовые одеяла с постели Элизабет. Одно расстелил на диване, лег на него, не раздеваясь, другое натянул сверху, осторожно опустил голову на мягкую прохладную подушку. Какое блаженство!

Голова еще кружится... И вообще радоваться особенно нечему. В ушах звенит. Несмотря на целительную и укрепляющую смесь, тело, кажется, распадается на куски. Но какое счастье, что не надо двигаться... Лишь медленно-медленно подплывать к краю пропасти и погружаться в черный, глубокий, божественный сон...

Резко зазвонил телефон, оборвав дремоту. Миссис Вудворд. От волнения ее ланкаширский акцент стал еще заметнее, и как трогательно обрадовалась она, узнав, что с Элизабет не произошло никакого непоправимого несчастья!

— Я и сам приболел. А жена пару дней побудет в лечебнице. Позвоните завтра — тогда я буду точно знать, когда ее привезут.

Положив трубку, я поплелся к кровати. На полпути остановился, зевнул и задумался. Стоит ли сообщать Виктору Ронси, что теперь он может забрать домой Мэдж с детишками? Стоит ли разрешить Уилли Ондрою ослабить бдительность и снять лишнюю охрану?..

Пока оставим все как есть. До скачек всего одни сутки. Может, и обойдется. С другой стороны, хоть Вьерстерод и выбыл из игры, оставался еще Чарли Бостон...

Тиддли Пом вряд ли выиграет Золотой кубок. После всех этих передряг шансов у него немного, да и приступ колик сильно изнурил его. Тогда выходит, что Чарли Бостон все равно получит свою прибыль, как планировали мошенники.

Я вернулся к телефону и после недолгих переговоров со справочной заказал Бирмингем.

— Мистер Бостон?

— Угу.

— Говорит Джеймс Тайрон.

На другом конце линии воцарилось гробовое молчание, прерываемое лишь хриплым дыханием.

— Сколько лично вы поставили на Тиддли Пома? — спросил я.

Какое-то невнятное хрюканье или ворчание вместо ответа.

— Лошадь будет бежать, — заметил я.

— Это все, что вы хотели сказать? — вымолвил он наконец.

Какой грубый и злобный голос! Грубый и злобный человек!

— На Росса и Вьерстерода можете больше не рассчитывать, — спокойно продолжал я. — Вы их никогда не увидите и не услышите. Оба они, бедняги, теперь покойники!

Я положил трубку, не дожидаясь ответа. У меня даже хватило сил стащить с себя пиджак. Я вернулся к дивану и обнаружил, что столь милая моему сердцу бездонная пропасть сна еще поджидает меня. Неловко заставлять ее ждать слишком долго.

Проснулся я не скоро, во рту пересохло, язык казался шершавым и неповоротливым. Действие лекарства кончилось. Отяжелевшие плечи болели и ныли. Какая тоска! Какая тоска и занудство эта боль! В комнате темно. Я взглянул на светящийся циферблат: четыре — хочешь верь, хочешь нет. Я проспал без малого двенадцать часов.

Зевнул. Голова почти не болела. И вдруг я с ужасом вспомнил, что так и не написал статью для «Блейз». Включил свет и отпил глоток из бутылочки Тонио. Достал блокнот и карандаш. Сварил кофе. Высоко подоткнул подушки, забрался в кровать и принялся «срывать покровы» к вящему удовольствию Люка-Джона.

— Юристы попадают в обморок, — сказал он.

— Я уже говорил, что человек, стоявший во главе рэкета, скончался на этой неделе, а закон о диффамации распространяется только на живых. Покойник не может возбудить дело. Кроме того, мертвец и сам не подлежит судебной ответственности, по крайней мере на этом свете, среди живых. Поэтому ни за один из их проступков они не могут оказаться subjudis. [91] Так или нет?

— Незачем цитировать мне юридические уловки «Блейз», приятель. Я жил ими, когда ты еще из пеленок не вышел. — Двумя пальцами он приподнял напечатанные мною листки, как будто они обжигали ему руку. — «Скованные страхом владельцы могут выползать из укрытий», -прочитал он вслух. — «С господством страха покончено, скандал с нестартующими фаворитами разоблачен полностью!».