Левенхаупт не был еще знаком с деловой и сухой манерой работы своего короля, а Карл, со своей стороны, был несколько удивлен нервозностью Левенхаупта, его патетическими излияниями о своей чистой совести и постоянной склонностью во всем и везде видеть против себя интриги, зависть и недоброжелательство. Если король и считался с чьим-либо мнением, то это было мнение Реншёльда, а фельдмаршал испытывал к Левенхаупту необъяснимую (или вполне понятную, мотивированную завистью к таланту) неприязнь, что, несомненно, сказалось и на восприятии генерала Карлом XII. Вероятно, довольно длительное и на первый взгляд мало понятное с точки зрения деловой необходимости пребывание Левенхаупта в штаб-квартире в Радошковичах объясняется желанием короля повнимательнее присмотреться к генералу и убедиться, что он в состоянии выполнить возлагаемые на него обязанности.

Конечно же Левенхаупт был военачальником от Бога, и все его недостатки компенсировались успехами на поле боя. Физически выносливый, честный, бескорыстный, чрезвычайно исполнительный и точный до педантизма в своих действиях, он мог добиваться успеха там, где другим это было не под силу. Он и сам считал себя сделанным из другого теста, нежели окружающие его военные, и болезненно переносил всякую критику и интригу. А. Л. Левенхаупт — «профессор в мундире» — не сможет потом примириться с унизительным положением русского пленника и в 1719 году буквально зачахнет от тоски и меланхолии.

Как бы то ни было, взаимопонимание между Карлом и его генералом, кажется, было достигнуто. Карл проинструктировал Левенхаупта, чтобы он снарядил и подготовил свой корпус, создал бы некоторый резерв провианта и боеприпасов для всей армии и, когда после весенних паводков просохнут дороги и зазеленеет трава, выступил бы на соединение с главными силами. Место и время встречи должны были быть согласовано отдельно[123].

В Радошковичи прибыл бывший шведский резидент в Москве Томас Книпперкруна (Книпперкрон), арестованный с началом войны и отпущенный Петром I под честное слово с благородной миссией по обмену военнопленными. Позиция короля на этот счет была незамысловатой: никакого обмена с «обманщиком-царем». Он считал, что русские не сдержали свое слово относительно капитулировавшего рижского гарнизона, и совершенно забыл, что сам коварно обманул русских офицеров и генералов под Нарвой, а его фельдмаршал под Фрауштадтом учинил жестокую расправу над русскими пленными. Царь отплатил шведам той же монетой и всех сдавшихся солдат и офицеров отправил вглубь России. Ни о каком благородстве в отношениях между воюющими сторонами речи давно уже не было.

Появился странствующий монах, посланный И. С. Мазепой. Гетман пытался прозондировать возможность получения шведской поддержки в борьбе за независимость Украины. На Украину, как известно, претендовала и Польша. Карл XII пока не хотел связывать себя в этом вопросе никакими обещаниями, и переговоры с посланцем закончились ничем.

Впереди был Головчин, но, прежде чем попасть туда, подведем еще раз, основываясь на шведских источниках, баланс сил, которые противостояли друг другу на русском театре военных действий. Шведские войска растянулись, как мы уже упоминали ранее, от Гродно до Минска, в то время как Петр I, ожидавший шведов на многих возможных направлениях, в том числе и на «юлленкруковском» — псковском, расположил свою армию широким поясом от верхней Двины до Полоцка, Витебска и Могилева. По мере того как становился известным маршрут шведской армии, основные силы русских стягивались все больше к югу. Русская армия состояла из 61 батальона пехоты и 22 драгунских полков (напомним, что драгуны, как и у шведов, в армии Петра в спешенном положении могли выполнять тактические задачи, предусмотренные для пехоты), всего около 50 тысяч человек. У Карла XII было 12 полков (26 батальонов) пехота и 16 полков кавалерии и драгун, не считая драбантов и валахов. В сумме получалось около 35 тысяч человек.

Кроме перечисленных, у противостоящих сторон военные силы размещались и на других территориях России и за ее пределами. У русских в Ингерманландии стояла 24-тысячная армия А. И. Апраксина, в восточной Лифляндии — 16-тысячная армия А. Ф. Бауэра (Боура)[124]. Шведы располагали на «Карельском носе» 14-тысячной армией под командованием генерала Любекера и в Курляндии — 11-тысячной армией Левенхаупта, в Польше — 8-тысячным корпусом Крассова, не считая гарнизонных частей в балтийских провинциях. Любекер, после того как вторжение шведской армии оттянуло из Лифляндии часть русских полков, стал проявлять все большую активность в Ингерманландии. Крассов, покончив с противниками короля Станислава, должен был со своим корпусом, усиленным коронной польской армией, как и Левенхаупт со своей армией, соединиться с Карлом в России. Таким образом, у шведов набиралось около 70 тысяч человек, а им противостояла русская армия численностью около 90 тысяч человек[125].

Численное превосходство армии Петра не являлось таким уж подавляющим, но у царя было большое преимущество перед Карлом: он мог в любое время восполнять потери набором новых рекрутов, в то время как у Карла такой возможности не было, и чем дальше шведы втягивались в глубину России, тем невыгоднее для них складывалась обстановка. Идя на Россию, Карл XII, видимо, на всякий случай решил подстраховаться и поручил графу Пиперу вступить в переговоры с османами и крымскими татарами, рассчитывая вовлечь их в военные действия против царя.

Б. Лильегрен сообщает, что в Радошковичах поведение Карла вызывало недоумение и тревогу у окружавших его лиц. Вероятно, его терзали сомнения, а в душе происходил сложный и мучительный процесс поиска оптимального варианта дальнейших действий армии. К. Г. Пиперу, обратившему внимание на его задумчивость и молчаливость, удалось разговорить короля, и тот открылся графу, сообщив, что хочет вызвать царя Петра... на поединок. Зачем проливать кровь подданных, если все можно решить в честном бою их правителей? Поединок можно было бы устроить на нейтральной территории, с надежными секундантами, драться можно было бы либо на пистолетах, либо на шпагах, Граф Пипер поспешил отговорить короля от этого предприятия, напомнив ему о том, что времена рыцарства давно прошли, а царь вряд ли примет от него вызов, В данном случае Карл совету Пипера внял.

В середине июня, когда подросла на лугах травка и просохли русские дороги, способные выдержать тяжесть нагруженных повозок и артиллерийских орудий, Карл XII выступил из Радошковичей, а за ним пришла в движение вся шведская армия. Шведы продвигались к Березине, которая 104,5 года спустя сыграет роковую роль для армии другого завоевателя — Наполеона Бонапарта. За рекой стояли русские полки. Польское и литовское население, в отличие от саксонцев, нисколько не сожалело об уходе шведов. Обобранное ими до нитки, оно скорее радовалось.

Пока шведы стояли в Сморгони и Радошковичах, Карл XII лишился своего, может быть, самого умного и способного генерала — Арвида Акселя Мардефелъта. Еще перед битвой при Калише генерал намекнул королю на то, чтобы тот отпустил его на пенсию, потому что «...стал слишком стар и болезнен и скоро сыграю в ящик». Генерал страдал подагрой, а поражение под Калишем, русский плен, пусть и короткий, окончательно сломали генерала. 28 мая он скончался в Литве и был похоронен на лютеранском кладбище в Вильне. Мардефелъта мог заменить только Левенхаупт, но он еще был в Лифляндии[126]. Уехал умирать в Швецию и генерал О. Веллингк, Г. Ю. Майдель в Финляндии уволился на пенсию, а М. Стенбок приступил к своим обязанностям губернатора Сконе. Способных генералов вокруг Карла вдруг сразу поубавилось.