Элли же была порою иррациональна, зачастую непоследовательна и всегда откровенна, но за ее словами всегда чувствовались живой и глубокий ум, стремление к равенству и сочувствие к обездоленным и обиженным. Также она умело владела языком, синтаксисом, чего ее более молодой сопернице очень не хватало. Все это Рон Хаусгоу и собирался сейчас сказать, он не допустит вторжения владельца газеты на его территорию.

— Э-э… — мужественно произнес он и потянулся к кувшину с водой.

— Как вам понравилась ее идея об обязательности следования моде? — восторгался Маклин, стуча ладонью по столу. — Запрещать передвижение всем, кто носит спортивные костюмы и ветровки. Буксировать на штрафные стоянки мужчин в блестящих костюмах и нейлоновых рубашках. Конфисковывать ботинки на толстой подошве. Здорово!

— Ну, если вы считаете… — снова попытался заявить о себе Рон, но не преуспел, налил в стакан воды и сделал несколько глотков.

— Толстяки должны платить за проезд на общественном транспорте в два раза больше, чем остальные пассажиры. Как это верно! Ведь она говорит именно то, что все мы и сами знаем!

— Вы часто пользуетесь общественным транспортом? — поинтересовалась Лори Мартин из отдела обозрений. В конце года она выходила на пенсию, и поэтому терять ей было нечего («Кроме тридцати килограммов лишнего веса», — злобно отметил про себя Маклин).

— Часто, — ответил он ей вслух. — Как иначе я мог бы добираться до Нью-Йорка?

— Я не имела в виду самолеты… Скорее автобус номер девять.

— Я бы хотел все как следует уяснить. — Рон Хаусгоу взял в руку карандаш и стал медленно, вдумчиво, меланхолично рисовать в блокноте завитушки. — Вы хотите, чтобы я уволил Элли Шарп?

— Что вы, разумеется, нет. — Маклин взмахом руки отмел такое предположение. — С какого года она работает с нами? Думаю, она отдала газете немало лет преданной службы.

— Если уволить Элли Шарп, то газете это будет стоить целое состояние, — насмешливо перевела слова директора редакционного совета Лори Мартин и затем уставилась на Рона Хаусгоу своим самым тяжелым взглядом, побуждая того встать на защиту старой гвардии.

Однако Рон, будучи главой этой старой гвардии, отлично осознавал уязвимость собственного положения, и поэтому он лишь съежился на стуле. Его тело сложилось, как телескоп.

— Существует много разных подходов, — важно разъяснил всем Маклин. — Мы хотим, чтобы вы работали творчески. Оригинальность — да. Перестановка кадров — да. Давайте подыщем новую роль для Элли Шарп. А пока они могут работать по очереди, а? — Он поднес к носу согнутый указательный палец и быстро почесал им под носом. — Пусть Элли пишет колонку в один номер, а Дон — в следующий. Я проинструктирую Пэтти Хендерсон, чтобы она приглядывала за Дон. Ведь девочка еще совсем новичок, ей понадобятся совет и помощь опытного журналиста.

Наклоном головы Рон выразил свое неохотное согласие, но про себя подумал: «Ты не знаешь нашу Элли, парень. Если она уйдет, то уйдет с шумом. Ты будь с ней поаккуратней. Потому что в отличие от тебя она — настоящий мужик».

Тревор Покок лежал на больничной койке и смотрел в белую пустоту потолка. Если бы не та несчастная больная липа, он бы не смог выбраться из квартиры.

Ему сказали, что дым смертельно опасен. Сказали, что ему повезло, что он выжил. На это он хрипло ответил, что здесь потребуется глубокий философский анализ. Хотя откуда им было знать, ведь они не принимали в расчет Элли Шарп.

«Элли, — думал он, утыкаясь израненным лицом в подушку, — не обрадуется. Скорее, она будет в ярости».

— Если ты так уж хочешь знать, — сказала Кейт, — то это Джон.

Ей хотелось выговориться — это был один из симптомов гриппа. За сам же грипп, как утверждала Элли, Кейт могла винить только саму себя, поскольку она сама «допустила, чтобы он свалил ее». Лицо Кейт опухло, из глаз и носа текло, в ушах звенело. При глотании горло саднило. Конечности казались будто налитыми свинцом. Каждые несколько минут откуда-то из глубины тела на ее накатывала волна жара, принося с собой панический страх, что вот сейчас она закипит и перельется через край. И, если верить Элли, все это было надуманным. Все это было вызвано желанием Кейт пострадать.

— Вот это да! — только и сказала Элли, а потом, преувеличенно живо похлопав себя по груди, изобразила, как забилось ее сердце в шоке от услышанного. — Не знаю, так ли я хочу это знать. Разумеется, я двумя руками за внебрачные связи — ведь нам, женщинам в расцвете сил, невозможно найти приличного свободного мужчину, — но здесь совсем другое дело. Честно говоря, я потрясена. Не понимаю, что вдруг на вас нашло. Как тебе вообще такое?.. Невозможно даже представить себе двух более несхожих людей, чем вы. И раз уж мы заговорили об этом, как это твое похождение согласовывается с твоими высокими моральными принципами? Есть мужья, Кейт Гарви, и есть мужья. Есть мужья неизвестных тебе женщин или шапочных знакомых, и тут уж кто успел, тот и молодец. И есть мужья подруг, и таких мужей мы не трогаем.

— Руфь Керран — твоя подруга, — напомнила ей Кейт и тяжело уселась на газон. — По крайней мере, бывшая.

— Мы с Руфь никогда не были так близки, как вы с Джеральдин. А еще Джеральдин — твоя родственница, хотя, конечно, об этом легко забыть. Ну и кашу ты заварила! Я не знаю. Стоит мне уехать из страны на пару недель, как тут же наступает полный хаос.

— А что касается моральных принципов, то мое «похождение», как ты говоришь, с ними совсем не согласуется. Я чувствую себя страшно виноватой. Мне никогда и в голову не могло прийти, что я окажусь в подобной ситуации.

— Ого-го! Мне нравится это «окажусь». Полное отсутствие твоей воли и желания. Как будто ты не несешь никакой ответственности за произошедшее.

— Как ни глупо это звучит, но именно так мне кажется, честно.

— Удивительно, как ты можешь смотреть Джеральдин в глаза. Ты по-прежнему будешь заниматься ее садом? Одной рукой обнимать ее мужа, а другой — обрезать ее петунии?

— Петунии не обрезают.

— Значит, ты будешь продолжать обрывать засохшие цветки с ее далий, пить чай за ее столом и получать деньги?

— Может быть, и нет. Джеральдин всегда намекала, что мои услуги для нее слишком дороги.

— И ты влюблена? По-настоящему? Невероятно. По-видимому, мне придется изменить свое мнение о нашем старом Джоне. Мне-то всегда казалось, что он тряпка, а не настоящий мужчина.

— Тебе неправильно казалось, — ответила Кейт, страшно застеснявшись. Ее снова затопило жаром, на этот раз — от смущения. — Хотя, разумеется, — добавила она скромно, — меня нельзя назвать экспертом в этих делах, Джона мне не с кем сравнивать, кроме как с Дэвидом.

— Ну, это было так давно, — сказала Элли, и прозвучало это неожиданно и необъяснимо зло, как будто она только сейчас до конца осознала, в чем призналась ей Кейт. — Вряд ли ты помнишь, как это было.

— Это был мой первый сексуальный опыт. Мой единственный сексуальный опыт до последнего времени. И результатом явилось рождение моего ребенка. Такое я забыть не могла.

— Тогда рассказывай. Кто из них лучше? Джону, наверное, далеко до Дэвида. Дэвид ведь — чемпион мира, по крайней мере так говорят.

— О таком не рассказывают, Элли. Такие вещи не обсуждаются. Порою ты бываешь ужасно нахальна.

— Ну и ладно, ханжа. Нет, скажи, а что вы собираетесь делать дальше?

— Понятия не имею. — Несчастная Кейт пожала плечами. Она отыскала в рукаве намокшую салфетку и, бесконечно жалея себя, высморкалась. — Все эти годы, пока Алекс был ребенком, я отставляла свои нужды в сторону. Я не обращала на них внимания. А теперь они вырвались на волю. Понимаешь, мы ведь могли бы сделать друг друга счастливыми. Гораздо счастливее, чем сейчас. — Они с Джоном выдумали себе идеальную жизнь — благословенное, спокойное, дружественное, чистое, свободное существование, возможное только в мире фантазий.