Создает эффект присутствия могущественного покровителя, нечто вроде Большого Брата — он за другими тайно подсматривает, а Илоне тайно помогает. Она поясняет любопытствующим, всегда ведь есть люди, задающие неудобные вопросы, получающие удовольствие от самого произнесения слов с повышением интонации к концу фразы, когда в очередном вопросе очередной каверзный подтекст, она отвечает незамедлительно, слегка тягучим голосом, кокетливо протягивая гласные, приподнимая левое плечико при этом (она даже не чеканит: какое твое мудачье дело, закрой фонтан и заглохни, придурок, — нет, нет и нет, Илона мила и вежлива): «Моя карточка время от времени пополняется сама собой, не могу найти этому никакого объяснения».

А это мама Тина, ее имя неизвестно в Питере никому. Да и вообще, образ матери Илона растоптала, разрисовала так ожесточенно и утрированно — сил нет, но и подозрений о родительских взносах тоже нет. Дочь, брошенная на произвол судьбы в нежном юношеском возрасте, пробивалась сама. Нежный подснежник решителен — Илона тоже не промах, таранила пласты равнодушия, недоброжелательства, снисходительности. Насчет снисходительности — усердствовала особо. Стреляла бы надутых индюков-идиотов за преследовавшее ее по пятам снисходительное, да что там, презрительное, иначе не скажешь — «ну что вы такого можете, смазливенькая милашка, не более». Холопы подозревают холопство в других. А тут секрет такой и везение, подростком неприкаянным выстраданное: деньги матери, гарантированно валящиеся с неба вместе с курьером. С нарочитой размеренностью метронома.

Илона не суетится, она спокойно и царственно дает отставку одному за другим, вслух и письменно кручинясь, что уж замуж невтерпеж.

Подумал бы кто, факты бы сопоставил: ну зачем ей замуж? Свободна и невидима, несмотря на кажущуюся публичность персоны. Она сама задумалась как-то — зачем ей замуж-то? Ответ простой, банальный, читатели б ей не простили такой примитив, Илона ведь цитатами ни к селу ни к городу сыплет, нецензурщину небрежно, мизинчик отогнув, употребляет, как травку легкую покуривает — силуэт и образ объемней выглядят, простор для фантазий. Немудреный у Илоны ответ: любить и быть любимой, такой брак ее устраивает, другого не надо.

Она завтра же позвонит, договорится о встрече, пусть Митя сыграет для нее начало знаменитой «Сонаты» Эмиля Барденна, там пастораль сменяется фанфарами. Призывные фанфары — к бою. К любви и победе.

Концерт Эмиля Барденна для фортепиано с оркестром, пять этюдов, прелюды и соната — три тура, три тура, три тура, расписание конкурса уже вывешено. Без Митиной фамилии, конечно, только даты прослушиваний, но Митя почему-то не сомневался, что дойдет до финала. Он даже не сомневался, что выиграет. Трудно сказать, что придавало ему уверенности, но сомнения не посещали. В квартирке дома на Сенной площади соседей гаммы по утрам не тревожили, Митя просыпался поздно. Зато ночами играл до того момента, пока терпели.

Первое осторожное постукивание по батареям отопления звучало гонгом: упражнения пора завершать. Обычно он не выходил за границы дозволенного времени, но лавина конкурсного безумия смяла рамки в щепу, распорядок дня отменила всеобщая взвинченность, даже Исидора с ее знаменитой выдержкой срывается по пустякам и пытается назначать репетиции чуть не каждый день, будто забывая, что формально он уже не ее ученик и консерваторские занятия тоже надо посещать хоть иногда. Он отчасти преувеличивает занятость, на деле же почти вовсе не видится с Вадимом Сергеичем, его философствующим профессором, исповедующим свободу во всем. Встречи редки и происходят только по Митиной просьбе, Исидора же сама звонит ему по утрам и, тщательно подбирая каждое слово, настраивает его, как настраивают рояль перед концертом, камертоном выверяя звуковые колебания. Легкий щелчок, бесстрастная вилка отвечает нежной вибрацией (Митя давно привык считать нежные нотки в голосе результатом правильной настройки голосовых связок), колки слегка подтягивают, и гармонические соотношения воцаряются вновь. Важна чистота и протяженность ноты, гулкая длительность струны, растревоженной клавишей.

Когда раздается соседский стук по батарее отопления — звук тоже реверберирует в соответствии с силой удара. Но это воспоминание не к месту, голос Исидоры по утрам необходим, за пятнадцать лет он привык повиноваться ее воле, он послушен, даже имитируя непослушание. Привычная для них игра: Митя отстаивает свободу выбора, Исидора уступает, он занимает место за роялем, потому что ему так хочется. С детских лет повелось.

С Митиных детских лет, естественно. Они любили друг друга, необходимость видеться давно превратилась в обоюдную потребность, общая страсть к гармонии и чистому звуку объединяла их. Звучание рояля чувственно, тут и возраст неважен; между педагогом и учеником, особенно если это мужчина и женщина, связи устанавливаются крепкие и малопонятные стороннему наблюдателю, едва завидев друг друга, они настраиваются на мучительное наслаждение. Трактовка — как высвобождение нотами зашифрованного послания из нагромождения технических сложностей и возможности разночтений. Раскопки музыкального текста создают эмоциональное поле высокого напряжения, связь Мити и Исидоры Валерьевны временами казалась условием победы.

Оба втайне понимали, что время освободиться друг от друга давно пришло, он почти готов сказать об этом, она согласится, что пора. Но не сейчас, нет. Конкурс отменил не только распорядок дня, но и доводы здравого смысла. Если для победы нужно встречаться чаще — значит, они встречаются. Потакание привычкам победе не повредит.

Шестилетнего мальчика с нежной матовой кожей орехового цвета и задумчивыми глазами слегка навыкате привели в школу в переулке М.

Исидору Шилову они неслучайно выбрали — к ней стремились, мать после длительных опросов знакомых и почти незнакомых людей не сомневалась — Исидора Валерьевна тот педагог, что нужен. В классе с двумя роялями Митя внезапно почувствовал себя взрослым.

Худенькая, будто изголодавшаяся, женщина с такими же большими глазами, как у него, но голубизна их ослепила поначалу, — обратилась к нему как к равному. Серый свитер и серая юбка делали ее фигуру похожей на гибкую изворотливую ленту, такими в художественной гимнастике размахивают. Исидора струилась ему навстречу — струились лучами света чуть влажные глаза, струились нежностью фразы, несмотря на четкость артикуляции и уверенную постановку голоса. Она льнула к нему — и он неожиданно для себя понял, что счастлив. Здесь, в классе с двумя роялями. После короткой проверки — она скорее проверяла его способность воспринимать — ритмические задания он выполнял мгновенно, в точности повторял заданный рисунок, легко определял ноты, угадывал мелодии песен, рассказал историю о медвежонке, заблудившемся в лесу, он гордился этой сказкой, сам придумал — Исидора Валерьевна приобняла Митю за плечи и заговорила. Многое из сказанного тогда Митя понял не сразу, но слушал внимательно:

«В музыке мы с тобой не заблудимся, будь уверен. Это наш с тобой мир, у нас не будет проблем верную дорогу найти. Одно правило: дома ты должен делать все, что я тебе говорю, в точности. Хорошо? Запоминай, задавай вопросы, я отвечу. Для тех, кто „родился в рояле“, а это будто про тебя сказано, музыка — мир гармонии и порядка. Окружающее станет много проще для понимания, а впрочем, у тебя времени на окружающее не будет. И на окружающих. Но понимание придет, ты своим озарениям верь.

Главное — уметь слушать и слышать. И сказки ты скоро сможешь мне рассказывать звуками. И чудо какое, правда — ты без грубости, мягко нажимаешь клавишу, она в ответ поет. Запомни, игра на рояле — это пение.

Клавиши чутко реагируют, ты интонируешь мелодию, а получаются истории о времени, об авторе и о тебе. Ты восторгаешься, страдаешь, сомневаешься, хочешь объяснить сложные вещи, проникнуть в тайное — это подтекст, второй план музыки. Мелодия, интонации, гармонические сочетания, переплетаясь, создают фантастический мир, твой мир, Митенька.