Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Что такое диадема?

— Не знаю! Ведь это, наверное, еще не высказанные слова. Это — слова из грядущей жизни, из той жизни, которую мы завоюем… может быть. Их скажут и их поймут через много-много лет… тысячу, десять тысяч. Нет, больше. Через двадцать пять тысяч лет. Вот как не скоро.

И она снова принялась повторять оба заклинания громче и громче. И Орми удивлялся, почему ядозубы не просыпаются, ведь они всегда спят так чутко. Потом он понял: они, должно быть, не слышат этих слов, слов Имира, подобно тому как Светлые не видели зла. Но вот кто-то зашевелился, и поднял голову, и встретился взглядом с Эйле. Это был Кулу. Он смотрел на нее и молчал, а она продолжала твердить заклинания, чуть извиваясь связанным телом в такт таинственному ритму колдовских слов. Потом, точно так же молча, поднял лицо Барг. И он тоже смотрел, не шевелился и слушал. А третьей была Хреса, и больше никто не проснулся.

Потом Эйле замолчала, и ядозубы, все трое, опустили головы и спали дальше до утра. Заснул и Орми.

Его разбудил хриплый голос Кулу:

— Ну, вставайте, братья ядозубы. Утро. Подумаем-ка, что нам сделать с этими грязными выродками.

Глава 10

В ЗЕМЛЕ

— А теперь что они делают? — спросил Энки. Этот вопрос он задал по меньшей мере в сотый раз с тех пор, как ушли Орми и Эйле. Элгар сидел у колонны в главном зале своего подземного дворца; Бату, Энки и Аги сидели вокруг и понуро глядели на Светлого. Элгар не двигался; лицо его выражало тоску и усталость. Он отвечал односложно и нехотя:

— Идут на север.

— Все спокойно? Элгар промолчал.

— Как ты думаешь, — обратился Бату к Энки, — у них есть шанс?

Энки ответил таким мрачным взглядом, что Бату потерял всякое желание продолжать разговор. Время ползло еле-еле, как в мучительном сне. Потом Элгар сказал:

— Бесполезно. И ни к чему все, что я делал. В мире нет места для таких, как мы. Я проиграл эту битву.

— Я не совсем понимаю тебя, Элгар, — сказал Бату. Но Элгар молчал, и тогда заговорил Аги:

— Чего тут непонятного? Слишком сильно все изменилось с тех пор, как Элгар укрылся в подземелье. То, что ему дорого, не нужно уже никому, даже выродкам. Другие законы, другие желания, понимаешь? Орми и Эйле предпочли умереть во внешнем мире, где властвует зло, потому что они… привыкли к нему и он для них важнее, чем все подземные радости Убежища. И Элгар, и этот его мирок — для них не более чем наваждение, один из бесчисленных призраков, которыми наполнена Земля.

— Но мы-то остались, — сказал Бату. Аги усмехнулся.

— Не уверен, что этим стоит гордиться. Вряд ли наши друзья покинули нас из-за того, что в них недостаточно проявилось Слово Имира. Скорее, наоборот. Представь себе гутанян или людоедов на нашем месте. Им предлагают спокойную сытую жизнь, ни малейшей опасности быть убитым, съеденным или замученным. Дрыхни, жри и слушай истории. Не жизнь — мечта. Никто бы не ушел. Руками, ногами и зубами держались бы за это место. Я прямо слышу, как они стонут: «Такая жизнь не хуже благой смерти!»

— Все верно! — воскликнул Элгар, вставая. — И то, что случилось, знак для меня: Элгар, ты старый дурак. Ты проспал все на свете, ты сгнил заживо в своей благоустроенной норе. Ты забыл, как пахнет воздух. Ну что ж, если так, я отрекаюсь. От всего, что говорил вам.

— А мы тебе поверили! — Энки тоже вскочил и стал размахивать руками перед лицом Элгара. — Выходит, правы они, а не ты! И из-за тебя мы отпустили их одних! Да ты… ты…

— Брось, Энки. — Аги похлопал его по плечу. — Успокойся. У тебя своя голова. Ты был волен выбирать. Орми выбрал свободу и ушел. А ты решил остаться. Обидно, конечно. Но что поделаешь.

— Раньше у нас было принято так, — заговорил Элгар, смущенно улыбаясь. — До прихода Улле мы никогда не обдумывали своих поступков. Сердце подсказывало нам, что делать, и никогда не ошибалось. Потом, когда я остался единственным Светлым на Земле, я был так напуган, что решил: противостоять Врагу можно, только используя его же средства. И я стал думать, рассуждать, взвешивать. Откуда я этому научился — не знаю. Ведь до пришествия Улле мы этого не делали, да и не умели. И вот я, кажется, все продумал. План был неплох, хоть и рассчитан на долгие годы. Но, сам того не замечая, я, видно, попал под власть Врага — по крайней мере, воспользовавшись вражьими уловками, я оказался в ловушке. Ну что ж… Отныне все будет по-другому. Пусть все мои рассуждения катятся… как это вы говорите? Улле в пасть! Пусть менхуры думают!

И Элгар вдруг захохотал и долго не мог остановиться. Потом так же внезапно посерьезнел и сказал:

— Энки, шкура с письменами у тебя?

— Вот она.

— Подумай-ка о ней… Или нет, ладно, дай сюда. Ведь вам не нравится, когда я лезу в ваши мысли. Я сам прочту… Ага! Вот оно: предсмертный бред отца Веора. Теперь все ясно.

— Что тебе ясно?

— Все, представляешь — все! Два пути! Должно было быть два пути! Поэтому они ушли, а мы остались. Они пойдут в Дуль-Куг одним путем, а мы другим. Но в конце концов мы встретимся.

— Знаешь, Элгар, — сказал Бату, — по-моему, ты слишком увлекся. Много думать, конечно, вредно, это дело менхурье, но нельзя же и вовсе ума лишиться. С чего ты взял, что отцу Веору перед смертью открылось будущее? С чего ты взял, что в своем предсмертном бреду он говорил о нас?

— С чего? — Элгар пристально посмотрел на Бату. — А вот с чего. Пока мы в Убежище были все вместе, по лесу постоянно шнырял марбианин — ждал, пока я выйду. Он ни разу не отошел далеко от Убежища. О втором выходе он не знал, но, видимо, подозревал, что где-то может быть запасная дверь, поэтому время от времени облетал окрестности. Этот марбианин явно собирался сторожить до тех пор, пока я не отважусь появиться на поверхности, — хоть целую вечность. Тут не могло быть сомнений. Если бы я вышел, он бы тут же со мной покончил — ему для этого достаточно сказать одно-единственное слово, вы знаете. Потому-то я и не рвался наружу — что тут удивительного? Я был не в силах ни прогнать марбианина, ни отвлечь. Вам я ничего не говорил, потому что не хотел смущать понапрасну ваши души, только начавшие привыкать к свету… впрочем, это не важно. Главное — я не мог покинуть убежища, пока Ор-ми и Эйле были здесь. Но когда они ушли, марбианин, видно, что-то почуял и кинулся на поиски сбежавших. Сейчас он так далеко отсюда, что я, пожалуй, могу рискнуть и выйти, а потом мы затеряемся в лесу, и пусть ищет нас до скончания века! Короче говоря, получилось так, что мы действительно могли выйти из Убежища только порознь. Вот и ответ на твой вопрос, Бату. Два пути — и отец Веор знал об этом. Но до чего же мы, люди, глупы и самонадеянны! Воображаем, будто что-то зависит от наших решений, а сами крутимся, как колесики в гуганских машинах. Мир слишком изменился, пора бы мне к этому привыкнуть… Ну да ладно, сейчас не время рассуждать. Меня, признаться, очень беспокоит… — Элгар внезапно замолчал и прислушался, подняв вверх указательный палец. Глаза его испуганно забегали, потом он воскликнул: Бежим! Скорее, может, еще успеем!

Они подхватили свои вещи и понеслись к выходу, все четверо. Медведь скакал за ними следом.

— Что произошло? — кричал на бегу Бату.

— Похоже, марбианин напал на их след! Он приближается к ним, а они до сих пор его не заметили!

— Послушай, Элгар, — пробормотал Аги, задыхаясь от быстрого бега, как ты собираешься их спасти, если марбианин может убить тебя одним словом? И потом, ты только что говорил о двух путях и о том, что мы встретимся снова лишь в самом конце…

— Да заткнись ты, Улле тебе в глотку! — рявкнул вдруг Элгар с такой решимостью в голосе, что даже Энки глянул на него с уважением.

— Сам не знаю почему, но такая речь мне больше по душе, чем вялые разглагольствования о добре и зле, — бубнил между тем Аги. — Что-то есть в ней такое наше, человеческое.

Перед выходом Элгар остановился и пропустил своих спутников вперед.

— Вы первые. Без меня здесь нельзя оставаться.

35
{"b":"19171","o":1}