Леннокс поймал себя на том, что кивает, как болван. К счастью, этот гость, высокомерный ублюдок, не заметил нервного состояния хозяина дома и поспешил покинуть комнату.

– В полночь, Леннокс, – напомнил темный мужчина-фея перед уходом, – иначе я буду вынужден лично забрать у вас то, что мне причитается.

Когда дверь кабинета закрылась, Леннокс в отчаянии уронил голову себе на руки. Боже, в какую серьезную переделку он попал! Но сейчас ничего уже нельзя было изменить. Он схитрил в соглашении с темным мужчиной-феей, и как только негодяй узнает правду об их сделке, герцога ждет суровое наказание за обман.

Разум Леннокса, еще мгновение назад казавшийся пустым и оцепенелым, вдруг начал подсчитывать и оценивать. Герцог думал о выходе из постигшей его катастрофы и знал, что эта идея может сработать, – по крайней мере, на время, которое потребуется ему, чтобы перевезти семью в столицу.

– Солсбери! – рявкнул Леннокс, с треском задвинув ящик стола. – Мы отправляемся в Лондон.

– В Лондон, ваша светлость?

– Да. Через полчаса. Сообщите горничным моих дочерей, что девочки должны быть готовы. И возьмите вот это. – Герцог сунул свернутое письмо в обтянутые белыми перчатками руки дворецкого. – Пусть лакей отнесет это вместе с одеждой, разложенной на диване, деревенской швее.

«Мне останется уповать лишь на Божью милость, – подумал Леннокс, уставившись в окно невидящим взором, – если мы с девочками не успеем сбежать раньше, чем темный мужчина-фея обнаружит обман».

– Не знаю, почему папе вздумалось уезжать из Гластонбери в такой спешке, – проворчала Пру, и ее губы с отвращением поджались.

– Это просто неприлично! Люди будут судачить. И бедная мама, – Пру вздохнула, – она просто вне себя от злости!

– Хм, папа и в самом деле вел себя так, словно сам дьявол гнался за ним по пятам, не так ли? – отозвалась Мэри, оглядывая переполненный бальный зал и наблюдая за скрытыми под масками танцующими, которые скользили в менуэте. – Но мама – всепрощающая душа, и она, без сомнения, уже забыла обо всем. Вы только посмотрите…

Мэри кивнула в направлении угла, где мать о чем-то деловито беседовала с подругами:

– Она выглядит вполне счастливой, не находите?

– Я так волновалась, что кучер загонит лошадей до смерти! – воскликнула Мерси. – Не думаю, что мы когда-либо добирались до Лондона так быстро.

– Все это кажется весьма бестактным, – снова укорила Пру. – Бедный Роберт и его жена застыли в изумлении, когда обнаружили всю семью у себя на пороге, причем всего за несколько часов до своего бала! Это создало такую суматоху, просто перевернуло весь дом вверх тормашками!

– Роберт ничего не имел против, – тихо возразила Мерси. – Он любит свою семью и был очень рад узреть нас на пороге, хотя и изрядно взъерошенных после нашего поспешного отъезда.

Прислушиваясь одним ухом к разговору, Честити ловила обрывки фраз болтавших сестер. Они вчетвером разместились у стола с большой чашей для пунша и шампанским.

Честити заметила, как Мэри улыбается скрывающемуся под маской незнакомцу, который привлек ее внимание. Еле заметный розовый румянец окрасил и без того прелестные щечки Мэри.

Недоумевая, Честити спрашивала себя, что же вызвало такую реакцию у ее сестры. Незнакомец, безусловно, был привлекателен, но ничего особенного Честити в нем не находила. Ничего, что заставило бы ее собственные щеки зардеться.

– Как ты думаешь? – зашептала ей Мэри. – Он очарователен, не так ли?

Еле заметно пожав плечами, Честити принялась внимательно рассматривать мужчину, который постепенно продвигался в их направлении.

– Что тут можно сказать? Его лицо скрыто под маской. В сущности, – сказала она, окинув взором роскошную обстановку бального зала, – здесь все прячутся под масками.

– Да, – с придыханием подхватила Мэри. – Это делает бал еще более увлекательным, не так ли? Неужели ты не можешь почувствовать это, Честити? Ощутить приятное волнение, заставляющее кровь закипать, когда ты встречаешься взглядом с мужчиной?

Честити потупила глаза, старательно изучая жемчужную отделку на кружевном манжете своего рукава.

– Нет, не могу.

Честити предполагала, что ее голос прозвучит твердо, непреклонно, но вместо этого в нем послышались нотки горечи. Нет, она действительно ничего не почувствовала, когда окинула взором многочисленных джентльменов, присутствовавших на балу. Она не почувствовала ни закипания крови, ни волнения, ни…

– Присмотри кого-нибудь, – наставляла Мэри, – и, как только найдешь мужчину, приятного твоему глазу, позволь своему взгляду задержаться на нем. Представь, что стягиваешь маску с его лица, медленно разоблачая. Вообрази, что вы – одни в комнате. Двое незнакомых людей, наедине, смотрящих друг другу в глаза, и их кожа горит от желания прикосновения, губы жаждут поцелуя…

Голос Мэри понизился до обольстительного мурлыканья, она была явно заворожена провокационными словами, которые выбрала для описания собственной сладострастной фантазии. И все же Честити не пала жертвой пыла или чувственности этого образа, в ней совершенно точно не пробудилось ничего возбуждающего, эротического.

– Только представь, сестренка, каково бы это было – попробовать запретный вкус греха.

Честити нахмурилась: она всегда считала, что грех на вкус довольно горький, и это совсем не сладостное блаженство, как уверяла Мэри.

– Миледи, вы окажете мне честь?

Незнакомец потянулся к руке Мэри. Сестра медленно взмахнула сжатым в другой руке веером, позволив кружевной канве прошуршать над глубоким декольте. Эта нехитрая операция позволила тяжелому аромату духов облаком подняться вверх и окутать Мэри с пригласившим ее джентльменом. Мужчина еле заметно вдохнул благоухание, его темные глаза под маской на короткое мгновение закрылись.

– Весьма польщена, – отозвалась Мэри пылким голосом и одним щелчком сложила веер, разрешая скрытому под маской джентльмену повести себя на танцевальный паркет.

Пру и Мерси отошли к стене, затеяв разговор с Рут, их новой невесткой. Честити решила остаться на месте, не в силах отвести взгляд от старшей сестры и мужчины, с которым она танцевала.

Щеки Мэри раскраснелись, ее губы приоткрылись в кокетливой полуулыбке, которую Честити никогда не удавалось повторить – впрочем, она никогда особо и не усердствовала в этом. Маска, скрывавшая лицо Честити, давала ей некоторую иллюзию приватности, и она воспользовалась этим ощущением, чтобы внимательно наблюдать за танцующими перед нею парами. Вино и шампанское лились рекой, время текло неумолимо. Толпящиеся в зале гости определенно чувствовали себя все более и более раскованно. Теперь Честити могла явственно ощущать, как туманная пелена соблазнения, еще совсем недавно устилавшая пол, медленно вздымается вверх и окутывает всех присутствующих.

Честити вдыхала страстное желание, висевшее в воздухе. Этот воздух был вязким, одурманивающим смесью сладости и пряности. Он затуманил голову Честити, обволакивая, заставляя чувствовать себя безвольной, сонной и в высшей степени расслабленной.

Через прорези для глаз она оглядела зал, изящно помахивая кружевным веером вперед-назад, чтобы разогнать воздух и попытаться прочистить голову от приторного, чувственного аромата, который, казалось, наполнил собой все вокруг. Прямо перед Честити маячили приоткрытые всего на несколько дюймов застекленные створчатые двери, к которым она и устремилась. Ей отчаянно требовался воздух – свежий, способный прояснить сознание.

Честити проскользнула в двери, оглянувшись напоследок через плечо и убедившись в том, что никто не смотрит на нее, да и ее уход вряд ли будет замечен. Это была лишь передышка от танцев, короткая, но такая желанная для нее.

Честити быстро пролетела сквозь створчатые двери и поспешила выйти на окутанный тьмой балкон. Слева от балюстрады находился самшитовый лабиринт, затененный высокими грозными дубами и ивами. Внутри лабиринта стояла скамейка, где Честити могла присесть и дать отдых ногам, нывшим от усталости в ее изящных бальных туфлях. Она знала, что не должна оставаться здесь одна, в темноте, но голова все еще оставалась затуманенной, и искушение отдохнуть в уединении было слишком велико. Экзотический вязкий аромат по-прежнему окутывал Честити, но разум стал проясняться, когда свежий ночной воздух принялся одувать ее, наслаждающуюся тишиной и покоем.