— Да, я понял, — вызывающе ответил он, — и что дальше?

— А дальше то, — раздался ответ, — что получается очень интересная ситуация. Хочешь меня найти — найдешь. Но, как найдешь — тут же умрешь. Будешь искать?

— Я тебя, пи…. и найду, и раком поставлю, — ответил вконец рассвирепевший Палач и с девизом «Вперед! За бабки!» решительно нырнул в темный подъезд.

Постояв полминуты неподвижно и подождав, пока глаза после яркого солнца привыкнут к полумраку, Палач огляделся. В обе стороны уходили изогнутые анфилады просторных комнат с разбитыми высокими потолками. Кое-где можно было увидеть то ведро с малярной кистью в нем, то прислоненную к стене лестницу, то полуразобранные полы, — в общем и целом, состояние ремонта было налицо. Палач на цыпочках поднялся по лестнице и застыл на площадке второго этажа, решая, куда идти. Как и внизу, в обе стороны открывались симметричные анфилады комнат. Надо было выбирать. В одной из дальних комнат справа послышался шорох, и что-то легкое прокатилось по полу. Палач, стараясь двигаться бесшумно, направился туда. Осторожно пройдя четыре комнаты, он так ничего и не обнаружил. Вдруг сверху послышался какой-то шум, Палач резко поднял голову, и тут на него обрушился поток грязной воды, смешанной с остатками строительного раствора. Он мгновенно оказался мокрым до нитки. Протерев глаза, бандит увидел в потолке над своей головой широкий пролом. Ошеломленный, он стоял, направив вверх ствол «Макарова», и ничего не понимал. Он мог ждать пули, но не этой идиотской шутки.

А сверху послышался веселый голос:

— Я тут водичку в тазике нашел. Но разве черного кобеля отмоешь добела? А вот и тазик!

Из пролома вывалилась ржавая жестяная лохань литров на сорок и, ударив по плечу едва успевшего отскочить в сторону Палача, с грохотом покатилась по полу. От ярости у того покраснело в глазах, и, сунув «Макаров» за пояс, Палач бросился к окну. Бежать обратно к лестнице показалось ему слишком далеко, и он решил подняться на третий этаж по лесам.

Ловко цепляясь за ржавые трубы, он через несколько секунд оказался на измазанном известкой дощатом настиле третьего этажа и, прижавшись к стене, осторожно заглянул в окно. По анфиладе разносилось эхо быстро удаляющихся шагов. Палач перепрыгнул через подоконник и, держа пистолет перед собой, стал красться в направлении удаляющегося эха. Добравшись до лестницы, он остановился в замешательстве. Бекас мог уйти по одному из пяти направлений. Одно — на этом этаже, еще по два на втором и первом. Кроме того, он мог выбраться на леса. Палач выглянул в окно. На лесах, которые было видно полностью, никого не было. В это время снизу послышался шум, и Палач рванул на шум. Остановившись на площадке второго этажа, он поднял с пола обломок строительного мусора и швырнул его в левую анфиладу.

Стуча по паркету, обломок прокатился по комнатам, и снова настала тишина. А за спиной Палача, из самого конца противоположной галереи больших комнат, вдруг раздался голос:

— Пушкин любил кидаться камнями!

Хармсовская фраза, смысл которой был недоступен Палачу, довела его до белого каления, и он, не думая о том, что может схлопотать пулю, бросился на голос. Добравшись до последней комнаты, он не обнаружил никого, но зато услышал, как Бекас бежит по первому этажу. Видимо, он спустился по лесам. Подойдя к окну, Палач увидел, что на противоположной стороне подковообразного здания в окне первого этажа стоит Бекас и приветливо машет ему рукой. В другой руке у него был пистолет с длинным стволом, направленным на Палача. Он тут же присел за подоконник и на корточках перебрался подальше от окна, в тень, где его было невозможно разглядеть с улицы. Проскочив в следующую комнату, он осторожно выглянул в окно и, не увидев никого, вылез наружу. Он решил спуститься по лесам до первого этажа и начать все сначала. Снова засунув «Макаров» за пояс, Палач перелез через ограждение и, повиснув на нем, стал перебирать руками, чтобы схватиться за следующую перекладину. В этот ключевой для него момент он скорее почувствовал, чем услышал несколько далеких хлопков, и что-то сильно ударило его по правой руке, на которой он в данный момент висел. Рука разжалась, и жадный до денег бандит полетел вниз вместе со всеми своими мечтами на новую красивую жизнь.

Бекас вышел из подъезда и, держа «беретту» наготове, подошел к лежащему в неестественной позе Палачу. Тот был еще жив, но такая жизнь была ему явно не по душе. Позвоночник был сломан в нескольких местах. Кость сломанного бедра, распоров мышцы и джинсы, торчала наружу. Лицо стонущего от нестерпимой боли бандита потеряло симметрию и было испачкано пылью и кровью, текшей изо рта. Палач то ли быстро дышал, то ли негромко кашлял. С каждым выдохом изо рта выплескивалось еще немного крови. «Макаров» валялся рядом, но при всем желании парализованному Палачу было сейчас не до него. Он умирал.

Бекас, не привыкший к таким зрелищам, пожалев в душе несчастного умирающего, убрал «беретту» в кобуру, запахнул куртку и, нагнувшись к умиравшему бандиту, сказал:

— Я не знаю, откуда берется такая мразь, как вы, и не знаю, куда она уходит. Я бы отдал этот самый миллион за то, чтобы вы стали нормальными людьми и не мешали бы жить другим. Но мне вас искренне жаль, и если это вам хоть немного поможет на том свете, то примите мое прощение. Прощайте.

Отвернувшись, он оглядел двор, в котором лежали два трупа, а через минуту будут лежать три, и быстрым шагом направился к машине. С момента, когда его засек человек с биноклем, прошло всего лишь тридцать пять минут. Минут, которые показались ему целой эпохой. Он покачал головой и уселся за руль. Следовало торопиться, пока не поднялась общая тревога. К его счастью, второй выезд из парка отдыха был открыт. На ходу протянув охране полтинник вместо десятки и с магическими словами «сдачи не надо», Роман выехал на дорогу, быстро влившись в общий поток машин…

В микрорайоне новостроек Раздольное, на улице Молоховец, в ее кривой и малолюдной части находился деревообрабатывающий цех. В одном из его помещений действительно стояли станки, высились штабеля досок, из которых четверо работяг делали какую-то мебель, вокруг было полно опилок и стружек. В общем — обыкновенная столярка.

Лишь очень немногие знали, что все остальное пространство занимала тайная база Салтыкова. «База» — серьезное и деловое слово. И поэтому правильнее было бы назвать это место складом, схороном, а то и просто малиной. Там, в коробках, мешках и ящиках хранилось награбленное добро. Отнятые и украденные у людей вещи. От телефонного аппарата до автомобиля. Шмотки, бытовые видики и слышики, швейные и стиральные машины, одежда — ничем не гнушались жадные до чужого бандиты. На антресолях, под крышей склада, отдыхали дежурные салтыковцы-охранники.

Заведовал этим хозяйством Алексей Митрофанович Федюков, шестидесяти двух лет. В советское время он был завхозом. Страсть, а может быть, и талант к управлению имуществом сочетались в нем с непреодолимым желанием это имущество присвоить. Несколько раз он сидел по соответствующим статьям, выходил и снова становился начальником над чьим-нибудь хозяйством.

В каждой организации ему непременно присваивалось избитое, но бессмертное прозвище Плюшкин, против которого он не возражал. Он не находил ничего смешного или неестественного в поведении гоголевского героя и лишь пожимал плечами, когда кто-нибудь укоризненно или насмешливо указывал на их сходство. И вот однажды извилистая дорожка Плюшкина пересеклась с мрачной тропой Салтыкова. Они нашли друг друга, и теперь в жизни Плюшкина наступила гармония. Он управлял присвоенным имуществом и чувствовал себя на своем месте.