Не в почетном карауле, не во множестве орденских подушек, не в «определенном числе» высших и старших офицеров, не в панихиде, отслуженной четырнадцатью священниками, и даже не в рокоте «полного похода» и орудийном громе было величие похорон Нахимова, а в глубоком отчаянном безмолвии тысяч и тысяч севастопольцев, матросов и солдат, мужнин и женщин, детей и юнг, отставных боцманов, лодочных перевозчиков, сестер милосердия, доковых мастеровых, тех, кто сердцем знал и понимал «нашего Павла Степановича».

«Все были в слезах, стечение народа было так велико, что по всему пути шествия процессии до склепов, где покоятся Лазарев, Корнилов и Истомин, разрушенные крыши и обвалившиеся стены были тесно покрыты людьми всех сословий», — сообщал в Петербург очевидец.

И, как проникновенно заметил современник, в этом-то и была нетленная победа Нахимова — в народном признании, в народной любви, в безмолвной скорби погребения.

Слабый звон колоколов, уцелевших в обреченном Севастополе, разнесся по России. Многочисленными и горестными были отклики на смерть Нахимова, отклики, похожие на стон. Но вернее всего, мне кажется, передали чувство севастопольцев два слова, написанные моряком в частном, домашнем, не рассчитанном на огласку письме. Лишь два слова: «Тоска страшная…»

Близкий друг Пушкина, человек ума оригинального и острого, заметил однажды, что совет Вольтера годится и для великих людей. При этом Александр Тургенев пояснил: нам нужны герои.

Вольтер, вы знаете, утверждал, что господа бога следовало бы изобрести, если бы господа бога не было. Тургенев, иронизируя, предлагал тот же способ обзаведения великими людьми. Однако, иронизируя, автор «Хроники русского» высказал мысль серьезную: каждому народу нужны герои — драгоценные кристаллы национальной сущности.

У русского народа нет нужды в «изобретениях», насмешливо указанных Александром Тургеневым, ибо история России не поскупилась на людей истинно великих.

Бесстрашные, они страшились громких слов о самих себе. Как и народ, к которому принадлежали. И народ этот всегда в речениях о своих героях чурался фистулы громких слов.

Года два спустя после Крымской войны некий приезжий осматривал Севастопольские бастионы. Проводник, матрос-ветеран рассказывал про Нахимова: «Всюду-то он заглянет, и щи и сухарь попробует, и спросит, как живется, и ров-то посмотрит, и батареи все обойдет — вишь, ему до всего дело есть..» Помолчав, задумчиво добавил: «Уж такой ретивой уродился!»

Я прочел об этом в некрасовском «Современнике». И вдруг увидел Нахимова. Стоя в сторонке, Павел Степанович слушал старика в залатанном мундиришке. А потом усмехнулся. Ласково, признательно усмехнулся…

Нахимов служил России. Капитальным в натуре его было чувство чести и долга. Отсюда родилась и окрепла суровая самоотреченность. Отрешаясь от личного, он был Личностью. Так пушечное ядро, канув в пучину, вздымает над морем литой, сверкающий столп.

Человек, любящий свое дело, счастлив вопреки несчастьям. Нахимов был человеком военным. «Ретивой» как раз и означает горячую, пылкую, самозабвенную преданность делу. Любовь эта была заразительной. Она покоряла офицеров, молодых и немолодых, матросов, и бывалых и новобранцев.

Заразительным, покоряющим было и его мужество. Не слепяще-краткое, как фальшфейер, этот сигнальный быстролетный огонь. Нет, спокойное, ровное, могучее. Как постоянное, глубинное течение.

Он видел и знал Родину. От моря Белого до моря Черного. От тех широт, где в океане занимаются зори, до тех, где вечер сгущает балтийскую прозелень. Родина была для него и в кораблях, что сошли с русских верфей, и в ветрах, натуго полнивших паруса, в дороге на Вязьму, в степном шляхе на Тавриду. А главное, была она в людях — недавних сеятелях и дровосеках, бурлаках и каменщиках, — в людях, которые, как и он, вступали врукопашную со смертью, побеждали смерть, принимали смерть…

Память народа — лоток золотоискателя. Грязь, гниль, дрянь уходят в небытие. Золото остается национальным богатством. Его нельзя множить, утрачивая уже добытое. И потому воители, подобные Нахимову, переживают свой прах.

1802, 23 июня — Родился в селе Городок (ныне Вяземский район Смоленской области).

1813, 11 августа — Определен кандидатом на вакансию в Морской корпус.

1815, 14 июня — Прикомандирован для учебного плавания на бриге Морского корпуса «Симеон и Анна».

1815, 24 июля — Зачислен кадетом Морского корпуса.

1815, конец июля — Произведен в гардемарины.

1816 — В учебном плавании на бриге «Симеон и Анна» в Финском заливе.

1817, 20 мая — 17 сентября — В плавании на бриге «Феникс» по Балтийскому морю.

1818, 20 января — Произведен в унтер-офицеры.

1818, 9 февраля — Произведен в мичманы с назначением во 2-й флотский экипаж.

1820, 23 мая — 1 октября — Плавал на тендере «Янус» в Финском заливе.

1821 — Переведен в 23-й экипаж.

1822 — Совершил переход сухим путем из Архангельска в Кронштадт.

1822, 13 марта — Назначен на фрегат «Крейсер».

1822, 24 июня — 1825, 7 августа — Совершил кругосветное плавание на фрегате «Крейсер». Во время плавания произведен в лейтенанты.

1825, 1 сентября — За плавание на фрегате «Крейсер» награжден орденом святого Владимира 4-й степени.

1826 — Назначен на 74-пушечный корабль «Азов», строящийся в Архангельске.

1826, 5 августа — 19 сентября — Совершил переход на «Азове» из Архангельска в Кронштадт.

1827, 10 июня — 8 октября — На корабле «Азов» в составе эскадры Д. Н. Сенявина, а затем Л. П. Гейдена совершил переход Кронштадт — Наварин.

1827, 8 октября — Командуя батареей на корабле «Азов», участвует в Наваринском сражении.

1827, 13–27 октября — На корабле «Азов» в составе эскадры совершил переход Наварин — Мальта.

1827, декабрь — За отличие, проявленное в Наваринском бою, произведен в капитан-лейтенанты и награжден орденом святого Георгия 4-й степени.

1828, 4 апреля — 27 июля — Плавал на корабле «Азов» в составе русской эскадры в Средиземном и Эгейском морях.

1828, 15 августа — Вступил в командование корветом «Наварин».

1829, февраль — декабрь — На корвете «Наварин» в составе русской эскадры блокировал Дарданеллы.

1830, 17 января — 13 мая — На корвете «Наварин» в составе эскадры М. П. Лазарева совершил переход из Эгейского моря в Кронштадт.

1830, май — сентябрь — На корвете «Наварин» плавал в Балтийском море.

1831, май — сентябрь — Командуя корветом «Наварин», занимает пост карантинной брандвахты на Кронштадтском рейде, плавает до Гогланда, конвоирует торговые суда в Либаву.

1831, 31 декабря — Назначен командиром фрегата «Паллада».

1832 — Руководил постройкой и отделкой фрегата «Паллада».

1833, 24 июля — 11 октября — Командуя фрегатом «Паллада», находился в балтийском крейсерстве под флагом Ф. Ф. Беллинсгаузена.

1834, 24 января — Переведен в Черноморский флот. Назначен командиром корабля «Силистрия».

1834, 30 августа — Произведен в капитаны 2-го ранга.

1834–1836 — Руководит постройкой, оснащением и вооружением «Силистрии».

1836, 15 сентября — 18 ноября — Командуя кораблем «Силистрия», совершил переход Николаев — Очаков — Севастополь.

1837, 24 мая — 26 сентября — Находился в крейсерстве по Черному морю на «Силистрии».

1838, 23 марта — 1839, 18 августа — В отпуске по болезни.

1840, 9 марта — 8 июля — Принимал участие в перевозке войск и высадке десанта на кавказском побережье.

1840, 30 июля — 17 сентября — Руководил работами по установке мертвых якорей в Новороссийской бухте. Находился в крейсерстве Анапа — Новороссийск.