— Как где? У школы, конечно же!
— Аня, — внушительно сказала я. — Я, конечно, ещё маленькая, и многого в жизни не знаю. Но одно знаю точно. Это другая школа.
Аня почесала затылок, посмотрела на меня, на школу, снова на меня, улыбнулась виновато:
— Да?
Я ударила себя в грудь кулаком и надрывисто произнесла:
— Поверь мне, дитя моё! Покайся!
— Каюсь… — робко сказала Аня.
Я резко развернулась и широкими шагами пошла в обратную сторону, сильно размахивая руками. Аня побежала за мной и затараторила:
— Элька ну я же не думаю в школу, что вот, школа в той стороне, мне туда идти, я просто иду, и вот тут тоже шла и тоже не думала, ну подумаешь, пришла к своей школе, принципиальной разницы нет, школы и есть школы, там одинаковые учителя и оболтусов везде хватает, в нашей школе их ещё больше, наверное, так сказать, оболтусово-показательная школа, и вообще ты не в ту сторону идёшь, Элька, стой!
— Р-р-р! — крикнула я, мотнув головой.
Потом оказалось, что до Борькиной школы идти совсем не далеко, чуть больше пяти минут. Это Аня разговорами меня отвлекала от координации скорости. Я-то думала, что мы прошагали километра три, как минимум!
…У Вадика оставался ещё один урок. Значит, у Борьки — на два-три больше. Это хорошо. Наверное.
Мы пришли как раз на перемену и завернули к младшеклассникам. Я удобно устроилась на подоконнике, а Аня всё шипела: «Слезь, в школах это не одобряется!». Вадик нас сразу увидел и, слегка подпрыгивая, подбежал.
— Привет, Элька, — радостно сказал он, сложил руки за спиной и стал покачиваться на носочках. — Пожалуйста, передай привет Ане.
— Аня, — немного удивлённо сказала я. — Вадик тебе привет передаёт.
— Спасибо, Элька, — сказала Аня и протянула монетку. — Вот тебе чаевые за работу.
— Вадику что-нибудь передать? — поинтересовалась я. Потом раскрыла ладонь и увидела, что протянутая монета — всего одна копейка! — Хотя за такую плату выполнение поручения не гарантирую.
Вадик потянул меня за рукав:
— Ты, Элька, не думай, что мы поссорились. Мы просто поспорили, что сможем полгода не обращаться друг к другу. Мы даже уточнили, что только напрямую нельзя. А кто проспорит, тот… тот…
Вадик замялся, засопел. Стал нервно чесать переносицу.
— И? — нетерпеливо спросила я. — Тот будет год мыть пол перед подъездом?
— Нет, — смущённо сказал Вадик. — Тот…
— Тот какашка, — бесцеремонно сказала мне Аня.
Округлив глаза, я вопросительно посмотрела на Вадика. Тот кивнул.
— Понимаешь, — доверчиво сказал Вадик. — Не так страшно проиграть, как важно выиграть.
— Может быть, вам стоит хором что-то сказать? — предложила я.
— Чтобы было две какашки? — хмыкнула Аня. — Нет уж. И нам всего месяц осталось продержаться. Лично я как-то потерплю. Передай Вадику, если он хочет говорить хором, пусть говорит один.
Внезапно лицо Ани стало мрачным, будто вместо меня и Вадика она увидела не меня и Вадика. А когда люди беспричинно вот так вот омрачаются — это признак! Правда, непонятно чего…
— Аня! — бодро сказала я. — Наконец-то ты предстала перед общественностью в истинном облике!
Аня свела брови:
— Не мешай. Я вывожу мысль на лицо.
— Заметно. Видимо, мысль отчаянно сопротивляется, — добавила я.
Но Аня не обратила никакого внимания на моё замечание.
— Слушай, Элька, — осторожно сказала она. — Ты сама до дома дойдёшь?
— Смотря до какого дома, — с сомнением сказала я. — А вообще я собираюсь Борьку дождаться.
— Вот и хорошо, — сказала Аня. — Попрощайся за меня с Вадиком. Я побежала.
Она и правда побежала! Правда, сначала примирительно щёлкнула меня пальцами по кепке.
— Аня! Не бросай меня на произвол Борьки! — крикнула я вслед, пытаясь ухватиться за рукав Аниной рубашки. — Ты куда?
— Потом расскажу! — крикнула Аня и растворилась в толпе школьников.
Вадик вздохнул, подняв и опустив плечи, подпрыгнул и уселся рядом на подоконнике.
— Это у неё опять фраза какая-то появилась, да? — спросила я.
— Опять, — тихо подтвердил Вадик.
Улыбнувшись, я толкнула Вадика плечом, тот сдержанно захихикал, прикрывая рот ладошкой.
— Вадик, давай ты урок прогуляешь? — предложила я. — А то мне тут в полном одиночестве сидеть придётся. А это небезопасно… для окружающих.
— Ты что? Я не могу…
В ответ на это я попыталась изобразить только что увиденное «проступание мысли на лицо».
— Я правда не могу, — виновато сказал Вадик. — Ладно, подожди.
Он резво спрыгнул с подоконника и побежал навстречу какой-то великовозрастной девчонке.
— Светлана Львовна, — обратился он к ней, наклонив вбок голову. — Можно, я урок прогуляю?
— Вадик? — ошарашено сказала та. — Ты это серьёзно?
— Я серьёзно, — подтвердил Вадик. — Ведь это один всего разочек! И… чтение же.
— Читаешь ты, конечно, отлично, — сказала Светлана Львовна. — Но кого мне в твоё отсутствие в пример другим ставить?
— Себя, — сказал Вадик и широко улыбнулся.
— Это непедагогично, — несерьёзно сказала Светлана Львовна. — Беги уж. А то кто-то из-за любопытства сейчас с подоконника свалится. Надеюсь, отдаю тебя в хорошие руки?
— В замечательные! — крикнула я.
29. Полосатая жизнь
После того, как прозвенел звонок, мы немного посидели молча, провожая взглядом каждого Вадькиного одноклассника, скрывающегося за дверью. Те оглядывались на нас немного завистливо. Когда Вадик отворачивался, я показывала его одноклассникам язык.
А потом стало очень тихо. В прошлый раз я не обратила внимания, что в этой тишине почти всё старается молчать и ждёт следующего звонка, чтобы ожить. Как будто каждый урок для всего классов — это недолгая зимовка…
Вадик поднял руки и положил их на колени.
— А у меня — трагедия, — наконец сказал он. — Чёрт побери.
Ну вот представьте себе Вадика и это его «Чёрт побери»! Естественно, у меня отвалилась челюсть, и ничего сказать я не смогла. Но Вадик выручил меня и продолжил сам:
— От меня партнёрша ушла…
— Кто-о-о?
— С бальных танцев ушла. С которой я танцую… танцевал. Скоро соревнования, а она ушла. Без-воз-вратно.
— Ну и что? — сказала я. — Подумаешь! Вооружись дубинкой и отбери другую у кого захочешь!
Вадик поднял голову и смахнул ладонью светлую чёлку:
— Ты не понимаешь, Элька. Мы же с ней долго танцуем, с самого начала, а это как… Если два дерева рядом совсем растут, а одно потом вырывают. И если какое ещё дерево не сажай, то так хорошо они вместе уже не будут расти. Или если у картины вырезают половину, и засовывают туда эту… репро…репродукцию. Или…
— Понятно, — вздохнула я. — А почему она? Переезжает или что-то похуже?
— Похуже, — согласился Вадик. — Она теперь просто не хочет танцевать. А танцует она талантливо. Все так говорят.
— У неё изменились жизненные принципы?
— Элька, — осторожно улыбнулся Вадик. — Ей семь лет! Она всего на два года старше тебя.
Вадик погрустнел и стал в подоконнике пальцем ковырять. Я тоже сразу замолчала. Мне стало жалко и Вадика, и подоконник тоже. Они оба ни в чём не виноваты, просто так сложились обстоятельства! Если бы рядом вместо Вадика сидел Борька, я бы сказала «Так тебе и надо, от тебя кто угодно сбежит», и всё тут. Только чувствовала — надо сказать что-то утешительное, но у меня как будто словарь с утешительными словами, фразами и междометиями, потерялся. Вадик вздохнул, и я тоже вздохнула. Если бы он только сказал, как ему можно помочь! Что угодно сделаю, только пусть он не грустит…
И, будто в ответ на мои мысли, Вадик тихо сказал:
— Я подумал, может быть, ты будешь вместо неё? Я попрошу, тебя возьмут. А научишься ты быстро, я знаю…
И тут я, похоже, временно позабыла русский язык. Я сидела с открытым ртом и моргала, ничего не видя перед собой. На секунду появилось и исчезло видение — рыжая, бледноватая девочка в бальном платье собирает со зрителей входную плату, протягивая каждому бейсболку… Я сглотнула и с трудом произнесла два слова:
