И она захлопнула дверь у меня перед носом, не дав возразить ни слова. Вот такие дела. Моника — девушка очень решительная, она всегда выполняет то, что говорит. Она даже не дала мне возможности объясниться. Рассказать о Шипе Хиггинсе. И о том, что я просто бессознательно перенял эту манеру смеяться у привидений, общаясь с ними несколько дней подряд. В конце концов, я ведь только что навсегда избавился от них. Впрочем, моей истории Моника поверила бы только в том случае, если бы своими глазами увидела привидение Шипа Хиггинса.

Ха!

Ха-ха!

Ха-ха-ха-ха!

Если вы знаете кого-нибудь, кто хотел бы недорого купить практически новый трейлер, передайте, чтобы связался со мной.

Кто-то попросил принести сигары. Наша беседа продолжалась уже долго, и мы начали понемногу уставать от нее. Табачный дым пропитал тяжелые портьеры, и было совершенно очевидно, что, если в ближайшее время никому не удастся пробудить наш затухающий интерес, встреча быстро подойдет к своему естественному завершению, и все мы, гости нашего уважаемого друга, разойдемся по домам. Никто еще не рассказал чего-либо замечательного; вполне возможно, что и нечего было рассказывать. Джонс в мельчайших подробностях описал нам свои последние охотничьи приключения в Йоркшире. Мистер Томпкинс из Бостона пространно и многословно поведал о тех технических принципах, благодаря четкому и неукоснительному соблюдению которых железнодорожная компания Атчисона, Топики и Санта Фе не только значительно расширила охватываемую ею территорию, но и успешно смогла внушить своим пассажирам уверенность в том, что вышеозначенная корпорация действительно способна осуществлять перевозки людей без вреда для их здоровья и жизни.

Нет нужды вдаваться в подробности. Мы просидели за столом уже несколько часов; всех одолели усталость и скука, но никто не брал на себя смелость откланяться первым.

И вот кто-то попросил принести сигары. Все мы инстинктивно повернулись к говорившему. Брисбейн в свои тридцать пять обладал теми чертами, которые в мужчине обычно принято считать привлекательными. Это был сильный человек. В его сложении, на первый взгляд, не было ничего выдающегося, хотя роста он был выше среднего. В нем было чуть более шести футов, но довольно широкие плечи подчеркивали впечатление скрытой силы. Он отнюдь не был полным, но, с другой стороны, никто не назвал бы его и худым. Его небольшая голова прочно сидела на мускулистой шее, а широкими и жилистыми руками он без труда раскалывал орехи, не прибегая к помощи щипцов. Глядя на него в профиль, нельзя было не отметить поразительную толщину его бицепсов, даже скрываемых одеждой, и необычайно мощную грудь. Он принадлежал к тому типу мужчин, о которых говорят, что внешний вид их обманчив, ибо, несмотря на всю внушительность своей фигуры, в действительности он был гораздо сильнее, чем казался. О чертах его лица я скажу совсем немного. Голова его, как я уже говорил, была небольшой, волосы жидкими, глаза голубыми, нос крупным, подбородок тяжелым и квадратным. Он носил маленькие усики. Все хорошо знали Брисбейна, и, когда он попросил сигару, все повернули к нему головы.

— Это очень индивидуальный вопрос, — произнес Брисбейн.

Все смолкли. Голос у Брисбейна был негромкий, но он обладал удивительной способностью прерывать общую беседу, будто ножом разрезая ее. Все прислушались. Брисбейн, осознавая, что ему удалось целиком завладеть всеобщим вниманием, раскурил сигару с поразительной невозмутимостью.

— Это очень индивидуальный вопрос, — повторил он. — О призраках. Люди обычно спрашивают друг друга, доводилось ли кому-нибудь видеть призраков. Мне вот такая возможность выпала.

— Вздор! Кому, вам? Вы смеетесь над нами, Брисбейн! Человек вашего интеллекта…

Целый хор возбужденных восклицаний был ответом на это необычайное заявление Брисбейна. Все потребовали принести сигары, и Стаббс, дворецкий, вдруг вынырнул из ниоткуда с новой бутылкой сухого шампанского. Положение было спасено — Брисбейн собирался поведать нам свою историю.

— Я считаю себя бывалым мореходом, — сказал Брисбейн, — а поскольку мне довольно часто приходится пересекать Атлантику, то у меня уже выработались определенные предпочтения. Намереваясь переплыть эту лужу в ту или иную сторону, я привык дожидаться рейса какого-либо из своих любимых пароходов. Вам это может показаться предрассудком, но я никогда не обманывался в своих ожиданиях, кроме, разве что, одного раза. Я очень хорошо помню тот случай. Это произошло в июне, когда я отправился через океан на «Камчатке». Это был тогда один из самых любимых моих кораблей. Именно был, потому что таковым он более не является. Теперь я даже представить себе не могу таких обстоятельств, которые вынудили бы меня снова взойти на его борт. Да, я знаю, что вы можете мне возразить. Бегает «Камчатка» необычайно быстро, устойчивость ее не позволяет волнам заливать палубу даже в сильную качку, а ее каюты весьма удобны. У нее много несомненных преимуществ перед другими кораблями, и все же ноги моей на ней больше не будет. Прошу извинить меня за длинное предисловие. Итак, в один не очень прекрасный день ступил я на ее палубу. Подозвал стюарда, красный нос которого и еще более красные щеки не оставляли сомнений в его наклонностях.

«Сто первая каюта, нижнее место», — сказал я ему строгим тоном.

Стюард взял у меня чемодан, пальто и плед. Никогда не забуду, какое при этом у него было выражение лица. Не скажу, что он побледнел. Но, глядя на него, можно было подумать, что он собирается то ли расплакаться, то ли чихнуть, то ли просто бросить мой чемодан и убежать. Последнее предположение тревожило меня более остальных, поскольку в моем багаже лежали две бутылки исключительно редкого старого хереса, презентованные мне в плавание моим добрым другом Сниггинсоном ван Пиккинсом. Однако стюард не оправдал моих дурных предчувствий.

«Чтоб мне провалиться!» — пробормотал он вполголоса и пошел вперед, указывая путь.

Я полагал, что стюард уже слегка навеселе, но ничего не сказал ему и молча пошел следом. Сто первая располагалась по левому борту ближе к корме. Сама каюта не представляла собой чего-либо неординарного. Нижняя полка, как и в большинстве жилых помещений на «Камчатке», была двойной. Свободного места хватало. В углу помещался обычный умывальник с обычными же, крайне неудобными громоздкими полочками, на которых вполне можно было разместить не только зубную щетку, но и зонтик. На непритязательного вида матрасах лежали аккуратно сложенные одеяла, которые наш известный юморист как-то сравнил с застывшими гречневыми лепешками. Что представляли собой полотенца, я даже не берусь описывать. Стеклянные графины были наполнены прозрачной жидкостью, уже начавшей приобретать коричневатый оттенок, а издаваемые ею ароматы, назойливо стремившиеся проникнуть в ноздри, вызывали в памяти тошнотворные ассоциации с машинным маслом. Верхнее место было полуприкрыто занавесями с рисунком, способным вызвать зубную боль. Все эти декорации тускло освещались с трудом проникавшими сквозь иллюминатор лучами июньского солнца. Ух, какой же отвратительной была эта каюта!

Стюард положил мои вещи и посмотрел на меня такими глазами, как будто хотел побыстрее убраться отсюда; возможно, он спешил на поиски новых пассажиров и новых чаевых. Я всегда следую давно заведенной привычке с самого начала добиваться расположения к себе обслуживающего персонала, поэтому я щедро расплатился с ним за работу.

«Всегда к вашим услугам, сэр. Рад буду сделать для вас все, что в моих силах», — пробормотал он, пряча монеты в карман. И тем не менее в голосе его звучали странные интонации, вызвавшие во мне неподдельное удивление. Вероятно, с некоторых пор тарифы возросли, и его не удовлетворили мои чаевые. Однако я был более склонен полагать, что он просто торопится еще раз приложиться к бутылочке. Как выяснилось впоследствии, я был не прав.