Джекки предположила, что это канарейка, я же склонялся к мысли, что в клетке под покрывалом живет пара попугайчиков. Одной канарейке не под силу было бы производить столько шума. Кроме того, мне нравилось думать, что сварливый мистер Хенчард держит попугайчиков, потому что это абсолютно не вязалось с его характером. Но что бы наш квартирант ни держал в клетке на подоконнике своей комнаты, он ревниво оберегал это от любопытных глаз. Так что нам оставалось ориентироваться только на звуки.

А определить по ним что-либо наверняка было совсем не просто. Из-под кретоновой накидки доносилось шарканье, шуршание, шелест, временами раздавалось едва слышное и необъяснимое пощелкивание, а пару раз что-то стукнуло так, что вся клетка вместе с покрывалом затряслась на своей подставке из красного дерева. Мистер Хенчард прекрасно знал, что мы сгораем от любопытства. Но на слова Джекки о том, как это мило — держать в доме птичек, он лишь буркнул: «Глупости! Эта клетка вас не касается, так что оставьте ее в покое!»

Это нам, конечно, не понравилось. Никто нас раньше не подозревал в том, что мы любим совать нос не в свои дела, поэтому после такой отповеди мы даже не стали смотреть в сторону укрытой накидкой клетки. Кроме того, мы не хотели терять мистера Хенчарда. Заполучить квартирантов в то время было очень сложно. Наш маленький домик стоял на главной улице неподалеку от моря. Сам городишко насчитывал пару дюжин домов, бакалейную лавку, винный магазинчик, почту и ресторанчик Терри. Вот, пожалуй, и все. Каждое утро мы с Джекки садились в автобус и целый час добирались на нем на фабрику. Вернувшись домой, мы уже едва стояли на ногах. Держать прислугу мы не могли себе позволить, поэтому всю уборку делали сами.

А что касается питания, то мы были самыми постоянными клиентами Терри.

Зарплаты у нас были приличные, но до войны мы успели нахватать столько долгов, что нуждались в дополнительных средствах. Поэтому мы и сдали комнату мистеру Хенчарду. В стороне от оживленных трасс и при обязательной каждой ночью светомаскировке разжиться квартирантом считалось большой удачей. Мистер Хенчард показался нам человеком вполне нормальным. Он был уже далеко не молод, и мы решили, что можем не ждать от него неприятностей.

В один прекрасный день он появился у нас в городке, уплатил нам задаток и въехал в комнату. С собой у него был огромный кожаный саквояж и парусиновая дорожная сумка с кожаными ручками. Он был ворчливым маленьким старичком с крупной головой, охваченной скобкой жестких седых волос, и лицом, которое могло бы принадлежать отцу морячка Попая, разве что чуть более человечным. Он был не вредным, а скорее просто сварливым. Глядя на него, у меня складывалось впечатление, что большую часть жизни он провел в меблированных комнатах, занимаясь своими делами и попыхивая бесчисленными сигаретами, вставленными в длинный черный мундштук. Но он отнюдь не принадлежал к числу тех старичков, которые одним только своим видом невольно вызывают жалость. Совсем напротив! Он был небеден и вполне самодостаточен. Мы даже полюбили его. Как-то в порыве чувств я назвал его дедулей, но в ответ услышал такое, что потом краска долго заливала мое лицо при одном только воспоминании о его словах.

Некоторые люди рождаются под счастливой звездой. Это с полным правом можно было сказать о мистере Хенчарде. На улице он постоянно находил деньги. Стоило нам с ним сесть играть в покер, как на руках у него непременно оказывался стрит. О том, что он мухлевал, и речи быть не могло — просто ему везло.

Помню, однажды решили мы спуститься с утеса к пляжу по длинной деревянной лестнице. Мистер Хенчард столкнул ногой довольно большой булыжник, лежавший на одной из ступеней. Камень запрыгал вниз и вдруг в нескольких шагах перед нами легко проломил ступеньку. Дерево оказалось совершенно сгнившим. Не было никаких сомнений, что если бы мистер Хенчард, шедший впереди, наступил на эту гнилую перекладину, то неминуемо рухнул бы вниз и свернул себе шею.

В другой раз мы с ним вместе ехали в автобусе. Через несколько минут после того, как мы заняли свои места, двигатель вдруг заглох, и водитель вышел разобраться, в чем дело. А тем временем навстречу нам по трассе неслась машина, и как только мы остановились, у нее лопнул передний скат. Автомобиль на скорости занесло в кювет. Если бы не наша вынужденная остановка, то машина непременно врезалась бы в автобус. А так ни одна душа не пострадала.

Мистер Хенчард вел спокойную жизнь пенсионера. Днем, я думаю, он ходил на прогулки, а по вечерам большей частью сидел у окна в своей комнате. Мы стучались, конечно, когда нам нужно было зайти, чтобы убрать у него, и иногда он просил нас подождать. Потом он впускал нас, и мы слышали шуршание, доносившееся из клетки, накрытой кретоновой накидкой. Нас очень занимало, что же за птицу он там держит. Мы даже рассматривали вероятность того, что это феникс. Она никогда не пела. Только издавала всякие звуки. Тихие, непонятные и не всегда птичьи. К тому времени, когда мы возвращались с работы, мистер Хенчард всегда был в своей комнате. Не покидал он ее и во время уборок. А по выходным даже не ходил на прогулки.

Что же касается клетки…

Как-то вечером мистер Хенчард вышел из комнаты, попыхивая вставленной в мундштук сигаретой, и задумчиво оглядел нас.

— Хм, — сказал мистер Хенчард. — Вот что, мне нужно съездить по делам на север, так что с неделю или около того меня не будет. За комнату я заплачу.

— О, что вы! — попыталась возразить Джекки. — Мы можем…

— Ерунда! — рыкнул он. — Это моя комната. И я хочу за нее платить. Согласны?

Мы сказали, что согласны, и он одной затяжкой сделал свою сигарету наполовину короче.

— М-м-м-м. Теперь вот что, слушайте сюда. Раньше я всегда ездил на машине. Поэтому клетку брал с собой. В этот раз мне придется поехать на автобусе, так что взять ее я не смогу. Вы мне показались людьми надежными — не шпионите, вроде, не вынюхиваете. Соображаете, что к чему. Я оставлю свою клетку здесь, но не смейте даже прикасаться к накидке!

— Но канарейка… — пробормотала Джекки. — Она ведь умрет с голоду!

— Канарейка, говорите? — переспросил мистер Хенчард, сверля ее пронзительным взглядом. — Это не ваша забота. Я оставлю ей достаточно корма и воды. Все, что от вас требуется, это не приближаться к клетке. Убирайте в комнате, если посчитаете нужным, но к клетке не притрагивайтесь. Договорились?

— Да без проблем, — ответил я.

— Ну ладно, но только не забудьте, что я вам сказал, — рявкнул он.

Когда мы следующим вечером вернулись домой, мистера Хенчарда уже не было. Мы прошли к нему в комнату, где на кретоновом покрывале нас поджидала приколотая булавкой записка со словами «Не забудьте!» Из клетки доносилось легкое шуршание. А потом раздался едва слышный щелчок.

— Давай не будем брать в голову, — предложил я. — Первая в душ пойдешь?

— Да, — ответила Джекки.

«Шшшррр», — прозвучало в клетке. Но это были не крылья. «Бух!»

— Может, корма он оставил и достаточно, а вот вода уже наверняка закончилась, — сказал я на следующий вечер.

— Эдди! — прикрикнула Джекки.

— Хорошо, согласен, мне просто любопытно. Но, кроме того, я еще и не люблю, когда птицы погибают от жажды.

— Но мистер Хенчард сказал…

— Ладно, ладно, убедила. Давай сходим к Терри и узнаем, что там за ситуация со свиными отбивными.

Следующим вечером… В общем, в конце концов мы подняли покрывало. Я все же думаю, что нам было скорее не любопытно, а тревожно за обитавшее в клетке существо. Джекки сказала, что читала где-то о человеке, который истязал канарейку.

— Мы обнаружим ее там закованной в цепи, — предположила она, смахивая пыль с подоконника рядом с клеткой. Я выключил пылесос. «Уишшш… трот-трот-трот», — раздалось из-под накидки.

— Да… — пробормотал я. — Слушай, Джекки, может, мистер Хенчард не садист, а просто немного тронутый? Эта птичка или птички точно уже изнывают от жажды. Ты как хочешь, а я посмотрю.