И такое положение дел считалось вполне нормальным. Условия этой суетливой грызни, называемой здесь «жизнью», как и полагалось, определяли сознание населяющих этот мир. Хотя понятия чести, достоинства, долга, уважения к тем, кто тебя окружает, местным обитателям были прекрасно известны, понятия эти являлись для них чем-то отвлеченным, к повседневности не имеющим ровно никакого отношения. Общество знало, что красть, отнимать, предавать, подличать, унижать, пользоваться слабостью и подлаживаться под силу нельзя, нехорошо, а в некоторых случаях подсудно, но с охотой проделывало и первое, и второе, и третье… и прочее. И чаще всего не под давлением обстоятельств, а при любом удобном случае, боясь упустить скользнувшую в мутной воде действительности рыбешку выгоды.

И вряд ли здесь кто-нибудь мог поверить, что где-то на самом деле школы, гимназии и лицеи выпускают юношей и девушек, получивших наряду с обязательным объемом знаний и практических навыков еще и вполне определенный набор верных мотиваций и ценностей, необходимый для дальнейшей жизни во благо всех подданных своего государства. Что где-то правоохранительная система в прямом смысле стоит на страже законности, и мысль о возможности воспользоваться служебным положением в личных корыстных целях воспринимается ее сотрудниками не столько как преступная, сколько как абсурдная, совершенно неосуществимая. Вряд ли кто здесь мог поверить, что у руля Отечества действительно могут стоять те, кто движим именно интересами государства; те, кто полностью отвечает стоящим перед ними задачам и потому способны с должной эффективностью управлять и править. Истинная элита, убежденная в необходимости работать не на себя, а на общество, полностью осознающая громадную ответственность перед теми, кому служит верой и правдой.

Оказавшись в этом мире, Олег не сразу, но очень скоро пришел к убеждению, что все это произошло не случайно. Не зря. У всего всегда есть причина. И причина, по которой он здесь, проста и ясна. Изменить этот мир. Сделать его таким, каким ему должно быть.

И главное, что для этого следует сделать – приобрести как можно больше соратников. Тех, кто, понимая неправильность мира, в котором живут, не станут мириться с ней, как все остальные, а сочтут долгом своей жизни сражаться. И учить сражаться других.

За своих соратников, оставленных на гражданке, в Саратове, Олег был спокоен. Они уже умеют противостоять враждебной силе несправедливости. Они уже знают, что значит сражаться. И они уже знают, что значит побеждать.

Этот ресторан считался лучшим в городке Пантыков и назывался: «Каприз Императора». Вышеозначенный император был изображен на громадной, точно киноафиша, ресторанной вывеске в виде здоровенного мужика, облаченного в жуткие доспехи, украшенные шипами и цепями. Физиономию император имел настолько зверскую, что даже страшно было подумать: какие же капризы могут быть у этого типа…

Впрочем, внутреннее убранство «Каприза…» было вполне обыкновенным: круглые столики, расставленные в шахматном порядке, длинная барная стойка в одном углу, невысокая эстрада в другом и непременные для подобных заведений тяжелые пурпурные портьеры с золотыми кистями.

Время только перевалило за полдень, и посетителей в «Капризе Императора» почти не было. Лишь двое мужчин в добротных темных костюмах и при галстуках обедали за столиком напротив пустой эстрады. Один из них, командир воинской части № 62229 полковник Семен Семенович Самородов, прозванный в части Сам Самычем, был разменявшим уже полтинник малорослым крепышом с тусклым серым лицом, самой примечательной частью которого являлись густые седоватые усы. Ел Семен Семенович аккуратно и степенно, время от времени сосредоточенно покашливая в усы. Сосед же его по столу, мужчина хмурый и по-медвежьи крупный, жевал шумно, дышал шумно, громко клацал вилкой и ножом, толкал локтями тарелки, встряхивал большой кудлатой головой… При взгляде на него создавалось странное впечатление, что ему тесно в окружающем пространстве, пространство жмет ему, как неудачно подобранный пиджак. Под правым глазом мужчины имелся давний шрам, похожий на отпечаток птичьей лапки.

Мужчины закончили обед. Сотрапезник Семена Семеновича, прожевав последний кусок, бросил нож и вилку на тарелку и громко, без стеснения, рыгнул. Самородов жестом подозвал пасущегося в сторонке официанта. Крупный мужчина сунулся было за бумажником, но Самородов остановил его:

– Я заплачу, не проблема.

– Лады, – кивнул тот. И добавил, словно ставя точку в недавнем разговоре: – Значит, предварительно договорились, да?

– Договорились, – подтвердил полковник.

Собеседник его неуклюже задвигался, собираясь подняться.

– Поеду я тогда, – сказал он. – Дел еще по горло…

– Михаил Сигизмундович, – старательно выговорил имя-отчество крупного мужчины Самородов. – Извините, что завожу разговор, но все же… общее дело у нас… Я слышал, у вас проблемы? Вроде наехал кто-то по беспределу?

– Да какой «наехал», – с досадой буркнул Михаил Сигизмундович. – Так… бытовуха.

– А мне говорили… – начал было полковник Самородов, но замолчал, когда сотрапезник тяжело глянул на него.

– Случай такой… – с явной неохотой принялся объяснять Михаил Сигизмундович, – странный. Понимаешь, влепился в меня на перекрестке какой-то додик. Мой Ефим – я с сыном был, с Ефимом, – стал разбираться, а этот додик ему нос сломал. Ну, впрягся я, конечно. И тут…

Мужчина, поморщившись, замолчал, потрогал пальцем шрам под глазом. Самородов терпеливо ждал продолжения.

– Короче, не понял я, что случилось, – заговорил снова Михаил Сигизмундович, все так же морщась, – помрачение на меня нашло. То есть, не само по себе нашло – со мной такого не бывает… А этот додик напустил. Хрен его знает, как. Я как с катушек съехал. Только ствол достал, пальнул раз, промазал – и все, больше ничего не помню. Ефим рассказывает: вдруг я сам не свой стал, замер столбом, а как менты с сиреной показались, рванул от них, будто медведь от волков. Часа через два очухался в каком-то дворе, грязный, драный… Еще куртку сняли сволочи какие-то, пока в беспамятстве валялся.

– Так найти того додика и спросить с него по полной, – уверенно предложил Самородов. – Проблема, что ли, найти? Тем более, для вас…

– В том-то и дело, что проблема. Ефим-то от ментов в тачку – и за мной рванул. Инспектора номера мои знают, преследовать не стали. А додик исчез. К ментам я, конечно, обращался, а они мнутся, руками разводят. Видно денег он им отсыпал, сколько у него было, они и рады стараться – отпустили.

– Даже номера его не срисовали? Не может того быть…

– Номера срисовали, конечно, да толку от этого чуть. Владелец колымаги – студентик из области, в городе в технаре учится. Навестили студентика, а он в бега подался, вовремя ему обозначили, кто я и что я, вот он и забздел. Тут закавыка в другом. Фотку студентика смотрели. Ефим кричит: «Он это нам тачку покоцал и нос мне сломал!» А я не узнаю. Я совершенно другое лицо запомнил. Причем накрепко так запомнил, и сейчас это лицо передо мной стоит, из тысячи бы узнал. Ну, рано или поздно студентик объявится, тогда все и выясню. Ефим очень за нос свой обиделся, сам студентика ищет.

– Кто ищет, тот всегда найдет, – вежливо улыбнулся Самородов. – Не переживайте, Михаил Сигизмундович, переутомились, вот и… смешалось немного у вас в голове.

– Ведь не бухой же я был! – хрустнул пальцами мужчина. – Не, не во мне тут дело, а в нем. Он виноват, гад. Из-за него, паскуды, слушок пошел, что у меня с башней нелады. Безумный по городу бегаю… Для репутации, сам понимаешь, вредно. Да, кстати! Хотел тебя сразу попросить, но из головы выскочило. Когда вся эта заварушка случилась, мимо колонну призывников вели. Ты того… распорядись, чтобы поспрашивали у них: может, кто что и видел.

– Конечно, о чем разговор! – легко согласился Семен Семенович. – Главное, что теперь у вас все хорошо.