— Приезжайте скорее. Вы в последний раз увидите мои картины. Они сейчас здесь. Саранча. Вы понимаете, о ком я говорю? Люди в зеленом. Они здесь. Немцы, черт побери.

Оказалось, что немцы пришли лишь для того, чтобы посмотреть на Мунка и на его картины. Спросили, не могут ли они что-нибудь сделать для него.

— Да, спасибо. Позаботьтесь о том, чтобы меня здесь оставили в покое. Я не могу работать, когда вокруг меня люди.

Однажды вечером, это было в 1940 году, он споткнулся в саду и пролежал долго, пока смог подняться. И все же не хотел, чтобы кто-нибудь сопровождал его на прогулки. Хотел быть самостоятельным.

Мунку было семьдесят шесть лет, когда немцы оккупировали Норвегию. В основном они оставляли его в покое. Больше неприятностей было у него с квислинговцами. Они хотели, чтобы он вошел в «почетный совет искусства». Хотели создать почетный совет, в котором Мунк сидел бы рядом с Кнутом Гамсуном, Христианом Синдингом[35] и Густавом Вигеланном. Кнут Гамсун послал к Мунку своего сына Туре. Сказал, что Мунк должен стать членом совета.

— Отец просит вас согласиться хотя бы ради дружбы.

— Ради дружбы? А разве ваш отец мой друг?

— Он считает вас величайшим художником Норвегии.

— Вот как. Есть ли у него мои картины? Этого я не знаю. Какие же это картины?

Туре Гамсун покраснел. У Гамсуна не было картин Мунка.

— Ему не на что их купить? — сказал Мунк.

Из почетного совета ничего не вышло. Поколебать Мунка было невозможно. В день восьмидесятилетия Мунка квислинговские власти хотели устроить большую выставку его картин. Мунк не захотел. Попросил оставить его в покое. Он не хотел иметь ничего общего ни с немцами, ни с квислинговцами.

Ему нужен был новый сторож в Экелю.

— Я не доверяю теперешнему. Он сказал в воскресенье что-то о новом порядке. Что нельзя продолжать жить по-старому. Лучше его уволить. Я же не обязан его держать?

Прочитав предупреждение о том, как опасно выступать против новых властей в стране, он сказал:

— Я когда-то нарисовал человека на охоте. И текст к рисунку гласил; «Какая наглость! Смертельно раненный олень бодается».

Мунк знал, что Норвегия скоро станет свободной. Он знал, что немцев начинают изгонять из России. Что Германию медленно, но упорно бомбят и что англо-американская армия готова нанести Германии удар. Но он не увидел этого.

Перед рождеством 1943 года в Осло в течение нескольких часов произошел ряд взрывов. Началось с того, что взлетело на воздух немецкое судно, стоявшее в порту под разгрузкой, Загорелись взрывчатые вещества на пристани, и несколько сот тонн взорвались. Около двухсот человек было убито, несколько домов у пристани разрушены, а в тысячах домов выбиты стекла. В Экелю тоже вылетели стекла в окнах. Экономка решила, что взлетит весь город. Она увела Мунка в погреб. Он спустился туда и сидел там несколько часов. Это было для него слишком. Старый бронхит, часто мучивший его, вспыхнул с новой силой — и он слег. В длительные поездки он обычно брал с собой пакеты — связки старых писем. Это были письма, полученные им от тетки. И теперь он стал снова перечитывать письма от Карен Бьёльстад. От той, которая сделала для него так много. Может быть, он думал о том, что все могло быть иначе, если бы она не была сестрой его матери.

23 января 1944 года он встал и немного прошелся по главному зданию Экелю. В два часа дня почувствовал себя дурно и лег в постель. В шесть часов того же дня он тихо скончался. Умер от паралича сердца. Похороны решили организовать квислинговские власти в Осло. Они хотели, чтобы это были официальные похороны. Ингер Мунк попыталась помешать этому. Но она не могла воспрепятствовать тому, что на гроб были возложены венки как от квислинговских властей, так и от немцев. В похоронной процессии было особенно много женщин, провожавших Эдварда Мунка в последний путь. Урна с прахом Эдварда Мунка стоит в почетной роще церкви Спасителя в Осло.

Среди оставшихся после смерти Мунка вещей был набросок пьесы и большой черновик книги о его жизни. Пьесу он назвал: «Из города свободной любви». В черновике он писал о людях, которых встречал, и о событиях своей жизни. Писал годами. Он редко показывал, но, случалось, говорил. Мне однажды удалось полистать книгу, но он не хотел, чтобы я ее читал.

— Я написал все. Поднимется чертовский шум, когда люди это узнают. Люди так обидчивы. Помню я как-то в пьяном виде послал открытку из Парижа другу в Осло. Я нарисовал пару рогов и написал: «Вот твои новые рога». Беда заключалась в том, что это открытка. Я послал ее на ресторан «Гран».

— Ты свинья, — сказал он мне, — но рисуешь хорошо.

— Я люблю тебя, — сказал я ему, — но ты рисуешь плохо.

За двадцать семь лет жизни в Экелю Мунк никого не впускал в верхнюю часть дома. После его смерти наверху среди пыли и мышиного помета нашли свыше десяти тысяч рисунков и оттисков, а также сорок пять перчаток и варежек и двенадцать лорнетов.

Одна из его последних крупных работ — автопортрет. Старый и усталый, он стоит в позе «смирно» у стоячих часов в спальне. Кажется, что он встал для того, чтобы встретить смерть. Портрет написан мрачными, бледными красками. Только кровать застлана ярким по цвету покрывалом. Краски светятся, горят и отвлекают взоры от старого человека у часов.

Эдвард Мунк именно этого и хотел. Ему было безразлично, что будет с ним, лишь бы жили его картины. Все, чем он жил, о чем думал, что чувствовал, заключено в его картинах.

— У меня ничего нет, кроме моих картин. Без них я ничто.

В искусстве Мунка ясно различаются три периода. Первый — годы до того, как он стал художником. Он рано повзрослел, но не был вундеркиндом. Только в двадцать два года он создал шедевр. Рисунки Мунка детских лет свидетельствуют о влиянии на него ряда мастеров, в том числе норвежского пейзажиста Йохана Кристиана Даля [36] и итальянца Микеланджело.

Далем он позже мало интересовался, но Микеланджело любил всю свою жизнь. И все-таки в более поздних картинах Мунка трудно найти влияние Микеланджело. Росписи Микеланджело в Сикстинской капелле Мунк считал самыми прекрасными произведениями искусства.

— У меня с Микеланджело и Рембрандтом есть, во всяком случае, одно общее — линия, движение линии вверх, ее падение, игра линий меня пленяла больше чем краски. Легко можно увидеть, что фрески в Сикстинской капелле написаны художником, который прежде всего был скульптором.

В ранние юношеские годы на Мунка особое влияние оказал Кристиан Крог. В то время Мунк писал картины, так сильно напоминавшие Крога по краскам и по мазку, что трудно различить, Мунк это или Крог. Основное различие заключается в том, что картины Мунка более теплые, более сдержанные. После первой поездки в Париж Мунк находился под сильным влиянием французского искусства того времени. Если какая-то школа и повлияла на него, то французская. Он несомненно больше всего учился у Тулуз-Лотрека.

Второй период в искусстве Мунка — годы до и после трагической любовной истории, когда он лишился сустава на пальце. История случилась в 1902 году. Этот период начался в 1889 году и продолжался до возвращения художника из больницы Якобсона в 1909 году. Это годы возмужания. Годы встреч с женщинами. Переживания живописца являлись теперь жизненным нервом в его искусстве. Особенно волновали Мунка тайны любви и смерти. В живописи игра красок, плоскости и линии стали главными средствами выражения его мировоззрения и его настроений. Он не хотел быть только художником. Он хотел также быть поэтом и исследователем.

— Я знаю, что большой черный мешок в «Переходном возрасте» ослабляет живописное восприятие картины. Я вынужден был сделать его большим и однотонным.

— Потеряй я зрение, я стал бы исследователем. Я рисую. Для меня это лучше, чем писать и говорить.