И я неуклюже, пытаясь ободрить его, говорю:

– Наверное, скоро выйдешь?

– Еще 12 лет осталось…, – голос дрогнул, в глазах слезы.

Я ошеломленно молчу, что тут скажешь? Ловлю себя на холодящей мысли: «Это что же надо было сделать, чтобы тебе столько дали…» Невольно вырвался вопрос:

– За что сидишь?

– Да ни за что! – последовал обычный для этого места ответ.

По настоящему бессмысленным мне кажется то, что это место не может ни изменить человека в лучшую сторону, ни тем более исправить того, что он сделал. Иначе история не повторялась бы снова и снова: сел-вышел-сел-вышел и снова сел… Я заглядываю в глаза этим людям, и становится так грустно, что хочется убежать, как можно дальше, как можно скорее забыть о существовании этого печального и безнадежного места. Но что-то держит меня. Возможно, я не могу уйти потому, что понимаю: я здесь добровольный посетитель, а не вынужденный обитатель, лишь по одной причине – чудо. Если бы не чудо, я сама, в лучшем случае, была бы в подобном месте, а в худшем – на одном из городских кладбищ, уже много лет назад.

Все готово – аппаратура подключена. Меня слегка потряхивает от волнения.

– Здравствуйте, – тихо начинаю я. – Меня зовут Мадлен, я бывшая наркоманка. Приехала к вам из Алматы. Хочу спеть вам свои песни, быть может, кого-нибудь они коснутся, кому-нибудь помогут, кому-нибудь дадут надежду…

Я уверенно перебираю струны гитары и начинаю петь.

Мне больше не страшно:

Я пою свои песни и рассказываю о своей жизни. И люди слушают очень внимательно и серьезно, в напряженной тишине. Слушают не только мой голос, но сердце. Здесь не солжешь. Эти люди видят тебя насквозь.

Они внимательно слушают мою откровенную повесть о том, как однажды и я была узницей…

Черное море…

Живописный поселок на окраине курортного городка, с пальмами и дельфинами. Наш дом стоял на вершине холма. Панорама внизу была потрясающей: каждое утро солнце выплывало, словно прямо из моря, и каждый вечер медленно и величественно погружалось на морское дно, где-то там, далеко за линией горизонта, оставляя за собой медленно тающую золотую тропинку на бархатной поверхности моря. Виноградники и сады… Ароматный запах цитрусовых… Холмы, утопающие в зелени… Кудрявые пышные деревья… Эвкалипты, магнолии, кипарисы, акации, мимоза… Пьянящие голову ароматы…

Почти целая улица в поселке – дома моих дальних и ближних родственников. Люди здесь открытые и дружелюбные. Ходят друг к другу в гости без приглашения и без особого повода, запросто, на чашку, а то и две-три, настоящего, крепкого, ароматного кофе.

Я мало что помню из тех лет, но все мои воспоминания теплые и нежные, слегка щемящие сердце. Одно из ярких воспоминаний – день, когда я пошла в нулевой класс. Я была так счастлива, что не могла спать. Помню свою первую школьную учительницу, добрую и улыбчивую пожилую женщину в очках в крупной оправе, я была ее любимицей (в первый и последний раз в жизни…) После школы мы носились по поселку босиком, ловили голыми руками рыбу и головастиков в речке Мачаре и строили шалаши. Я была совершенно счастлива. Мне было чуть больше шести лет.

А потом настал праздник – Пасха. Я тогда понятия не имела, что это за праздник и что он символизирует, впрочем, как и большинство взрослых. Но праздник был запоминающимся: куличи разных размеров и форм, с изюмом и сахарной глазурью и разноцветные крашенные яйца. Мы, дети, соревновались – чье яйцо окажется крепче… Были среди нас и хитрецы, которые заранее, предусмотрительно закупили на базаре деревянные крашенные яйца и побеждали нас, наивных. Было весело.

По традиции тех мест в этот праздник было принято чтить память умерших предков. Моя семья и еще несколько близких родственников собрались и на двух машинах поехали на местное кладбище. Помню, как долго мы уговаривали маму поехать вместе с нами, она никак не хотела, как будто предчувствуя что-то… Возвращаясь домой, мы ехали по узкой проселочной дороге, и остановились, чтобы открыть деревянные ворота, преграждающие путь. Навстречу поднимались желтые «Жигули».

Дальше все, как кадры из фильма. Мой отец выскакивает из машины и распахивает двери желтого «жигуленка». Он возмущенно размахивает руками и что-то громко говорит. Позже я узнала, что в машине находился сын моего дяди, который пропал из дома около месяца назад. Родители уже отчаялись в его поисках. Мой папа пытался убедить его ехать с нами, домой, к родителям… Я видела, как распахнулись еще три дверцы «жигуленка», и из них повыскакивали ребята. Они начали бить отца. С нами был всего лишь еще один мужчина, он поспешил на помощь. И на узкой проселочной дороге завязалась жестокая драка. Двое мужчин и пятеро здоровых, явно нетрезвых ребят… Шум, крики женщин, плач детей, спины, лица, руки… Я кидала в дерущихся крашеными пасхальными яйцами и конфетами…

У одного из пассажиров злосчастного «жигуленка» в руках откуда-то появился обрез. Началась стрельба. Несколько выстрелов в воздух, и люди в панике разбежались. Остались только разгоряченные юнцы и мои родители. Один из парней направил обрез на моего отца… Мама с криком кинулась к нему… Раздался выстрел. Мама, сделав несколько шагов, стала медленно оседать…

Помню клубы пыли из-под колес бешенно мчащегося автомобиля, увозившего прочь от меня родителей. Вокруг испуганные лица моих теток, чьи-то крики, закрытые руками рты, непрекращающийся истошный плач моего двухгодовалого братишки и монотонные причитания бабушки: «О, Аствац… Аствац…».

…Несколько месяцев мама лежала в больнице в тяжелом состоянии. Чудом осталась жить. Как только ее выписали из больницы – мы продали свой уютный домик на холме и уехали, как можно дальше…

Я впервые испытала чувство страха. Детство кончилось внезапно.

Мы приехали в большой город, окруженный живописными величественными горами, одетыми в белоснежные шапки. Но город показался мне огромным и серым. Он встретил меня холодом. Казалось, мы не понравились друг другу. Позже, я написала стих:

Была зима. Пахло непривычно – печным дымом, морозом и снегом. Здесь не было моря, а я так по нему скучала…

Мне казалось, что я была непохожей на остальных, и внешне, и характером. Была слишком открытой, слишком шумной, слишком живой. Я стеснялась своей внешности. Скорее всего, все дело было в моем выдающемся носе… Я была не по – девичьи агрессивной, делала вид, что никого не боюсь, дралась с мальчишками, командовала и была остра на язык. Мальчишки платили мне тем же, дразнили меня «армяшкой», ведьмой, борцом за справедливость и кавказской пленницей. Не очень-то повышает самооценку…

Папа постоянно уезжал в командировки, приезжал усталый, и ему было не до меня. Он читал газету «Советский спорт», а я сидела рядом, на полу у дивана, и наблюдала за кольцами дыма от сигарет «Медео».