— Я все еще не могу понять, зачем ты тратишь время на то, чтобы вернуть обратно Санта-Каталину. Если мы не добудем там продовольствие, то нам нечем будет кормить людей.

Темные выпуклые глаза адмирала прямо уставились в голубые глаза Джекмена.

— По двум причинам, Энох; во-первых, я не могу оставлять у себя в тылу испанские войска, а во-вторых, мне нужно посмотреть, как эти мерзавцы, которых мы набрали, выполняют мои команды.

— Все равно, — уроженец Новой Англии потер небритый подбородок, — разве промедление в Санта-Каталине не угрожает нам тем, что нас может выследить какой-нибудь корабль-шпион? И потом, если мы идем на Панаму, нам придется брать форт Сан-Лоренсо, а он считается неприступным. Потеряв время на Санта-Каталине, мы рискуем тем, что доны пришлют подкрепление в Сан-Лоренсо.

Адмирал по-прежнему был спокоен. Он промолчал о том, что капитан Рикс, шедший далеко на правом фланге ямайского флота, не посчитал нужным доложить, что он заметил барку, которая удрала на юг на всех парусах.

Рыбак Тома легко шел по ветру от острова Табога к Панаме. Теперь он уже видел место своего прибытия. Белые и красные стены метрополиса Центральной Америки почти на полмили протянулись вдоль песчаного берега Южного моря — города, который уже не был центром, но все еще сохранял огромную значимость.

Тома, самбо [64] из деревни Ната, расположенной выше по побережью, всегда с удовольствием подплывал к огромному городу на закате. Солнце постепенно погружалось в горы и бросало богатые пурпурные блики на округлые холмы вокруг Панамы. Тома всегда нравились сочные цвета в природе, искусстве и религии.

Блестящие черные глаза наполовину негра, наполовину индейца обежали знакомые очертания высоких построек. Слева от него, на северном конце города, он увидел форт Нативидад, который защищал единственный мост через реку Алгарроду. Справа от него ярко сияли на солнце красные черепичные крыши знаменитой обители Мерседес. Тома радостно улыбнулся; в новогодний вечер 1670/71 года добрые сестры обители угощали бедных пирожками, орехами и конфетами из сахарного тростника.

Рядом с обителью возвышались колокольня и высокие стены монастыря добрых францисканцев. А дальше располагались три городские площади.

И надо всем доминировала наводящая на возвышенные мысли башня кафедрального собора — огромные раковины-жемчужницы, вделанные в его купол, сверкали белизной, девственно чистые, словно сама Божья Матерь.

Хотя самбо и не мог разглядеть их, но он знал каждую лавку на берегу. Там торговали мясом, овощами и маслом, а вон там находился рыбный рынок, куда Тома и его товарищи сбывали устриц, крабов и макрель, которых Бог посылал в их сети.

Потрепанная лодка легко качнулась на волнах, уловив в свой парус резкий порыв ветра, и понеслась еще резвее. Самбо обрадовался этому: уж теперь он обязательно успеет к празднику Святого Педро.

Он бросил взгляд на свою женщину Пепиту, которая спала среди тыквенных бутылей с пеликаньим маслом. Из отваренных птиц вытапливалось великолепное густое масло, которое использовалось для смазки упряжи и седел. На рынке оно стоило целых три песо бутылка.

С чувством приятной легкости Тома поднес к губам зеленый кокос и сделал длинный глоток сладковатого прохладного молока. Ах! Жизнь чудесна, а Панама — это самый прекрасный город в мире. Это признают даже хвастуны кастильцы, которые все время ноют о старых городах в Испании.

Из-за рыбного рынка мрачно выглядывала тюрьма, в которой сидели убийцы, воры, неплательщики налогов и все враги короля и церкви.

И снова Тома прищурил глаза на закат, посмотрел на колокольню кафедрального собора и тихо поморщился. Сегодня вечером Пепита наденет мантилью, и они пойдут слушать специальную мессу, которую будет служить архиепископ в честь празднования Нового года.

Правый край города вдавался в гавань. Там стояли семь правительственных зданий. Это были губернаторский дворец, таможня, королевская казна и королевский склад, в котором временно хранились богатства из Южной Америки, которые должны были отправиться в полный опасностей путь до Мадрида.

Плохо, что Пепита была уже не молода, подумал он; она сможет работать еще года два, не больше. После этого ему придется поискать себе другую женщину, хотя он оставит у себя Пепиту, потому что она превосходно готовит.

Здание муниципалитета, конечно, будет освещено, как и дворцы архиепископа и генерал-губернатора. А что приятнее всего, красивые дамы и их гордая свита наденут лучшие наряды и соберутся вокруг сделанного из камня дерева Справедливости, которое украшает Плаца Майор.

На них будут смотреть толпы молчаливых быстроглазых индейцев с равнин Пакоры, самбо из Наты, метисы и сотни свободных негров, а также все испанцы из разбросанных по побережью деревушек.

Конечно, все напьются в меру, насколько им позволят финансовые возможности. Тома нащупал в своем кошельке из кожи шакала среди какао бобов, которые служили мелкой разменной монетой, о радость, серебряный реал, который он приберег на черный день.

— Оле, женщина! — Тома легко пнул ее по заду. — Просыпайся, лентяйка, и причешись.

Пепита повернулась на бок, широко зевнула, обнажив черные зубы, приподняла голову и приоткрыла заспанный глаза.

— Еще рано, — буркнула она и снова завалилась спать.

Всего несколько суденышек лежало на боку в грязи у причала; а в гавани стоял всего один большой военный корабль вице-короля Перу.

Стайка серовато-коричневых пеликанов пролетела мимо лодки, чтобы присоединиться к пиршеству чаек, которые отыскали на камнях устриц.

Тома облизал губы. Славно, на реал можно купить достаточно красного вина, чтобы разогреть старые кости и развеселить сердце; красное вино способно даже заставить его вновь увидеть в костлявой Пепите молодую девушку.

При неожиданно раздавшемся звуке пушечного выстрела он вздрогнул, а потом от всей души расхохотался, заметив облачко дыма над мысом Матадеро и несколько озадаченных стервятников, которые взлетели с верхушек своих излюбленных пальм на Плаца Майор. Господи! Это просто салют в честь Нового года.

Да, и хорошо, что у него есть добрый друг самбо Педро, который плетет сети. У него в пригороде Маламбо всегда достаточно пальмового вина.

Донья Елена заметно вздрогнула; не каждый день под ее крышей собиралось такое блестящее и утонченное собрание. До нее доносился голос дона Андреаса, глубокий и хорошо поставленный. Он приветствовал его светлость архиепископа. Дон Хуан Боргеньо, помощник губернатора Верагуа, зашел ненадолго и сообщил, что его превосходительство дон Хуан Перес де Гусман, рыцарь ордена Святого Жозефа, губернатор и главнокомандующий Панамы, прибудет принять участие в празднике, который она вместе со слугами готовила почти три дня.

Донья Елена на цыпочках, придерживая шуршащие юбки проскользнула в кухню и тревожно оглядела стол, загроможденный разнообразными блюдами: индейки, перепелки, голуби, утки, яйца чаек — и все это было разложено на огромных тарелках из чистейшего перуанского серебра.

Она приподняла бровь. Какая досада! Несмотря на все меры предосторожности, запах от горячих блюд все равно разносился по всему дому, словно в какой-нибудь плебейской хижине. На другом столе высились груды говядины, оленины и даже лежали зажаренные целиком дикие свиньи Почему упарившаяся прислуга еще не принесла пирог с игуаной? Гости из провинции должны особенно оценить этот деликатес, не меньше, чем хорошо приправленных омаров, крабов и всевозможных рыб.

Некоторые из гостей уже поглядывали в дверь. Она приятно улыбнулась в ответ на глубокий поклон известного купца дона Рамона Гутиерреса и вежливый реверанс его жены Пердиты, одной из первых красавиц во всем вице-королевстве Перу.

Донья Елена бросила на молодую женщину завистливый взгляд. Святая Мария! Она слишком красива, чтобы походить на человеческое существо. Золотистые волосы высоко подняты под мантильей, расшитой золотыми и серебряными нитями, которая спускалась ей на плечи; но это очаровательное создание пользовалось всеобщем уважением за скромность и сострадание.