– Все равно они это делают. Они делали это со мной, они делают это с другими. Я не раз встречал людей, которых полицейские вот так тайком переправили через границу. Да и как поступать иначе? Не убивать же несчастных, всей земли не хватит всех их закапывать. Они ведь не совершали никаких преступлений, у них только не было документов и они не успели оптироваться. Все страны стараются избавиться от людей без паспортов и без подданства, потому что с ними одни неприятности. Вот если бы отменить паспорта…

Впрочем, Станислава (как и меня когда-то) не испугали ни тюрьма, ни интернирование. В ту же ночь он перебрался в Голландию и добрался до Амстердама. Нашел итальянский корабль мертвых и на нем ушел в Геную. Там сбежал с борта, нашел другой корабль мертвых. Этот оказался настоящим рекордсменом по производству трупов. После того как напоролись на рифы, только несколько моряков добрались до суши. Станислав бродяжничал, кое-как перебивался. Может, так и тянулось бы, но после одной ужасной драки, в которую он влип, надо было срочно скрыться от полиции. Вот он и попал на «Йорику». Что оставалось делать? И что нас ждет впереди? Нельзя, конечно, вечно плавать на корабле мертвых. Однажды придется платить за все. Мы обречены. Цезарь-Капитализм не пренебрегает никаким мусором. И пока из нас можно выжимать хоть какие-то соки, он будет это делать.

– В койке надо мной, – сказал Станислав, – раньше спал один бедняга из Мюлхаузена в Эльзасе. Настоящее имя его никто не знал, да и не все ли равно. Он назвался Паулем, этого вполне достаточно. Тоже угольщик. Понятно, мы звали его просто французом, зачем нам все эти имена? Однажды он рассказал мне свою историю…

Пауль этот родился в Мюлхаузене и учился на медика то ли в Страсбурге, то ли в Меце. Не помню точно. Потом отправился на заработки в Италию. Там его, конечно, интернировали, когда началась вся эта чертовщина с разделом мира. Нет, нет, я перепутал. Он был в Швейцарии, когда все началось. Денег у него не было, конечно, швейцарцы этого не любят. Пауля выгнали в Германию, а там его забрали в солдаты. Но очень скоро он сдался итальянцам. Потом бежал и от них. Украл штатскую одежду и стал бродить по Средней и Южной Италии. Он бывал здесь до войны и немного знал эти места, но все равно его поймали. Поскольку он не признался, что сидел в лагере, к нему отнеслись просто как к неизвестному немцу. Но до обмена пленными он опять умудрился бежать. Из Швейцарии его выставили все-таки в Германию, там он некоторое время работал на пивоварне, участвовал в какой-то забастовке, был арестован. Теперь его выкинули уже из Германии как француза. Но и французы, понятно, его не приняли, поскольку он уже вечность не бывал в этом своем занюханном Мюлхаузене и не оптировался ни как гражданин Германии, ни как гражданин Франции. Он, как и я, попросту не знал обо всех этих штуках. Ему было не до оптации, он всегда пытался подзаработать хоть сколько-то деньжонок, чтобы не умереть с голоду. За какие-то большевистские дела, в которых он ничего не понимал, его снова выставили за границу. Дали ему на это сорок восемь часов. Если не уберешься, сказали, получишь шесть месяцев исправительного лагеря. Когда срок прошел, ему дали еще двое суток. Он не послушался. Его следовало сразу поместить в лагерь, но таких лагерей в то время уже не было. Тогда Пауль самовольно ушел в Люксембург. Оттуда было несложно перейти границу Франции. Когда его снова поймали, ему не пришло в голову ничего лучшего, как назваться французом. Проверили его слова и решили, что он обманом пытается добиться французского подданства. А это уже преступление. Кража со взломом тоже преступление, но не такое страшное, как такая вот наглая попытка незаконным путем получить чужое гражданство. От тюрьмы Пауля спасла последняя лазейка: он дал согласие завербоваться в Иностранный легион. Он не собирался таким способом заработать французское гражданство, поэтому скоро бежал и из Иностранного легиона. Но куда идти? В Испанию? Это далеко. К тому же, там много марокканцев, которые подрабатывают на таких беглецах. А иногда даже не подрабатывают, а просто убивают. Раздевают догола и бросают в песках.

Но Паулю везло. В Марокко он встретил как раз таких плохих марокканцев. Они хотели расстрелять его. Потом хотели привязать к лошадям и пустить по пустыне. Тогда он вспомнил, что он немец и попытался донести это до марокканцев. Немцы, конечно, тоже христианские собаки, но они воевали с французами, поэтому для марокканцев это как-то звучало. Кроме того, немцы помогли немалому количеству поганых янки пойти на дно, когда топили их корабли. Кроме того, немцы сражались на стороне турков, то есть на стороне воинов Аллаха, против англичан и французов. А когда немцы брали в плен магометан, сражавшихся на стороне французов, они принимали их почти как друзей. Это знают все, признающие пророка, независимо от того, живет он в Марокко или в Испании. Конечно, трудно было объяснить марокканцам, что Пауль немец. Они ведь думают, что немцы должны выглядеть совсем не так, как поганые френджи или англичане. А тут человек совершенно похож на всех тех, кто служит в проклятом Иностранном легионе. Так что сам Пауль не мог объяснить, как он сумел им доказать, что он немец. Но доказал. И его приняли, хорошо к нему относились, передавали из дома в дом, из племени в другое племя, пока, наконец, он не попал на морской берег и там с торговцами свинцовыми сливами попал на «Йорику». Шкиперу как раз понадобился угольщик. Казалось бы, Пауль обрел наконец место среди единоверцев, но случилась беда. «Я жалею, что бежал из Иностранного легиона, – однажды признался Пауль Станиславу. – На «Йорике» в сто раз страшнее и хуже, чем даже в штрафной роте. По сравнению с «Йорикой» мы там жили по-царски. У нас была нормальная еда, мы спали в нормальных койках. А здесь я погибну. Обязательно погибну». И как Станислав ни убеждал, что жить можно даже на корабле мертвых, судьба Пауля была решена. Он надорвался. Горлом у него пошла кровь. Он задыхался. Однажды он упал в бункере на уголь и уже не смог встать. Станислав унес Пауля в кубрик, там он умер. В восемь часов утра его опустили за борт. Шкипер даже не снял фуражку, только откозырял на прощанье. Пауль пошел на дно прямо в своих грязных отрепьях. Кусок шлака, привязанный к ногам, увлек его в пучину. Шкипер поморщился, будто ему и шлака было жалко. В вахтенный журнале это происшествие, конечно, не попало. Ведь Пауля не было в этом мире. Он не существовал. У него не было никаких документов. Бесплотный, как ветер. Только ветер. Ничего больше.

Пауль не был единственным угольщиком, умершим на «Йорике».

Некий Курт из Мемеля тоже не успел оптироваться. Во времена оптации он находился в Австралии и по этой причине остался без гражданства. Возможно, что он и сейчас бродил бы по берегам Австралии, но какая-то темная история с забастовкой… Знаете ли, эти профсоюзы… Штрейкбрехер, к упрямой голове которого Курт приложился кулаком, почему-то не выздоровел. По этой причине Курт не мог явится к консулу, ведь консул стоит на страже интересов государства. Осознав это, Курт умудрился без всяких документов попасть в Англию. Но Англия – гибельная страна. Все островные государства гибельны, а Англия особенно. Туда можно войти, но выйти не просто. Курт, например, не смог. Пришлось все же идти к консулу. А консул, понятно, поинтересовался, почему это Курт оставил свою счастливую Австралию и почему вовремя не оптировался, и как без всяких документов оказался в Англии?

Всего рассказать Курт не мог.

Это никому не интересно, так считал он.

Ему не хотелось, чтобы его выслали обратно в Австралию, и когда ему сообщили, что высылка ему все же грозит, он заплакал прямо в кабинете. Конечно, консул потребовал немедленно прекратить этот театр. Я видел много таких идиотов, как вы, сказал он, и слезами меня не взять. Слово идиот добило Курта. Тяжелым пресс-папье, стоявшим на столе, он запустил в голову консула. Набежали помощники, охрана. И с этой минуты Курт окончательно стал мертвецом. Он уже не мог вернуться на родину. Ведь сам консул подтвердил, что его отчаяние – всего лишь театр. Оставалось лишь согласиться с этим. Чувство отчаяния присуще людям, которые пользуются чистыми носовыми платками. Yes, Sir!Я давно понял, где моя Родина. Да там, где никто не угрожает посадить в тюрьму, разделаться, как с ублюдком!