Рэниари едва не задохнулся от обиды. Глаза тут же защипало от непрошеных слез.

— Значит, по-твоему!.. — начал он, с трудом сдерживаясь. — Я должен после всего, что было, принять его хлипкое «прости!»?

— Я понимаю, что такое трудно простить, — примиряющее улыбнулся Айрэ. — Но хотя бы постарайся понять… вновь сделай шаг навстречу… ради будущего. Не бойся — теперь Эдмир безумно боится тебе навредить! Да и… если любишь, то простишь все, что угодно. А ты его все еще любишь, не отрицай! Сделай ЭТО, Рэни.

Порывисто шагнув вперед, Айрэ крепко обнял замершего Рэниари.

— Ты справишься!.. Ты очень сильный, — прошептал он в аккуратное ушко младшего короля. — Порой мне даже кажется, что слишком сильный! И тебе не мешало бы стать чуточку послабее… Мы с тобой оба лишены выбора… воспитаны младшими! Но если я выбирал сам — дядя мечтал воспитать из меня замену моему знаменитому отцу — то ты… Ты, Рэни, с самого детства был принудительно лишен права выбора! Почему-то мне кажется, что сложись все иначе, и ты был бы великим правителем!.. сильным, властным, самостоятельным! Но тебя сделали младшим и обрекли лишь на ОДНУ дорогу. И ты, вроде бы смирившись, сам того не замечая, ломаешь себя под того мальчика, каким тебя мечтали воспитать. Потому-то ты и не можешь смириться с Эдмиром — он едва не сломал тебя окончательно…

Задохнувшись от неожиданности, Рэниари замер в кольце рук Айрэ. Он никогда не рассматривал ситуацию с такой стороны, давным-давно приняв свою судьбу и смирившись с ней. А ведь и верно! Он всегда обожал вертеться среди солдат, обожал фехтовать, лазить с мальчишками по скалам, плавать наперегонки!.. А его запирали в Цитадели, пичкая знаниями, нужными для будущего младшего мужа, читали нотации, запрещая загорать голышом на прибрежных камнях («…ты и так смуглый!..») или самостоятельно чистить лошадь после прогулки: — «На что похожи твои руки!.. От тебя пахнет навозом… Отец-Небо!.. На ладонях мозоли! Немедленно принесите крема и передайте Баррэту, что я запрещаю заниматься фехтованием с мальчиком!..»

Нет, Рэниари прекрасно понимал, что у него не было иного выбора. Тот же Асин, который его воспитывал, ни за что бы не позволил пасынку стать помехой собственному сыну и наследнику Цитадели. И отец одобрил ТАКОЕ будущее для своего младшего и любимого ребенка. А ведь некогда в такой же ситуации Баррэту позволили жить своей жизнью. Не ломая его под принятые стереотипы. И теперь Айрэ впервые озвучил то, что юноша понимал сердцем, но не разумом — сложись его судьба иначе, и он не разрывался бы между навязанной судьбой и личным выбором.

— Ты понял… — печально констатировал Айрэ, отстраняясь и виновато заглядывая в лихорадочно блестящие глаза юного короля. — Прости меня… Но я должен был сказать это. Вы с Эдмиром одного поля ягоды. Оба слишком сильные, чтобы уступить друг другу… чтобы смириться с проигрышем.

— Я!.. — вскинулся было Рэниари, но палец Айрэ предостерегающе прижался к его губам.

— Я знаю, — тихо улыбнулся он. — Ты пытался. И не раз… Но в том-то и дело, что тебя …именно тебя, Рэни!.. учили сгибаться перед силой будущего мужа. А Эдмира этому никто не учил. Но он старается. Ради тебя старается. И пусть у него не получается… порой он слишком груб, напорист, но твой муж тоже пытается поменяться ради другого человека, хотя и неуклюже. Он любит тебя, Рэни! Очень любит… постарайся его простить.

— Тогда почему он не может принять нашего сына?! — Сорвался Рэниари на крик. — Почему?!..

— Именно потому, что любит тебя, — ответил Ай. — И боится тебя потерять… Такой вот парадокс. Сломайся сам, Рэни! Нет, не сломайся — согнись. Согнись ради того, кто тебя до безумия любит! И кто не умеет гнуться, в отличие от тебя. Его этому никто не учил. Умерь свою гордость. Иначе ваше существование станет бессмысленным!

Вырвавшись из рук Айрэ, Рэниари бросился вон из его покоев. Он бежал по коридорам, ничего не видя из-за слез, заливающих лицо. Благо, покои маркиза были на семейной половине, и никто чужой не мог увидеть неподобающего поведения второго короля. А преданные слуги не посмели бы комментировать увиденное, как и заступать дорогу коронованной особе.

И потому Рэни, захлебываясь от болезненных рыданий, даже не ожидал, что кто-то прервет его бег. Но когда это все-таки случилось, не стал вырываться, как-то вдруг сразу поняв, чьи руки прижали его к твердой груди, обтянутой вышитым бархатом камзола.

— Ну что ты?! Что… — перепуганный Эдмир подхватил на руки мужа и едва не бегом понес его к себе: как-то даже трудно было представить, что могло вызвать подобную истерику всегда сдержанного юноши.

Но Рэни только отчаянно мотал головой, цепляясь за мигом промокший камзол Эда, да шмыгал носом, икая от судорожных рыданий. Лишь спустя час Эдмиру удалось его хоть немного успокоить. Все это время первый король не выпускал из рук свою Искру, целуя и убаюкивая. Рэниари так и не сказал ему причину своей истерики… в конце концов, уснув в объятиях старшего мужчины, чувствуя, как с прорвавшимися слезами из него вытекает напряжение последнего года, вся боль, разочарование и тоска… оставляя место чему?.. надежде?..

И остается только одна заноза, что мешает полностью принять и простить мужа…

Эрэндис.

Их сын и наследник.

Закутавшись в меховой плащ, Айрэ смотрел на огромный замок из невыразительного серо-черного гранита. Порывы ветра с близкого ледника пробирались даже под плотный мех полярных волков — здесь, на самой границе вечного льда и камня наступившее в долинах лето совсем не ощущалось.

Орлиное гнездо.

Родовой замок князь-герцогов Лиссаэроу.

Дом его мужа. Отныне и навсегда ЕГО дом.

Юноша восседал в седле, украшенном кованым серебром, на непривычно высоком и злом жеребце — подарке князь-герцога своему младшему супругу. Позади Айрэ располагалась многочисленная свита из хилдонцев и присоединившихся к ним лордов Приграничья. Шумная и обычно говорливая толпа сейчас была странно молчаливой. Лишь изредка перестукивали мелкие камешки под копытами чьей-то нетерпеливой лошади, негромко звякала сбруя, да тонко посвистывал ветер со стороны темного ледника.

Все ждали окончательного восхода солнца — по древней горской традиции младшего супруга в дом старшего мужа вводили на рассвете, чтобы вместе с молодым вошло и семейное счастье на солнечном луче. Именно поэтому Айрэ, проведший в дороге более двух недель, вынужден был заночевать на постоялом дворе, дабы не нарушать традиции. А теперь ждал оговоренного старейшинами времени. Но золотисто-розовый рассвет сползал вниз по горному склону слишком уж неторопливо, все еще не достигнув ворот замка.

Уткнув нос в колкий мех воротника, Айрэ попытался отрешиться от чувства присутствия Лорана за правым плечом. Герцог сидел в седле безмолвной статуей, и его боевой конь, вышколенный хозяином, замер словно неживой. Но Айрэ всей кожей, всем своим существом чувствовал тяжелый взгляд любимого и сам сжимался в дикой тоске от невозможности обернуться… прикоснуться.

Две недели пути от Меайры не оставили им ни минуты личного времени. Как глава его свиты Лоран каждый миг обязан был присутствовать рядом со своим подопечным, решая множество вопросов: от бытовых до торговых. Все время на виду, на людях, сдерживаясь изо всех сил…

Пытка невозможностью любить… угрозой выдать себя.

Но они оба и этому были рады. Пили каждый миг, каждый час, оставшийся им… пусть и без близости, но хотя бы рядом…

Две такие долгие… и такие короткие недели пути.

Каскадные порталы ускорили движение каравана младшего князь-герцога. Но едва Айрэ с сопровождающими вступил на территорию Приграничья, как каждый вассал его мужа счел своим долгом поприветствовать хилдонца и проявить знаменитое горское гостеприимство. Айрэ пришлось приложить немало дипломатического такта, чтобы и не обидеть будущих подданных и не застрять в пути. Он покинул Меайру одновременно с войсками, что возглавил лично Эдмир, уводя армию на северо-восток. Но в отличие от юноши, король ушел в мятежную провинцию стремительным марш-броском, используя энергоемкие прямые порталы. И, судя по последним данным, уже вовсю громил заговорщиков. Кажется, для восточников магия короля стала неприятной неожиданностью!