Шестнадцатилетний сын Хельги С, о котором речь пойдет ниже, обычно дожидался мать где-нибудь на вокзале или в кафе, а летом на скамейке сквера или парка.

Хотя, надо сказать, иногда Хельга все же вынуждена была правдоподобия ради идти на увеличение накладных расходов – приобретались дешевейшие вышитые коврики или кружевные накидки.

Фамилию старушки, выслеженной Хельгой, установить было тоже нетрудно – она значилась на табличке рядом с кнопкой звонка. И вот, выждав пару минут, чтобы старушка успела убрать в холодильник только что принесенную еду, Хельга С. звонит в дверь. Чутье и знание людей ее не подводили – пожилые люди рады неожиданным звонкам в дверь. Какие звонки еще могут обрадовать одинокого пожилого человека? Часы, доставшиеся в наследство бог знает от кого, к сожалению, только тикают и тикают. И ничего, кроме этого тиканья, напоминающего о том, что минут и часов, уготованных тебе, становится все меньше и меньше.

– Извините, пожалуйста, – вежливо улыбается Хельга С. Ни следа навязчивости. – Это вы – фрау Хайнингер?

– Да, я, – отвечает фрау Хайнингер.

В ответ Хельга С. протягивает ей букетик цветов.

– Вот. Это вам.

– Мне?

– Да, вам, если вы фрау Хайнингер. От вашей старой подруги. Она просила меня передать вам от нее привет. Она живет в Дюссельдорфе.

Все это сочинено на ходу, но срабатывает безотказно.

– Из Дюссельдорфа, говорите? Но у меня нет подруги в Дюссельдорфе…

– Ой, простите, тогда я что-то напутала. Да нет, нет – цветы точно для вас, вы ведь Берта Хайнингер?

– Меня зовут Герда…

– Да-да, конечно! Герда! Вечно я что-нибудь да напутаю. Все верно – она мне так и сказала: для фрау Герды Хайнингер.

– Нет, но в Дюссельдорфе…

– Подождите, или она из Франкфурта?

– У меня есть двоюродная сестра в Регенсбурге. Ильза…

– Конечно! И как это я забыла? Конечно, ваша двоюродная сестра ехала из Регенсбурга. А фамилия ее… сейчас, сейчас вспомню…

– Перльмозер.

– Верно, Перльмозер. Мы с ней в поезде познакомились. Вместе ехали из Дюссельдорфа во Франкфурт. Вот поэтому я сначала и перепутала.

– Да что вы говорите? Ильза поехала на поезде? С ее-то ногами? У нее же водянка, и…

– Она говорила, что ей стало лучше. Доктора помогли. Говорила, что намного лучше чувствует себя…

Как вы догадываетесь, диалог этот, друзья мои, – плод моего вымысла. Вы знаете мою страсть к диалогам в едином лице. То за одного, то за другого. Вероятно, примерно так и проходили эти разговоры, всегда по одному и тому же шаблону.

Хельга С. вываливает на голову своей жертвы целую кучу баек. И старушка попадается на удочку мошеннице, незаметно для себя выкладывая ей нужные сведения. Вскоре старушка Хайнингер убеждена, что перед ней знакомая ее двоюродной сестры Ильзы, чему она несказанно рада, а еще больше тому, гто хоть один денек ты пообщаешься с живым человеком у себя дома, прервешь хоть на пару часов серую, тоскливую нудь старения.

Далее Хельга С. действовала уже исходя из конкретной обстановки. Варианты были. Либо она продавала старушке втридорога дешевейшие кружева – массовую продукцию, – выдав их за «настоящие брабантские, причем по самой выгодной цене», либо выклянчивала какую-то сумму «в долг». Неизвестно ведь, сколько держат в картонных коробках под диваном эти не доверяющие банкам бабушки. И когда бабушка лезла в свою заветную картонную коробку за деньгами, чтобы расплатиться за «настоящие брабантские кружева», Хельге С. нередко удавалось прикарманить купюру или две незаметно для хозяйки, а иногда и все, что было в коробке. В подобных случаях она даже могла проявить великодушие – дарила остававшиеся у нее в сумке «настоящие брабантские кружева». Так, одна из пострадавших от мошенницы женщина преклонных лет предъявила прокурору кружева в надежде получить от него соответствующую денежную компенсацию.

Однажды Хельге С. удалось обжулить одну пожилую женщину, вопреки стереотипу все же доверявшую банкам, втершись к ней в доверие настолько, что та поручила ей снять деньги с текущего счета, снабдив Хельгу соответствующей доверенностью. «Знаете, деньги я дома не держу, так что не смогу с вами расплатиться. Может, вы будете так любезны и сходите за меня в банк?» Хельга С. проявила любезность и сходила, опустошив счет старушки. Это дело в кипе других, заведенных на Хельгу С. по обвинению в «неоднократном мошенничестве», выглядело до уродливости гротескно еще и потому, что владелица счета даже не обнаружила пропажи денег. Исчезновением денег после смерти старушки заинтересовались ее наследники, в надежде получить свои пару десятков тысяч марок для броска на Карибские острова. Именно по их инициативе и было начато расследование.

Вот так случается в жизни. Хельгу С. взяли в одной из аптек при попытке получить лекарственное средство по поддельному рецепту. Это связано с ее сыном. Сын был для этой женщины всем. (Естественно, что ни о каком официальном отце и речи быть не могло.) Но сын страдал редкой формой заболевания, только, ради Бога, избавьте меня от вопросов на тему медицины. Так вот, ему требовались постоянные инъекции с интервалом в несколько часов.

– Ага, понятно, – проговорил доктор Шицер. – Я, кажется, знаю, чем он страдал.

– Чем?

– Ах, оставьте. Нет на свете ничего скучнее чужих хворей.

– Хельга С. постоянно была в бегах. Германия, Австрия, Швейцария. Естественно, регулярно получать рецепты при таком образе жизни было весьма затруднительно, а то и вовсе невозможно. Но воистину сверхчеловеческая любовь к единственному сыну, помноженная на изобретательность этой женщины, позволяла ей порой находить выход из труднейших ситуаций и доставать необходимые лекарства. Перелистывая дело, я иногда поражался сметливости и знанию людской психологии, присущим Хельге С. и помогавшим ей годами бесперебойно снабжать лекарством юношу.

И вот эта неприметная с виду, худощавая женщина оказалась передо мной. Она и не пыталась что-либо отрицать. Ее единственной заботой был сын и то, чтобы он регулярно получал свою инъекцию. К счастью, этот вопрос уладили с помощью управления по делам молодежи.

Время от времени Хельгу навещали. Именно мне, как судье, занимавшемуся проверкой законности содержания под стражей женщин-заключенных, вменялось в обязанность выписывать разрешения на свидания. Они всегда являлись компанией, человека по два, по три, как правило, на огромном «мерседесе». Это были родственники Хельги С, но в отличие от нее по виду самые настоящие цыгане. И одеты были соответственно: костюмы в полоску, белые туфли, черные шляпы с полями, белые рубашки, унизанные золотыми кольцами пальцы – всегда исключительно мужчины с пышными бакенбардами и внушавшими зависть величавыми бородами.

Председатель участкового суда, руководящий нашим отделом, представлял собой реликт времен нацизма и испытывал необъяснимый страх перед цыганами, навещавшими Хельгу С. При виде их он всегда про себя бранился и пугал нас ножами, с которыми, по его мнению, представители этой нации не расстаются. Но мне не составило труда наладить нормальные отношения с господами в полосатых костюмах – все они были разъездными торговцами ковровыми изделиями. Я с самого начала вежливо разъяснил им, что к Хельге может зайти только кто-то один из них, рассказал о положении, в каком находился ее единственный сын, и о ее тревогах за него. Хельга С. призналась мне, что очень обеспокоена тем, что эти торговцы коврами не станут заботиться о нем так, как она.

Она предстала перед уголовным судом федеральной земли. Процесс стал сенсацией. Но Хельга воспринимала происходящее с тупым равнодушием. Защитник из кожи лез вон, чтобы разжалобить суд. Не помогло. Впрочем, помочь ей чем-либо было крайне затруднительно. Она получила изрядное количество лет заключения. Вскоре умирает ее сын. Что послужило причиной смерти – то ли обострение болезни, то ли недостаточный уход, – об этом сказать не могу. А сама Хельга покончила жизнь самоубийством, повесившись вскоре после выхода из тюрьмы…