– Я законы не пишу, – говорит секретарь.

– Но ты получаешь жалованье за то, что проводишь их дерьмовые законы, живодер бессовестный! – кричит торговец.

Позади торговца, немного влево, стоит приятного вида молодой человек в защитном кителе. У молодого человека открытое интеллигентное лицо. Глядя на него, секретарь находит в себе силу сдержанно выслушать ругань.

– Откуда вы берете мыло? – спрашивает секретарь.

– Нюхали бы собственное дерьмо! – раскричался торговец. – Во все вашему брату нужно совать свой нос! Совсем разорить нас хотите, черви могильные! Мы все с голоду подыхаем, а вы на нас жиреете!

Он выкрикивает все новые ругательства, покуда один из шуцманов не выталкивает его за плечи в коридор. Секретарь с безнадежным унынием закрыл крышку чемоданчика с мылом и поставил его на стол.

– Прошу вас! – обратился он к молодому человеку в защитном кителе.

Молодой человек, наморщив лоб и выдвинув подбородок, смотрел, как выпроваживали буянящего торговца. Теперь секретарь разглядел, что лицо у него вовсе не такое открытое, как ему сперва показалось, оно говорит об упрямстве и неискоренимом своенравии. Знакома секретарю и эта судорожность в лице; она появляется у некоторых, когда они сталкиваются с издевательством власти, облеченной в мундир, над человеком в штатском. Людям этой породы, по самой природе своей всегда готовым переть на рожон, в таких случаях сразу краска ударяет в лицо, особенно если они еще подвыпили.

Но этот молодой человек превосходно владеет собой. С легким вздохом он отвел взгляд от арестованного, как только захлопнулась железная дверь, ведущая во внутренние камеры. Он поводит плечом в своем тесноватом кителе, подходит к столу и говорит немного вызывающе, чуть упрямо, но вполне вежливо:

– Я Пагель. Вольфганг Пагель.

Секретарь ждет, но тот ничего не добавляет.

– Да, – говорит секретарь, – что вам угодно?

– Меня здесь ждут, – отвечает молодой человек. – Я Пагель. Пагель с Георгенкирхштрассе.

– Ах, так, – говорит секретарь. – Да, верно. Мы посылали к вам нашего сотрудника. Нам хотелось бы с вами поговорить, господин Пагель.

– И ваш сотрудник принудил мою квартирную хозяйку подать на меня жалобу!

– Не принудил. Едва ли принудил, – внес поправку секретарь. И в твердом решении договориться с молодым человеком по-хорошему: – Мы не очень заинтересованы в жалобах. Нам и без них не продохнуть.

– Тем не менее вы без всякого основания арестовали мою жену, – говорит с горячностью молодой человек.

– Не жену вашу, – поправляет опять секретарь. – Незамужняя девица Петра Ледиг, не так ли?

– Мы хотели сегодня в полдень пожениться, – говорит Пагель, слегка покраснев. – В бюро регистрации браков вывешено извещение.

– Арест произведен сегодня после четырех, не правда ли? Следовательно, в полдень вы не поженились?

– Нет, – говорит Пагель. – Но мы это скоро наверстаем. Сегодня с утра у меня не было денег.

– По-ни-ма-ю, – медленно протянул секретарь. Однако больная печень побудила его добавить: – Но, значит, все-таки незамужняя девица, не так ли?

Он замолчал, посмотрел на зеленое в чернильных пятнах сукно стола. Потом порылся в кипе бумаг слева, извлек из нее лист и просмотрел его. Он старался не глядеть на молодого человека, однако не удержался и добавил еще:

– И арестована она не без основания. Нет.

– Если вы имеете в виду заявление хозяйки насчет обмана, так я только что оплатил счет. Хозяйка через десять минут будет здесь сама и возьмет жалобу назад.

– Значит, сегодня вечером у вас деньги есть, – прозвучал ошеломляющий ответ секретаря.

Пагеля разбирала охота спросить желтого, больного человека, какое ему до того дело, но он воздержался. Он просто спросил:

– Когда жалобу возьмут назад, тем самым будут устранены все препятствия к освобождению фройляйн Ледиг, не так ли?

– Не думаю, – ответил секретарь.

Он очень устал, устал от всей этой канители, а главное, он боялся спора. Ему хотелось бы лежать сейчас в кровати с грелкой на животе: жена читала бы ему вслух очередную главу романа из сегодняшней газеты. Вместо того непременно выйдет спор с этим молодым человеком, который уже возбужден. Голос у него все резче. Однако сильнее потребности в покое секретарь ощущал раздражение, непрерывно просачивавшееся вместе с желчью и отравлявшее кровь.

Но он еще сдерживался; изо всех своих аргументов он выбрал самый слабый, чтобы не разволновать еще сильнее этого Пагеля:

– Когда ее арестовали, она была бездомная, в мужском пальто на голом теле. – Он следил по лицу Пагеля за действием своих слов. – Возбуждение общественного негодования, – пояснил он.

Молодой человек густо покраснел.

– Комната снова снята и оплачена, – сказал он поспешно. – Так что сейчас моя подруга не бездомная… А что касается ее платьев, так я могу через полчаса, через четверть часа купить ей столько платьев и белья, сколько потребуется.

– Значит, у вас есть деньги и на это? Много денег?

Секретарь достаточно понаторел в уголовных делах – за всякое нечаянное признание допрашиваемого он сразу цепко хватается.

– Достанет! На это достанет! – сказал с горячностью Пагель. – Значит, вы ее тогда отпустите?

– Магазины уже закрыты, – возразил секретарь.

– Неважно! – воскликнул Пагель. – Я все равно добуду одежду! – И почти просительно: – Вы отпустите фройляйн Ледиг?

– Как сказано, господин Пагель, – ответил секретарь, – мы хотели с вами поговорить независимо от этой истории. Потому-то мы и посылали к вам нашего сотрудника.

Секретарь пошептался с человеком в форме. Тот кивнул головой и вышел.

– Но вы все еще стоите. Пожалуйста, придвиньте себе стул.

– Не надо мне стула! Я требую, чтобы мою подругу сейчас же отпустили! – закричал Пагель.

Но он в ту же секунду взял себя в руки.

– Извините, – сказал он тише. – Это больше не повторится. Я очень встревожен. Фройляйн Ледиг очень хорошая девушка. Во всем, что можно поставить ей в упрек, виноват я один. Я не платил за квартиру, я продал ее платья. Пожалуйста, отпустите ее на свободу.

– Сядьте, пожалуйста, – ответил секретарь.

Пагель готов был вскипеть, но одумался и сел.

У сотрудников уголовного розыска есть особая манера допроса, которая деморализует почти каждого, а на неопытных действует и вовсе безотказно. Она далека от всякой мягкости, от какой бы то ни было человечности. Другой она и не может быть. Допрашивающий, стремясь в большинстве случаев открыть обстоятельства, в которых допрашиваемый ни за что не желает сознаться, должен довести его до состояния невменяемости, чтобы он проговорился против воли.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.