Эрагон молча слушал его, маленькими глотками прихлебывая эль. Луч света упал Ганнелу на лоб, и щеки его сразу как бы провалились, исчезнув в глубокой тени.

– Никогда прежде, – заметил Ганнел, – мы не посвящали в наши тайные верования никого из представителей иных народов, так что и ты не будешь иметь права говорить о том, что узнаешь, ни с людьми, ни с эльфами. Однако же без этих знаний тебе никогда не понять, что значит быть настоящим кнурла. Ты породнился с кланом Ингеитум, и наша плоть, кровь и честь теперь едины. Ты это понимаешь?

– Да.

– Хорошо. Тогда идем.

Держа в руке кружку с элем, Ганнел вместе с Эрагоном покинул зал для фехтования и повел его куда-то по великолепным коридорам храма. Наконец они остановились в арочном проходе, за которым открывался огромный зал, окутанный дымком благовоний. Сквозь этот дымок проступали очертания статуи, возвышавшейся от пола до потолка и непривычно грубо высеченной из коричневого гранита. У изваяния было лицо гнома, смотревшего так мрачно, что Эрагон даже слегка оробел.

– Кто это? – спросил он.

– Гунтера. Правитель богов. Он – великий воин и ученый, но обладает чрезвычайно переменчивым нравом, и мы, дабы завоевать его расположение, сжигаем у подножия его статуи особые жертвоприношения. Особенно в дни солнцестояния, перед севом и уборкой урожая, а также когда кто-то из гномов умирает или родится. – И Ганнел, как-то странно согнув руку, низко поклонился статуе. – Именно Гунтере мы молимся перед сражениями, ибо это он взрыхлил нашу землю, очистив ее от костей великана, и установил в нашем мире порядок. Все наши владения принадлежат Гунтере.

Затем Ганнел показал Эрагону, как следует правильно оказывать божеству знаки почтения, и разъяснил значение тех слов, которые произносят во время торжественной клятвы. Рассказал он и о том, что курящееся в храме благовоние символизирует жизнь и процветание. Ганнел с явным удовольствием пересказал и множество легенд, сложенных о Гунтере: о том, как этого бога на заре рождения Вселенной родила волчица, а появился на свет он уже совершенно взрослым, сложившимся воином; о том, как он сражался с чудовищами и великанами, дабы отвоевать место в Алагейзии для своего народа; о том, как он взял в жены Килф, богиню рек и морей.

Затем они перешли к статуе Килф, с изумительным мастерством и изяществом высеченной из бледно-голубого камня. Волосы богини струились по спине водопадом, обвивая шею и плечи, обрамляя прекрасное лицо с живыми веселыми глазами, сделанными из сиреневых аметистов. В руках Килф бережно держала цветок водяной лилии и осколок какого-то пористого красного камня, названия которого Эрагон не знал.

– Что это за камень? – спросил он.

– Коралл, добытый в глубинах моря, граничащего с Беорскими горами.

– Коралл?

– Ну да. Наши ныряльщики нашли его, охотясь за жемчугом. Ведь в морской воде некоторые камни растут, подобно растениям.

Эрагон смотрел и удивлялся. Он никогда не думал, что камни могут расти, как живые существа. Но вот оно, доказательство! Значит, чтобы жить, расти и, может быть, даже цвести, этим камням, кораллам, нужны всего лишь вода и соль! А что, если растут и другие камни? Тогда становится понятно, почему на полях в долине Паланкар все время продолжали появляться валуны, хотя каждую весну землю там тщательно очищали от камней и перепахивали. Они просто росли!

Далее Ганнел перешел к статуям бога Урура, властелина воздуха и неба, и его брата Морготала, бога огня. Возле карминного цвета статуи Морготала он задержался особенно долго, рассказывая Эрагону, как братья-божества любили друг друга, любили так сильно, что просто жить не могли друг без друга. А потому сверкающий огнем дворец Морготала весь день сияет в небесах, а искры от его горна вспыхивают у нас над головой каждую ночь. И еще он рассказал о том, что Уруру приходится непрерывно кормить своего брата, иначе тот может умереть.

Они двинулись дальше, к двум оставшимся статуям – богини Синдри, Матери-земли, и бога Хельцвога.

Статуя Хельцвога отличалась ото всех остальных. Обнаженный бог низко склонился над куском кремня размером со среднего гнома, как бы поглаживая его концом указательного пальца. Мускулы у него на спине напряглись и выступали мощными узлами, но на лице была написана невероятная нежность – как у отца, когда он смотрит на новорожденного сына.

А Ганнел сказал еле слышно:

– Гунтера, возможно, и царь богов, но именно Хельцвог царствует в наших сердцах. Именно он ранее других понял, что землю должны заселить разные народы, когда с великанами было покончено. Другие боги не соглашались с ним, но Хельцвог не стал их слушать и втайне создал из корней горы первого гнома.

Когда о его поступке стало известно, ревность и зависть охватили богов. Гунтера создал эльфов, желая сохранить свою власть в Алагейзии; Синдри сделала из земли первых людей, а Урур и Морготал объединенными усилиями создали драконов и выпустили их на землю. И только одна Килф воздержалась от участия в этом процессе.

Эрагон слушал Ганнела с огромным интересом; он чувствовал, что жрец искренне верит во все это, и не решался задать вертевшийся на языке вопрос: «Откуда все это стало известно?» Эрагон чувствовал, что задавать этот вопрос ни в коем случае нельзя, а потому просто молча кивал.

– А теперь, – сказал Ганнел и допил наконец свой эль, – поговорим о наиболее важных наших обычаях. Кое-что, насколько я знаю, тебе уже рассказывал Орик Итак, все гномы должны быть непременно похоронены в камне, иначе их души никогда не воссоединятся с Хельцвогом в его чертогах. Ведь мы родились и вышли на свет не из земли, не из воздуха и не из огня, а из камня. И теперь, поскольку ты тоже принадлежишь к клану Ингеитум, твоя священная обязанность достойно похоронить любого гнома, которому случится умереть с тобою рядом. Если же ты не сумеешь этого сделать – и в то же время не будешь ни ранен, ни окружен смертельными врагами, – Хротгар подвергнет тебя изгнанию, и все гномы навсегда отвернутся от тебя. – Ганнел распрямил плечи и строго посмотрел на Эрагона. – Тебе еще очень многому предстоит научиться, однако же это главное, и если ты будешь об этом помнить, все у тебя сложится как надо.

– Я не забуду, – сказал Эрагон.

Удовлетворенный его ответом, Ганнел повел его прочь из святилища, и они долго поднимались куда-то по винтовой лестнице. На одной из ступенек Ганнел остановился, сунул руку за пазуху и достал довольно простую серебряную цепочку, на которой висел миниатюрный молот. Он протянул цепочку Эрагону и пояснил:

– А это я выполняю еще одну просьбу Хротгара. Он беспокоится, что Гальбаторикс все же успел составить некое представление о тебе, по крохам собрав те сведения, что содержались в памяти Дурзы, раззаков или тех воинов, что хотя бы случайно видели вас с Сапфирой на просторах Империи.

– А почему мне нужно этого бояться?

– Потому что в таком случае Гальбаторикс сможет увидеть тебя в магическом кристалле. А возможно, уже и увидел.

От осознания этого по спине Эрагона пополз противный холодок. «Надо было самому догадаться!» – рассердился он на себя.

– Пока этот амулет на тебе, он не позволит никому увидеть в магическом кристалле ни тебя, ни твоего дракона. Я сам наложил чары и думаю, что они способны выстоять даже перед самым сильным воздействием магии. Но предупреждаю: когда это ожерелье начнет действовать, оно станет понемногу забирать у тебя силы, и продолжаться это будет до тех пор, пока ты его не снимешь или же просто не минует грозящая тебе опасность.

– А если я в этот момент буду спать? Не может ли ожерелье поглотить всю мою силу, прежде чем я это осознаю и проснусь?

– Нет. Оно разбудит тебя.

Эрагон повертел в руках маленький серебряный молот. Он знал, как трудно противостоять неведомым магическим чарам, особенно чарам могущественного Гальбаторикса. Но если Ганнел настолько силен в магии, то нет ли тут подвоха? Мало ли какими еще чарами наделил он свой амулет? Он заметил, что по крошечной рукояти молота тянется цепочка рун, и прочитал: «Астим Хефтхин». Лестница как раз кончилась, и он спросил: